И, уже не слушая ответа графа Льва Толстого, она выбежала из шатра и быстро зашагала вниз, в сторону лагеря.
Впрочем, в сторону лагеря медсестра Половцева прошла всего несколько шагов. На ходу она то и дело оглядывалась — хотела убедиться, что граф Толстой не пошел ее провожать и не следит за ней от своего шатра. Когда же шатры артиллеристов скрылись за вершиной холма, Катя резко свернула в сторону. Вначале шла по дороге, ведущей в Старые Шули, а затем еще раз изменила направление и прямиком двинулась в сторону ближайших холмов.
Солнце уже село, быстро надвигалась темнота. Катя почти бежала, боясь опоздать. Холмы приближались; вот перед ней выросла крутая каменная стена, в которой зияли черные дыры. Это были отверстия пещер. Она поднималась, вглядываясь в эти провалы черноты. В какой-то миг в одном из провалов на секунду загорелся и тут же погас свет. Половцева облегченно вздохнула: товарищи были здесь, ее ждали.
Спустя несколько минут она взобралась на площадку перед входом в пещеру. Тогда из темноты выступила гибкая фигура во всем черном; на скрытом маской лице поблескивали белки глаз.
— Ну что, передал? — спросила Катя у черного человека.
— Все передал, ханым, как ты велела, — ответила фигура голосом титулярного советника Дружинина, хотя и с татарским акцентом.
— А где Кирилл с поручиком?
— Там, выше, — отвечал титулярный советник, махнув рукой в сторону склона. — Предосторожность, сама понимаешь. Но что тебе Кирилл? Или тем более поручик? Ты же видишь, что со мной! И я вижу, что с тобой!
— Со мной? — Катя с искренним недоумением пожала плечами. — Со мной ничего!
— Совсем ничего? А там, в роще, когда я лежал у твоих ног и слушал твой отчет, мне показалось иначе! И еще раньше, в Польше, когда мы вместе ходили в гости к жениху с невестой…
— Чего теперь вспоминать! — сдержанно произнесла Катя. — Не время теперь. Вон, смотри! Кажется, это он идет. Посигналь, а то не будет знать, где мы.
— Сейчас, — отвечал Дружинин.
Он сунул руку в карман и достал спички. Вновь, как и несколько минут назад, крохотный огонек на секунду обозначил вход в пещеру — и сразу потух.
— Ага, увидел! — констатировала Катя, наблюдая за перемещениями человека внизу. — Да, я хотела спросить: Кирилл выучил те фразы на татарском, что я сказала?
— Выучил или нет, не знаю, но учил, — отвечал Дружинин. — Слова три скажет.
— Хорошо, теперь молчим, а то Ахмет уже близко, услышит, — сказала Катя.
Рядовой Бердыев и правда был уже недалеко. Легко ступая, он быстро поднимался по крутой скале. Вот он уже ступил на площадку. Катя выступила вперед.
— Ты пришел, хорошо, — сказала она по-татарски. — Идем, наш человек отведет тебя к эфенди.
— А почему он молчит, этот твой человек? — спросил Бердыев.
— Он взял обет молчания, отказался от речи до тех пор, пока султан не одолеет русское войско, — отвечала за Дружинина Катя.
— О, это настоящий подвиг! — произнес рядовой, с уважением взглянув на титулярного советника.
Дружинин первым вошел в пещеру, Катя и Бердыев последовали за ним. Технический специалист группы видел в темноте, словно кошка. Не зажигая огня, он прошел в глубь пещеры и стал подниматься по невидимой в темноте каменной лестнице. Она привела их в другую пещеру, душный воздух которой говорил об отсутствии входа и окон. Из нее они попали в узкий проход, почти лаз, который привел их в целую анфиладу пещер.
В последней из них казалось почти светло после темноты прохода — здесь было прорублено окно, в которое заглядывали звезды. На середину пещеры выступила коренастая фигура, и хриплый голос произнес:
— Син китеру хэбер-лар? Севлениз! (Ты принес сведения? Говори!)
— Да, господин! — отвечал рядовой Бердыев. — Я много видел, много слышал и все запомнил. Сейчас я все тебе расскажу. Но разве ты не будешь записывать?
На этот вопрос — как и на любой другой, заданный по-татарски, — статский советник Углов ответить не мог. За него это сделала Катя.
— Эфенди не будет записывать, — сказала она. — Это сделаю я. Сейчас наш человек зажжет огонь, и я буду писать.
Дружинин взял заготовленный загодя факел, чиркнул кресалом, и пещера осветилась. Титулярный советник воткнул светильник в узкий паз в стене (вероятно, для этой цели он и был прорублен две тысячи лет назад, когда были вырублены эти пещеры) и отступил в сторону. Катя присела на корточки возле каменного выступа у стены — стола, а может, стула древних обитателей пещер, — достала бумагу, чернила, взяла ручку.
