— Нет, — поскромничал я. — Просто я литейщик, и рука у меня тяжелая.
— Это я почувствовала, — проговорила она. — Немножко на себе…
Мы посмеялись.
— И все-таки, смех смехом, — проговорил я, — но если твой муженек способен на такие финты, не пора ли его прижать к ногтю?
Актриса сразу помрачнела.
— Давно пора, — проговорила она, — но я не могу доносить на человека, с которым прожила пять лет.
— Да кто он такой, твой муженек?
— Игрок.
— В смысле — картежник?
— Да, преферансист.
— И его дружки — тоже?
— Тоже.
— Шулера?
— Этого я не знаю, — покачала головой актриса. — Знаю только, что они обыгрывают людей с деньгами. Как правило — приезжих. А если у тех не хватает денег, они их ставят. Забыла слово… Поганенькое такое… Как же это говорят?
— На процент? — догадался я.
Она сразу кивнула.
— Да.
— Так ведь это чистый криминал! — сказал я. — В СССР запрещены азартные игры. А тут — целая банда!
— Я понимаю, — совсем скисла Настя.
— Боюсь, что — не очень… Ты знаешь о преступлении, но не сообщаешь органам. Считай — покрываешь… Понимаешь?
— И все-таки доносить на мужа я не стану.
Она упрямо свела брови. Спорить с ней сейчас явно было не то чтобы ни к чему, а просто бесполезно.
— В таком случае — ты ничего не знаешь. Понятно?
Очень не хотелось портить такой прекрасный вечер, но всё-таки нужно же было донести до актрисы всю серьёзность этих дел.
— Не очень.
— Ну ведь вы же не живете вместе?
— Ну да.
— Значит, ты не в курсе делишек своего муженька… Ничего не знаешь о том, чем он занимается да на что живёт.
— Да, но ведь с этим что-то надо делать? — растерянно переспросила она.
— Я подумаю — что, — сказал я. — Тем более, у меня теперь есть свой счетец к твоему благоверному.
— Ты только будь осторожен, Тёма!.. Они и в самом деле опасные люди.
— Это я уже заметил, — буркнул я. — Как, кстати, их зовут?
— Длинный — это Губарев, Вячеслав Миронович, он какой-то не слишком большой начальник в Горторге. Второй, ты его не видел, он в машине сидел, Алексей Владимирович Панкратов — самый мерзкий из них, он администратор в областной филармонии…
— Ну а твой муженек?
— Корней Николаевич Трегубов, — нехотя сказала Настя. — Свободный художник.
— Где он живет?
— У него мастерская в центре, дом рядом со зданием Художественного института.
— Адреса других? — настаивал я.
— Не знаю.
— Ладно, это уже кое-что…
— Что ты собираешься предпринять?
— Посмотрим, там видно будет, — уклончиво ответил я и поцеловал девушку.
— Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? — с тревогой смотрела на меня она.
Глава 16
Ну что я ей мог сказать? Что в судьбе писателя все взаимосвязано? Отступлю перед угрозой, не смогу себя уважать. Не смогу себя уважать, значит, не смогу писать так, как считаю нужным. Не смогу писать так, как считаю нужным — книги мои не будут интересны читателю, который всегда чувствует фальшь и ложь. Следовательно, вся моя дальнейшая жизнь превратится в череду сделок с совестью и компромиссов, что, в конце концов, приведет меня к краху литературной карьеры. Конечно, я немного преувеличиваю, но суть-то та же. Не стал я все это объяснять Насте, только отмахнулся:
— Не волнуйся, я буду осторожен.
— Ты мой герой… — заигрывающее промурлыкала хозяйка квартиры, и чтение сценария опять пришлось отложить.
Потом мы все-таки вернулись к нему. Судя по прочитанному, фильм должен быть приключенческим. Россия. 1918-й год. Гражданская война. Молодая Советская республика нуждается в золоте для покупки хлеба. Золото есть в Сибири, где помимо регулярных белогвардейских частей действуют многочисленные банды. Коллегия Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и лично товарищ Дзержинский отправляют отряд чекистов, во главе с бывшим кронштадтским матросом, а ныне сотрудником ЧК, 25-летним Григорием Фомичом Желтовым (либо Красновым) — фамилию еще не утвердили окончательно. Он должен отыскать пропавший где-то в тайге обоз с золотом.
