Я отвернул голову в сторону, чтобы не смотреть как борта вражеских кораблей окутываются клубами дыма, из которого вылетают смертоносные ядра. Отвернулся чтобы не смотреть, и увидел как одно из таких ядер, превратило моего приятеля и соседа Гилли Гоонса, стоящего на капитанском мостике, в облако кровавых ошметков. А тем временем, на нас уже заходил второй фрегат, чтобы пальнуть картечью уже почти в упор. Мы дали жиденький залп из своих пушчонок, но особого впечатления он на врага не произвел. А потом нас залило потоком картечи. Морская артиллерийская картечь, это вам не то же самое, что запихивает папа в охотничий патрон, идя на кабана. Это ядрышки по тридцать-сорок миллиметров, от которых даже за фальшбортом не всегда укроешься, и курятником не загородишься.
Именно поэтому, я заранее приказал большей части своей команды, укрыться под палубой. И спустился вниз сам одним из последних. В нос по-прежнему шибануло застоявшейся вонью, а по голове — запоздавшей мыслью. «…Надо бы обсудить с Гилли» — Подумал я, и осекся, — моего приятеля Гилли, больше ни о чем спросить не удастся. …И так что же получается? — В смысле — командования. С одной стороны, выходит, я остался тут единственным офицером. Правда есть еще боцман Изриал Хеедц. Но даже в пиратском флоте, должность боцмана имела особое значение. В чем-то он царь и бог, в чьи распоряжения, по традиции, не вмешивается даже капитан. Но при этом, все равно остается в составе нижних чинов, над коими и властвует почти безраздельно. …Впрочем, сейчас об этом думать некогда. Будем брать инициативу в свои руки.
— Слушайте сюда, — заорал я как можно громче, обращаясь к гребцам. — Сейчас будет очень большая драка, шансов выиграть которую, у нас не много. Кто желает выжить любой ценой — тому лучше оставаться в цепях и на месте. А кто считает, что всяко лучше будет умереть свободным — пусть поднимет руку. Мы освободим его. Оружия у меня для вас нет, так что, или вооружайтесь чем придется — обломками весел, вымбовками, да хоть собственными цепями удихов бейте, или — добудете оружие в бою. Но только, уговор, если случится чудо, и мы все-таки победим, вам, на какое-то время, опять придется сесть за весла, потому как иначе, эту посудину двигаться не заставишь.
…Тут мне в голову пришла еще одна неплохая мысль, и я добавил. — Тот, кто возьмет вполне работоспособного пленного, может посадить его за весла вместо себя. Итак — желающие есть? Ого, как много. Четыре пальца, я поведу твоих ребят, а ты займись гребцами, потом будешь ими командовать. Постарайся не суетиться. Сначала подготовь их, вооружи. Построй тут в колонну, потом, все дружно вылезайте через люки, прямо на палубу. Иначе, если будут вылезать по-одиночке, толку от них будет мало — удихи просто перебьют плоховооруженных вояк. …И кстати, запоминай кто с кем сидел, или стоит в строю. Если кто-нибудь вздумает нас предать, мы вздернем и его, и двоих его товарищей. Так что присматривайте друг за дружкой.
Наверху прогрохотал мушкетный залп, а спустя минуту вся наша галера содрогнулась от сильного удара, — «пристыковался» удихский фрегат. А второй, видимо заходит с противоположного борта. Наверху все в клубах порохового дыма, так что противник вероятно еще не понял, что верхняя палуба пуста. Но даже если и понял — все равно сейчас начнется атака, а значит — время пошло на секунды. И наши, даже самые призрачные шансы на успех, зависят от того сумею ли я выгнать свою аэрооэскую погань наверх.
— Наверх, погань! — Заорал я во всю глотку, и начал щедро раздавать пинки обезумевшим от страха людям. — Иначе подохнете тут как крысы. Вперед, и выстраиваемся вдоль поручней. Опытные стрелки впереди, разгильдяи сзади будут подавать им оружие. Быстрее сволочи! Иначе я буду очень зол! Командиры групп, не зевайте, через три минуты, ваши подчиненные должны стоять на своих местах.
Моих ветеранов уговаривать было без надобности и излишним гуманизмом они не страдали. Это я больше орал чем лупил, у них же — все было наоборот — на каждый окрик, они раздавали по пять-шесть ударов. Ручеек людей потек наверх через внутренние переборки, сразу выходя на ют и бак. Высокие палубные надстройки, первоначально созданные, чтобы облегчить кораблю ныряние в волну, потом, попутно стали нести и функцию своеобразных крепостей, и даже, бывало снабжались специальными зубцами и башенками. …Я уже, гоня перед собой последних горе-вояк, и сам вступил было на трап, как меня осторожно коснулась чья-то рука.