— Теперь можешь говорить, — сказала она.
И Ахмет Бердыев заговорил. Он действительно много знал. Одно за другим следовали названия частей, имена командиров, количество артиллерийских орудий… Особенно подробно он раскрыл план предстоящего в ближайшие недели наступления русской армии у речки Черной. Говорил и об атаке через Трактирный мост, и о бое за Федюхины высоты…
Катя, не переставая, водила пером по бумаге. Однако если бы сборщик сведений заглянул в эту бумагу, он бы очень удивился: ничего из того, что он говорил, там записано не было, а вместо этого шли какие-то каракули.
Спустя полчаса Ахмет Бердыев стал говорить медленнее, начал повторяться. И, наконец, он произнес: «Ну, вот и все» и замолчал. Тогда заговорила Катя.
— А теперь скажи нам вот что, — произнесла она, повернувшись к рядовому. — Скажи: там, в русской столице, где ты служил во дворце, — это ты убил русского царя? Ты дал ему яд? Говори смело — султан щедро наградит тебя, если это сделал ты!
— Нет, ханым, это не моя рука прервала жизнь русского императора, — покачал головой Бердыев. — В то время я и не помышлял о таком деле. Ведь человек султана нашел меня позже, когда моя служба во дворце уже подходила к концу. Русский царь тогда уже умирал. Смерть уже спешила к его постели, и мне не нужно было ее торопить. И потом, ваш человек, Реджеп-паша, и не давал мне такого задания.
— Да, конечно! — поспешно произнесла Катя. — Я и забыла, что Реджеп вышел на тебя позже… Но, может быть, ты знаешь, кто мог это сделать? Кто убил царя Николая?
— Кто мог… — задумался рядовой. — Ну, прежде всего это младший лакей Григорий…
— Кругликов?! — неожиданно воскликнул Углов и тут же остановился: ведь он, по легенде, был турком и не мог говорить по-русски.
Впрочем, Ахмет Бердыев, занятый воспоминаниями, не обратил внимания на эту оплошность «эфенди».
— Да, Григорий Кругликов, — сказал он. — Он показался мне подозрительным.
— А чем именно? — спросила Катя.
— Уж больно он был сообразительный для младшего лакея. Мы ведь все там были люди простые, наукам не обученные. Григорий тоже старался сойти за простого парня. Но мне все время казалось, что он играет какую-то роль…
— Хорошо, а кто второй? — спросила Катя.
Она думала, что услышит уже знакомую фамилию Пети Возняка. Однако она ошиблась.
— Второй — это Степан Ласточкин, письмоводитель, — отвечал Бердыев. — Я его, правда, мало видел, всего раз пять. Он приходил в царские покои бумаги переписывать, которые царь составлял. Вообще-то император Николай всегда сам свои повеления писал. Но во время болезни сидеть у стола ему было трудно, и он набрасывал проекты рескриптов лежа. А потом письмоводитель все переписывал. А иногда он писал под царскую диктовку.
— А этот Ласточкин чем тебя насторожил? — спросила Катя.
— Взгляд у него был какой-то странный, когда он на государя смотрел, — отвечал рядовой. — Мы все, кто во дворце служили, императора очень почитали. За храбрость, твердость… Да за многое! Настоящий был герой, батыр! Заставлял себя уважать. Так и смотрели на него — с почтением и преданностью.
— А Ласточкин что же — с ненавистью, что ли? — продолжала интересоваться Катя.
— Нет, не с ненавистью, а как бы… с вызовом, что ли. И в то же время — со страхом. Я пару раз поймал этот его взгляд и еще тогда подумал: я бы человеку, который так на государя смотрит, никогда бы не доверил во дворце служить.
— А ты не заметил, чтобы этот Степан Ласточкин что-то носил с собой, когда ходил к государю?
— Да, конечно, он всегда носил с собой перья. Бумага у государя на столе лежала, и чернила были наготове, а вот перья писарь с собой приносил.
— Не мог он, вместе с перьями, захватить что-то еще? Например, маленький пузырек?
— Наверно, мог, — подумав, ответил Бердыев. — Что-то маленькое всегда можно в карман положить.
— А на столе у государя, как я понимаю, постоянно стояли какие-либо микстуры, которые ему велел принимать доктор Мандт. Так что можно было незаметно что-то добавить в одну из микстур…
— Да, ханым, ты права! — воскликнул рядовой. — Это он вполне мог сделать!
— А когда тебя отозвали из дворца, Ласточкин еще там оставался?