В фильме должно быть полно стрельбы, погонь, таежных красот — и, конечно, любовная линия. Главный герой безнадежно влюбляется в Екатерину Румянцеву, аристократку и невесту золотопромышленника Севрюгина, чье золото было конфисковано советской властью. Кате нравится бесшабашный революционный матрос, но ответить ему взаимностью ей мешают классовые предрассудки. В итоге она решает, что должна уйти с Севрюгиным за кордон, но при переходе границы жених убивает свою невесту. Катя повредила ногу и стала ему обузой. Желтов-Краснов пытается ее спасти, но не успевает, и она красиво умирает у него на руках. Конец фильма.
Сценарий мне понравился. Мы с Настей отрепетировали сцену знакомства. Получалось у меня, конечно, неуклюже, и моя партнерша то смеялась, то злилась на мою бестолковость, но в конце концов сказала, что сойдет. Тем более, что Желтов и должен быть неуклюжим во всем, что касается ухаживаний за дамочками — и молодцом, когда дело доходит до драки. Я не возражал против такой трактовки образа. Мне она нравилась. Правда, я понимал, что Трегубова пристрастна, а вот что скажет Мякин, когда увидит меня на съемочной площадке? Может, попрет из артистов в первый же день!
Я мог спокойно так рассуждать об этом, потому что никаких актерских амбиций у меня не было. Я писатель — и намереваюсь оставаться им и впредь. А еще я хочу разобраться с Трегубовым и его шайкой. Что-то мне подсказывало, что в покое они меня не оставят. Учитывая, что я встречаюсь с актрисой — ситуация осложнялась. Известно, что лучшая защита — это нападение. Вот только с какого конца подойти к этому делу?
Сам я в преферанс не играл, да и на любые другие игры мне всегда было жалко времени. Нужно найти кого-нибудь, кто играет. А в идеале — пострадавшего от действий этой шайки.
Честно говоря, я никогда раньше не участвовал в криминальных историях так глубоко. И тут еще сработал писательский интерес — автор должен, по возможности, брать сюжеты из жизни.
Вайнеры и Семенов, например, плотно общались с представителями органов. Козачинский, автор знаменитого «Зеленого фургона», сам был бандитом и даже угодил под расстрельную статью, от которой его спас Евгений Петров, брат Валентина Катаева и соавтор Ильи Ильфа. Я уже представлял, как Артемий Краснов сам проведет расследование и изобличит преступников, с последующей передачей их органам предварительного следствия.
И фантазии помогли — шестерёнки в мозгу завертелись. Мне вспомнилась одна история из предыдущей жизни. Приятель Мизина, популярный драматург Сивашов, был ярым преферансистом и просадил не только свои баснословные гонорары, но и дачу, и «Мерседес». Лично я его не знал, но был наслышан.
Уж не Трегубов ли сотоварищи раздел драматурга? А что, очень может быть! Выйти на Сивашова через Станислава Мелентьевича будет нетрудно, а там посмотрим. По крайней мере, с чего начать — я уже знаю. С мыслями об этом я и лег спать. Настя, само собой, положила меня рядом с собою, хотя я предпочел бы, как в прошлый раз, на диванчике. Ну не люблю я спать, когда кто-то дышит мне в спину или тем паче — упирается в нее коленками, даже такими соблазнительными, как у актрисы Трегубовой.
Утром мы разбежались по своим делам. Я — в редакцию, Настя — опять на радио. До работы она меня подбросила. Сегодня я пришел почти одновременно с другими коллегами по отделу прозы. Меня опередила только Валентина Антоновна. Она уже щелкала клавишами, а рядом, на чайном столике, гудела вода, закипающая в суровом электрическом чайнике со спиралью кипятильника. Вчера меня угощали баранками и печеньем, и сегодня, наверняка, угостят, так что надо будет с получки внести свою лепту.
Пришли начальник отдела Синельников и ответственный редактор Криницын. И рабочий день начался. Читая очередной графоманский опус по диагонали, я попутно размышлял о том, как бы мне половчее спросить у главреда контакты Сивашова, не отвечая на лишние вопросы? И мне опять повезло. Среди рукописей я обнаружил пьесу. Автором ее был некий Климкин. Фамилия эта мне ни о чем не говорила, но меня озадачило другое. Я повертел не слишком толстую распечатку в руках и спросил у начальника:
