Так она дошла до последней в ряду палатки ротного командира. Здесь денщика звать не пришлось: крепкий усатый мужик лет сорока стоял недалеко от палатки со щеткой в руке. На шесте висел офицерский китель, и денщик счищал с него грязь. Катя оторвала рядового от этого увлекательного занятия и повторила свою легенду. Денщик на минуту задумался, затем уверенно произнес:
— Да, есть у нас такой Бердыев. Только что-то я не припомню, чтобы его к дохтуру водили. Щеку ему осколком задело, это было. Только дохтур тут вовсе не понадобился: водкой протерли, да подорожником залепили, оно и прошло.
— Может быть, Федор Кузьмич его с кем-то спутал? — предположила Катя, следовавшая проверенной линии «вали все на Кузьмича». — Но мне надо убедиться. Где можно найти вашего Бердыева?
— Где найти-то? А вон там он, в крайней палатке квартирует, — отвечал усатый, махнув рукой в нужном направлении. — Да я вас провожу. А то неудобно барышне одной в мужскую палатку идти. Мало ли что.
Катя хотела было отказаться (полученные в свое время навыки рукопашного боя позволяли ей чувствовать себя достаточно уверенно), но затем сообразила, что в этой ситуации демонстрация подобных навыков вызвала бы оторопь у свидетелей и означала провал, и согласилась.
Подошли к палатке. Когда усатый денщик откинул полог, из душной темноты на Катю — хотя она и стояла в стороне — пахнула такая густая, ядреная смесь запахов (немытых тел, пота, махорки), что она невольно отшатнулась.
— Бердыев, на выход! — командным тоном приказал усатый. — Срочно!
Прошла минута, другая — и из темноты показался худой, высокий, черноволосый парень лет двадцати пяти — двадцати шести.
— Что шумишь, Грищенко? — спросил он. — Разбудил, спать не даешь.
— Вот, сестра из лазарета тебя спрашивает, — объяснил денщик. — А зачем — сама скажет.
После чего обернулся к Кате и сообщил:
— Ну, я долго задерживаться не могу. Еще дела есть. Если что — я у себя буду, кликнете.
И, повернувшись, зашагал назад, к офицерской палатке. Катя осталась наедине с солдатом.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Взгляд у рядового Бердыева был цепкий, приметливый. И вид был соответствующий. Он совсем не был похож на верного слугу, царского денщика, которым служил совсем недавно. Скорее, Ахмет Бердыев походил на лихого абрека, на воина, привыкшего в бою полагаться только на себя. И еще Катя с удивлением отметила, что во взгляде рядового не заметно ни удивления, ни естественного в такой ситуации интереса. Скорее в нем почему-то читалась радость, а еще ожидание — напряженное ожидание чего-то чрезвычайно важного.
Впрочем, члену следственной группы Половцевой было недосуг разгадывать психологические загадки и разбираться в настроении рядового. Главная задача была выполнена, местонахождение объекта установлено. Остальную работу по допросу объекта члены группы должны будут проделать вместе — и явно не здесь и не сейчас. Сейчас требовалось быстренько изложить свою нехитрую легенду, убедиться, что допущена ошибка и рядовой Бердыев операцию не переносил и в осмотре не нуждается, и удалиться.
Катя так и сделала: спросила насчет операции, выслушала отрицательный ответ (на удивление краткий и сдержанный), после чего изобразила недоумение и растерянность. Зачастила извинения, что зря побеспокоила, и уже повернулась было, чтобы удалиться.
Однако рядовой, в свою очередь, уходить не спешил. Он все так же напряженно смотрел на милосердную сестру, шарил по ее лицу взглядом, словно искал каких-то примет. И ждал, очевидно, ждал от нее неких слов. А не дождавшись, видя, что она уже поворачивается, чтобы уходить, вдруг решился.
— Сөйлəшергə, бу сенын җèáəðү сәрдар? — выпалил рядовой Бердыев. — Бу сине мин тиеш əйтү? (Скажи, это тебя прислал повелитель? Это тебе я должен всё передать?)
Катя Половцева остановилась как вкопанная.
За считаные доли секунды ей надо принять важное решение. И она его приняла. Моментально приняла, не думая.
— Оле, мен, — тихо произнесла она. И продолжила, еще тише, но уже по-русски: — И перестань орать на татарском! Ты что, хочешь, чтобы нас слышал весь лагерь? Да, меня послал сердар. Что ты должен передать? И не стой как столб! Показывай мне на руку или на живот, будто у тебя там болит или ты ранен!
