— Я понял, Михалыч! — заверил я майора, почуяв еще не до конца истлевший скелет, спрятавшийся в его шкафу, — Куда едем?
— На металлобазу едем! Это здесь, в Советском. Дорогу знаешь?
Я кивнул и потянулся под панель, чтобы выключить «секретку».
Как и все нормальные люди текущего времени, а, тем более менты, Локтионов проигнорировал ремень безопасности и с удивлением покосился на меня.
А я, как собачка незабвенного академика Павлова, живущая условными и безусловными рефлексами, невозмутимо пристегнулся. Не обращая внимания на насмешливый взгляд коллеги. Когда-то, лет двадцать тому, такой же ремешок, но только уже с инерционным механизмом, спас мне жизнь. Теперь, в этой новой реальности я регулярно веселил окружающих, и, в особенности, милицейских сотоварищей. Таким вот вызывающим фетишем. Надо сказать, что все без исключения временные аборигены, не скрывая своих эмоций, радовались, когда лицезрели меня, пристёгнутым в авто. И особенно, если при этом я был в казённом облачении.
Не стал исключением из общего ряда и Валерий Михалыч Локтионов. Мало того, развеселившись, он пошел дальше.
— У меня дома, где-то на антресолях мотоциклетная каска валяется. Всё, как положено, с кокардой и даже почти новая! — весело косясь на мои манипуляции с ремнём безопасности, сообщил он. — Хочешь, подарю? С ремнем и в каске, оно надёжнее будет!
— Хочу. Подари, Михалыч! — не стал я отказываться от халявы, — Мне на днях дело по хищению спирта на ликёрке отписали, так что твоя каска лишней не будет.
— Тебе, Серёга, что, «мясухи» мало показалось⁈ — после недолгой паузы, отрешенно глядя через лобовое стекло вдаль, пластмассовым голосом задал вопрос Локтионов, забыв про свою удачную хохму с подарочным головным убором, — Извини, но на следующее душегубство я больше с тобой не подпишусь! До сих пор мне эти двое снятся! Вместе с расстрельным приговором. Хорошо еще, что не так часто они снятся!
— О чем ты, Михалыч⁈ — вполне натурально возмутился я, — Все свои следственные действия я осуществляю непременно и строго в рамках советского уголовно-процессуального законодательства! — как мог, успокоил я старшего товарища. — А наши татарские дус-иш тебе скоро сниться перестанут. Через месяц примерно. Или, через два, самое много. Так всегда бывает.
— Какие еще нахер, «дусыши»? — далёкий от интернационализма старшой покосился в мою сторону.
— Это друзья по-татарски, Михалыч, — терпеливо пояснил я, — В таких случаях, первые жмуры дольше полугода не снятся. — Стало быть, скоро и тебе перестанут. Тем более, что ты у нас мент взрослый и, я бы даже сказал, матёрый. В отличие от меня.
— Ну-ну! Знаток… — скептически помотал головой майор, — Ты бы о себе лучше подумал! У тебя ведь и баба опять под боком, наверное, есть? Не боишься, что и её хоронить вскорости придётся? Себя, понятное дело, тебе ни хера не жалко, ну ты её хотя бы пожалей!
Меня словно током ударило от услышанных слов. От сырой и затхлой могильной прохлады, которой от них повеяло. Так пахло тогда из той ямы, в которую я прикопал Хасаныча и Дамира. От могилы Соньки дух был другой. Как от лесной поляны утром. Из-за множества принесённых цветов, наверное…
И тут же в сознании одним рядом промелькнули лица Лиды, Паны и Лизаветы с Наташкой. Однако прибавилось за полгода живых и близких сердцу обременений на мою грешную душу. И прав Михалыч. Крепко прав! Никого из упомянутых мне хоронить не хотелось. Очень не хотелось! И тех, кто вспомнился не сразу, так же страшно было потерять.
Самому в землю ложиться мне так же никак не блазнилось. Раньше было пофиг, а теперь, поди ж ты, оказывается, прижился я в этой суетной реальности. Ну, Данилин, ну майор! Удружил падла! Впрочем, всё правильно, как рачительный руководитель, он решил рискнуть самым неудобным и непонятным бойцом своего подразделения. А, чего бы и не рискнуть таким расходным материалом⁈ Отряд не заметит потери бойца. И свою песню допоёт до конца. Которая у них стоном зовётся. Но, сука, я же даже к делу еще и не притронулся, а мне уже соболезнуют. И, следует отметить, далеко не самый глупый мент соболезнует. Что ж, буду иметь в виду. Хотя и в прошлый раз на рожон я вроде бы не лез. И в виду тоже имел… Н-да…
Ехать было не так уж далеко. Свернув после эстакады направо и проехав еще полкилометра, я уперся в шлагбаум.
