— Да, он никуда не делся.
— Тогда опиши мне подробнее этого письмоводителя, — приказала Катя.
— Ростом он примерно с меня, — начал рассказывать Бердыев. — Худой, сутулый… Такого в армию никогда не возьмут. Волосы…
Однако рядовой не успел закончить свой рассказ. Внезапно в проходе, по которому они попали в пещеру, послышался топот множества ног. И прежде чем участники ночной встречи успели что-либо сделать, в проеме возникла фигура в солдатской гимнастерке. Это был уже знакомый Кате денщик — тот самый Грищенко, который водил ее знакомиться с Бердыевым.
— Вот они! — вскричал он. — Все здеся! И баба эта, и наш Ахмет! Вяжи их, ребята!
За спиной у проницательного денщика виднелись другие солдатские лица. Но прежде, чем они все успели ворваться в пещеру, статский советник Углов проявил завидную реакцию. Выхватив из-за пояса пистолет, он выстрелил в направлении непрошеных гостей. Впрочем, было заметно, что статский советник целился намного выше солдатских голов, так что задеть явно никого не мог.
В один и тот же миг раздалось два возгласа. Один принадлежал Углову, который выкрикнул единственную команду, уместную в этих обстоятельствах:
— Бежим! Вон туда!
И первым бросился в узкую щель в другом конце пещеры, показывая дорогу товарищам.
Второй возглас принадлежал рядовому Ахмету Бердыеву.
— Джувур! — воскликнул он. — Бен бизлер тутыныз! (Бегите! Я их задержу!)
И он тоже, как и Углов, выхватил пистолет и выстрелил прямо в грудь денщику Грищенко.
Катя бросилась в проем вслед за Угловым, Дружинин за ней.
Первые несколько шагов еще было что-то видно — помогали отблески факела, оставшегося в пещере, — а потом вокруг наступила непроглядная тьма. Углов на секунду остановился, дождался, пока Катя и Дружинин добежали до него, и скомандовал:
— Дальше идем только вместе. Я тут три часа ходил, запомнил, где поворачивать. Думаю, найду дорогу. Катерина, держись за меня, а ты, Игорь, за нее.
— Я и сам дорогу неплохо запомнил, — пробурчал Дружинин, однако против предложения держаться за Катю не возражал.
Они снова пошли вперед, двигаясь так быстро, насколько это было возможно. В первое время позади слышались крики; можно было даже различить слова «Куда? Сюда, что ли?» — «Да нет, тута узко, сюда, наверное». Потом, когда повернули еще несколько раз, вообще ничего не стало слышно. Углов вел товарищей по памяти, ощупывая стены рукой и считая повороты. Катя не могла бы сказать, сколько продолжалось это бегство — полчаса, а может, и час. Но вдруг впереди словно блеснула искра, пахнуло свежим воздухом. И спустя несколько минут беглецы оказались под открытым небом. Это было непередаваемое ощущение! Они стояли, дыша полной грудью, оглядывая горевший мириадами звезд небесный свод.
— Никогда не понимал спелеологов! — с чувством произнес Дружинин. — По-моему, это то же самое, что добровольно лечь в могилу!
— Присоединяюсь! — сказала Катя, которая все никак не могла отдышаться.
— Ладно, постояли, и хватит! — деловым тоном произнес Углов. — А то как бы наши бравые солдатушки и сюда не добрались. Пошли к бричке, поручик, поди, нас заждался.
— Подожди, ты что, хочешь сказать, что мы сейчас просто сядем и уедем? — спросила Катя.
— Ну да! — отвечал Углов. — А что, ты хочешь посидеть, встретить рассвет?
— Нечего издеваться, мне не до смеха! Просто мне надо каким-то образом вернуться в расположение полка. Или, по крайней мере, доставить туда важное сообщение…
— Сообщение? О чем? — спросил Дружинин.
— Понимаете, из беседы с Бердыевым я поняла, что в лагере есть турецкая разведчица. Настоящая, а не поддельная, как я. Может, она уже там находится, а может, должна вот-вот прибыть. Это она должна была выйти на связь с Бердыевым, он ее ждал. Поэтому и открылся мне. Надо о ней рассказать командованию!
— Похвальное желание! — заметил Углов. — А не хочешь ли ты заодно сообщить нашим генералам точную дату второго, а потом и третьего штурма Севастополя? Рассказать, какие участки наиболее уязвимы?
— Ну, наверно, нет… — смущенно произнесла Половцева. — Ведь это…
— Да, это будет уже не расследование, а вмешательство в ход истории, — сказал руководитель группы. — А этого мы не должны допускать ни в коем случае — помнишь, ты сама это нам объясняла. Ты же историк, ты лучше нас должна это понимать!