— Прости, ханым! — так же тихо ответил солдат. — Я не мог решиться. Ты сказала пароль, но как-то неточно. Надо было сказать: «Начальник велел спросить, как твоя рана». А ты спросила, как я себя чувствую. Я не знал, что делать. Но теперь все ясно. У меня много важных сведений. Я подслушивал разговоры офицеров в командной палатке, подкрадывался и читал донесения. Я знаю и о планах русских, и об их вооружении, и о том, какие силы к ним вскоре прибудут. Например, я знаю план русского наступления на Черной речке. Но это надо долго рассказывать, а тебе записывать. Как это сейчас сделать?
Произнося эту речь, Ахмет исправно размахивал руками, как и велела Катя, показывая то на живот, то на свой лоб.
— Сейчас никак, — ответила Половцева. — Может, ты мне просто передашь свои записи?
— Что ты, ханым, нет никаких записей, — отвечал Бердыев. — Все на память помню.
— Тогда вот что, — деловито сказала Катя. — Сегодня, как стемнеет, приходи в пещерный город. Знаешь такой?
— А, Эски-кермен! Знаю, конечно. Но туда далеко, с версту, наверно, будет. И потом, с наступлением темноты солдатам запрещено выходить из расположения полка…
— Надо же, какой образцовый аскер! — иронично произнесла Катя. — На такое дело идешь, султану служишь, а боишься пустяковое правило нарушить! Тебе, может, и не придется возвращаться. Это как хан решит.
— О, хан здесь?! — воскликнул Ахмет чуть громче и тут же в испуге оглянулся — не слышал ли кто.
— Здесь, здесь, — заверила Катя. — Так тебе сказали, что к тебе должна прийти женщина?
— Да, говорили, что придет ханым, из благородных, — отвечал Бердыев. — Сказали, что ей легче проникнуть в лагерь, чем эфенди. Поэтому я так обрадовался, когда тебя увидел.
— Понятно. Так ты придешь?
— Да, конечно! Все сделаю, как ты сказала, ханым.
— Помни: как стемнеет. Там тебя будет ждать эфенди. Прощай!
И, не говоря больше ни слова, Половцева повернулась и быстро направилась прочь. По дороге она пробормотала, разговаривая сама с собой:
— Что-то я загулялась. Там, наверное, Федор Кузьмич меня уже обыскался. Надо свои сестринские обязанности выполнять!
Однако возвращаться в палатку полевого госпиталя и выполнять обязанности медицинской сестры Катя почему-то не спешила. Вместо этого она обошла по задам лагерь и направилась к темневшей неподалеку роще. Здесь медсестра Половцева побродила немного, затем остановилась, прислонившись к дереву, и так стояла некоторое время. Если бы за ней следил какой-нибудь внимательный наблюдатель, он бы, скорее всего, заключил, что романтически настроенная девушка любуется красотами природы. Если бы такой наблюдатель подкрался поближе, он мог заметить, что губы медицинской сестры непрерывно шевелятся. Но и это вряд ли могло вызвать подозрения: значит, барышня не только любуется природой, а еще и стихи читает. Скажем, поручика Лермонтова или входящего в моду Фета.
Постояв так некоторое время, Катя вышла из рощи и быстро, уже никуда не сворачивая, направилась в сторону госпитальных палаток. А спустя полчаса по роще словно бы скользнула некая тень. Пригибаясь к земле, какой-то человек вышел из рощи — и тут же скрылся в расположенном неподалеку овраге, которыми изобиловала эта местность. И больше его уже никто не видел.
…Катя Половцева угадала: начальник госпиталя ее разыскивал. Он как раз собирался провести с ней первую операцию, чтобы проверить навыки новой сестры, а заодно дать отдохнуть двум другим сестрам, Соне и Наде. А она как сквозь землю провалилась! Федор Кузьмич уже собирался махнуть рукой на новенькую и позвать на помощь Соню, когда Катя наконец появилась. Увидев, что опоздала, она извинилась и объяснила, что сначала гуляла по лагерю, потом прошлась по окрестностям и потеряла чувство времени.
— Часов-то у меня нет! — оправдывалась новенькая. — Но теперь я готова к работе. Можно идти к столу?
— Сначала руки помойте! — строго приказал хирург. — И не забудьте надеть передник. А потом — да, потом к столу. Сегодня у нас ничего особенно серьезного, в основном перевязки. Но есть и нагноение после сабельного ранения, а еще надо у одного рядового извлечь застрявшую в теле пулю. Так что повозиться придется!
В операционной Половцева находилась до самого вечера. Лишь когда солнце склонилось к горизонту и стало темнеть, Федор Кузьмич остановил работу.
— Ну что, голубушка, должен вас поздравить! — заявил он, обращаясь к Кате. — Справились вы с обязанностями весьма недурно. Весьма! У вас, видимо, есть какой-то опыт?