Вышедший из своей будки вратарь в гражданском кургузом пиджачке и в казённой фуражке с черным вохровским околышем, важно двинулся к машине. Но узрев Локтионова, одетого по форме, важность свою утратил напрочь и метнулся назад, к корневищу полосатой преграды.
— Уважают тебя здесь, Михалыч! — обоснованно польстил я бывшему шефу, — Куда дальше рулить?
— А прямо к конторе и рули! Нам с тобой к директору, — степенно распорядился майор, — Мы с Юрой Мещеряковым вместе еще в патрульной службе начинали. Сразу, как после армии в милицию устроились. Это уже потом, когда его из ментовки попёрли, я его сюда мастером пристроил. Теперь он здесь директор. Вырос Юра! И пусть шарашка небольшая, и в основном здесь алкаши трудятся, но директор, есть директор! Как ты тут ни крути!
Мы вылезли из машины и пошли к утлому двухэтажному зданию из силикатного кирпича.
— Чтоб ты понимал, лет около десяти назад, еще работая в милиции, Юрка твою Дусю потрахивал. Какое-то время и, кажется, не очень долго. Но потом что-то у них не заладилось и она взялась его со свету сживать.
— Сжила? — с затеплившейся в глубине души надеждой, спросил я, забыв про ехидное локтионовское «твою».
— А то! Сжила, тварь! — не разочаровал меня Локтионов. — Да так сжила, что старший опер Мещеряков был уволен из МВД по отрицательным мотивам! И с таким треском был уволен, что несколько месяцев его брать никуда не хотели на нормальную работу. Он даже бухать от безнадёги начал. Еле пристроил его сюда!
Пресловутая утренняя фиалка, безжалостно раздавленная бульдозером на высокогорном альпийском лугу, начала робко расправлять свои помятые лепестки. Забрезжил шанс. И мне было боязно этот призрачный шанс спугнуть или сглазить.
— Но всё это между нами, понял? — строго придержал меня за локоть майор перед самым входом в здание, когда я уже потянулся к дверной ручке, — Это я тебе для общего понимания рассказал. Остальное пусть Юра сам тебе изложит. Если сочтёт нужным, понятное дело, — добавил он. — Но я думаю, что он сочтёт! Потому что Капитониха тогда к его жене заявилась и сцену устроила. Да такую безобразную, что у него в семье до развода дошло. Почти. Чудом он тогда свою Людку уговорил в Калугу к матери не съехать. С детьми и с вещами. Чудом! Мы в те времена еще семьями дружили, потому я и в курсе тех дрязг.
Вона как! А этот Юра, персонаж, оказывается, далеко не заурядный! Эстет, так сказать, в своём роде! Вряд ли даже в свои самые цветущие времена Евдокия Леонтьевна радикально отличалась от себя нынешней. Этакий-то мордоворот! Ну не поверю я, что нынешняя Квазимодо, это на самом деле бывшая Софи Лорен! Ай да Мещеряков! Вот это глыба! Вот это человечище!
Ну да на вкус и цвет… Каждый, как говорят в Чебоксарах, дрочит, как хочет. Оно, быть может, даже и к лучшему, что железный Юрий любитель всего ужасно необычного. Для меня-то, точно, лучше.
Кабинет отставного дунькиного бойфренда находился на втором этаже. Поднявшись по затоптанному и давно некрашеному лестничному маршу, мы двинулись по коридору направо. Локтионов уверенно толкнул филёнчатую дверь из натуральной сосны и мы оказались в оббитой лакированной вагонкой приёмной. Просторной и переполненной цветами. Два самых крупных из которых в общей вегетации не участвовали, но зато они сразу же заулыбались в ответ на комплиментарные приветствия майора.
— Занят? — продолжая приветливо гримасничать, кивнул на черный дермантин директорской двери Михалыч.
Насколько мне помнилось, территория металлобазы входила в юрисдикцию старшего участкового инспектора Советского РОВД Локтионова и, по всему судя, он здесь появлялся часто. Что ж, это обстоятельство характеризовало его, как участкового исключительно с положительной стороны.