— Да, я понимаю… — растерянно произнесла Катя. — Просто мне казалось…
— Просто абстрактные русские солдаты на Крымской войне теперь стали для тебя живыми людьми, и ты стремишься им помочь, — мягко сказал Дружинин. — Я тебя понимаю, и Кирилл тоже понимает. Но мы не можем вмешиваться!
— Да, абстрактные солдаты… — кивнула Катя. — И не только солдаты, но и офицеры. Особенно один…
Последнюю фразу она проговорила так тихо, что ее никто не слышал. Затем, тряхнув головой, словно прогоняя какое-то воспоминание, кандидат исторических наук громко спросила:
— И где тут у нас стоит бричка? Где этот наш поручик?
Перед отъездом из Симферополя (только здесь удалось нанять бричку с относительно свежими лошадьми — в Бахчисарае это сделать не удалось) группа Углова провела совещание. Для этого пришлось отослать поручика Машникова на почту — статский советник заявил, что ему якобы требуется срочно отправить депешу графу Орлову. На самом деле в посылке отчета о действиях группы в Крыму не было особой надобности; просто троим путешественникам по времени надо было посовещаться отдельно, без помощника.
Обсудить следовало два вопроса: с какого из фигурантов, названных Ахметом Бердыевым, следует начать дальнейшее расследование и надо ли продолжать сотрудничество с поручиком Машниковым.
— Сегодня у нас 16 апреля, — напомнил Углов. — Таким образом, в нашем распоряжении осталось меньше месяца. Ведь 12 мая, не позже десяти тридцати, мы должны войти в кладовую Зимнего дворца, чтобы вернуться в свое время. В нашем распоряжении всего 26 дней! До сих пор все нити, по которым мы шли, приводили в никуда. Больше мы не можем ошибаться! Давайте решать: Ласточкин или Кругликов?
— Судя по тому, что фамилию Ласточкина ты назвал первой, ты сделал выбор в его пользу, — заметила Катя. — Интересно, почему?
— Ты угадала, я ставлю на письмоводителя, — ответил Углов. — Почему? Потому что с ним мы еще не работали. И потом, от грамотного слуги скорее можно ждать подвоха, чем от простого лакея, занятого кражей столового серебра.
— А мне все не дает покоя этот проклятый сундучок лакея Кругликова, — сказал Дружинин. — Ведь я его видел, при желании мог бы открыть! Просто ломать не захотелось. И куда он мог исчезнуть, когда Кругликов решил закончить счеты с жизнью? Этот вопрос меня мучает…
— Куда? Да те же самые урки питерские забрали, с которыми Кругликов поддерживал отношения и для которых спер серебряные ложки, — ответила Катя. — Мне кажется, ты зря накручиваешь. Кирилл прав: письмоводитель Ласточкин более перспективен.
— Ладно, я не против, Ласточкин так Ласточкин, — сказал капитан. — Но вот что касается участия в нашем расследовании поручика — тут я решительно против.
— А это почему? — спросила Катя. — Тебе не понравились пламенные взгляды, которые он на меня бросает?
— Да, и взгляды тоже, — решительно сказал Дружинин. — Но главным образом потому, что его присутствие создает множество неудобств. Вот хотя бы сейчас! Мы могли бы уже ехать и преспокойно разговаривать по дороге. Времени хоть отбавляй, все успели бы обсудить. Так нет же! Сидим здесь, спешно решаем, пока его нет. Прямо как гимназисты, которые решили заняться сексом, пока родители ушли в кино… Кроме того, в его присутствии надо все время думать, что можно сказать, а чего нельзя. И, кстати, несколько раз в его присутствии мы проговаривались, говорили лишнее. Причем не только я — и ты, Катерина, и Кирилл… Того и гляди поручик о чем-нибудь таком догадается. Так что я предлагаю — доехать вместе до Петербурга, раз уж мы вместе наняли бричку, а там расстаться с этим Санчо Пансой.
— Ты прав, присутствие Машникова создает нам проблемы, — согласился Углов. — Но иногда поручик бывает очень полезен. Вспомни, как он меня выручил там, в Радоме. И здесь он отыскал бричку, нанял кучера… И потом, поручик — это посланец графа Орлова. А помощь жандармов нам еще может пригодиться.
— Выходит, и тут я в меньшинстве! — развел руками Дружинин. — Что ж, посмотрим, кто из нас прав. Можете обниматься со своим услужливым поручиком, сколько влезет. А вот, кстати, и он идет. Так что поговорить больше не удастся.
— А ты взгляни на это с другой стороны, — предложил Углов. — Присутствие постороннего человека нас мобилизует, приучает меньше говорить, больше делать.
— О, какие слова! — воскликнул Дружинин. — Они достойны занесения в скрижали. Или на какой-нибудь платиновый… Все, уже молчу! И буду молчать всю дорогу! Слова от меня не услышите!