— Чего тебе Одоссиак? — оглянувшись, спросил я у оставившего свою колотушку «дирижера», а взамен ее ухватившего толстый обломок весла, вполне тянущий на полноценную дубинку.
— Вы, ваша милость, не сомневайтесь. — Склонившись поближе ко мне, забормотал этот не в меру услужливый товарищ. — Они тут, те которые не из ваших, почти все из Квад-ал-ахара. Так что можно не беспокоиться, насчет того, что предадут. А тех, которые из коренных удихов, я вам покажу. Их тут всего четверо будет. Можно сразу их — того…
— Чего ты несешь? — Рявкнул я, раздраженный тем, что меня отвлекают от командовании вот-вот готовым начаться боем. — Ни слова не понял! Какая еще там Ква-ква-ахара?
— Провинция это у них, — Опять забормотал Одоссиак, слегка втянув голову в плечи, похоже не хотел, чтобы наш разговор услышали его бывшие товарищи. Наверное, по привычке опасаясь прослыть стукачом и крысой. — На северо-востоке. Там большой бунт был с год назад. Всех кого удихи не зарезали, они на галеры, к веслам приковали. А баб ихних да детишек — кого покрошили, а кого того, на невольничьем базаре продали. Эти с удихами насмерть биться будут.
— Ладно. — Боевая горячка немножко схлынула, толика разумности вернулась ко мне, и я постарался быстренько переварить предоставленную информацию. — Иди, покажи Четыре Пальца, коренных удихов. Но скажи, я велел их не убивать, а просто предупредить что мы о них знаем, и будем особо присматривать. Может так случиться, что они своим бывшим хозяевам тоже больше не друзья, за что-то ведь те их сюда приковали, так что они с радостью воспользуются возможностью отомстить. А я — слово давал, что отпустим всех. Я свое слово держу! Понял? — Тогда пошел. И не лезь ко мне больше под руку, когда я готовлюсь к большой драке.
Спешно поднялся наверх, пока моя шпана, оставшись без командира, не начала разбегаться вплавь. …Ух, волна вражеского десанта уже хлынула к нам на борт. …А где…? Ага, вон и второй, как я и ожидал, заходит с другого борта. …А что у нас…? А вон у нас Осьминог, прячется возле одной из пушек, а соответственно где-то подо мной, сейчас должен находиться еще один канонир. …А удихи — молодцы. Шустро перескакивают щель между бортами, и выстраиваются рядком для грамотной атаки…, как на расстрел. Ну да, тут такая военная традиция, не построившись и задницу подтереть не смогут. Однажды научившийся воевать в едином строю, человек, не скоро сможет избавиться от этой привычки. «Помочь» ему в этом смогут только пулеметы и современная артиллерия. А пока мушкеты стреляют «в сторону противника», встать в строй — это весьма разумный инстинкт воина. …Пожалуй пора.
— Батарейная палуба. Приготовиться. Пали! — Рявкнул я вовсю глотку. И примерно с полминуты спустя, в тон мне рявкнули наши пушки.
Раздалось несколько нестройных мушкетных выстрела.
— Не стрелять! — Во всю глотку заорал я. Палуба была затянута дымом, и моя душа выпускника снайперских курсов, яро протестовала против пальбы в «примерно туда где…». А спустя пару мгновений, я понял, насколько же был прав.
К нашему, теперь уже правому борту, подходил красавец фрегат. …Нет, определенно, чертовски красивые штуки эти парусники. Я даже не о совершенных обводах корпуса, гордо вздернутом бушприте, и крыльях-парусах толкую. Каждый корабль, даже серийной постройки, имел собственную индивидуальность. Украшенный прихотливой резьбой, с фигурами каких-то чертей на носу, да и раскрашен в яркие сочные цвета. Да, определенно, чертовски красивая штука, даже когда из ее открытых портов, в тебя целятся жерла пушек.
Впрочем, сейчас удихи стрелять в нас не стали. Видимо были уверены, что наша палуба уже заполнена их вояками. Да, а вояки-то, тем временем, лежали грудой мусора вдоль захваченного ими левого борта. Вот такая это штука — картечный залп в упор, особенно если зарядить пушку пулями. Обычная картечь, летит на сто-стопятьдесят метров. Пульки — и того меньше — метров семьдесят-девяносто, максимум. Учитывая короткий ствол, и примитивную систему пыжей-«выталкивателей», уже сразу покинув ствол, вся эта «артиллерийская дробь» дает довольно приличный разлет. А двенадцать фунтов — это почти пять с половиной килограммов. А учитывая что стрелять собирались в упор, набили в пушку побольше пулек. Каждая мушкетная пулька — грамм двадцать весит. Вот и считайте сами. …В общем — смертоносное свинцовое облако, просто вымело стоявшую плотными рядами вражескую абордажную команду. Стоять на ногах, осталось не более двух десятков. Остальные лежали либо убитые, но чаще — раненые.
