– Вот такой плохонький соболишка у нас за двугривенный идёт, – показывал мне Данила кое–что из своих запасов. – Вот этот получше, он за полтину. Песец белый немного дешевле. Горностай анадырский за гривенник, хотя он сейчас редкость. Белка – алтын, а какая похуже – копейка. Вот она наша монета.
– Явно не золотая, – буркнул я.
– Если из первых рук брать, то есть у самих промышленных или инородцев, то можно и сильно дешевле найти.
– Да ты ещё и за товар свой с них двойную цену возьмёшь, – усмехнулся я.
– Это уж как водится, – ничуть не смутился купец. – И больше возьму при случае. А иначе прогорю.
– А сколько за эти шкуры можно взять, скажем, в Иркутске? – спросил я, в тайне надеясь, что с расстоянием копейки несколько подрастут.
– Цены меняются, – пожал плечами Данила. – Но скажем в Кяхте, на границе с Китаем, или на Енисейской ярмарке бывает и вдвое выше охотских дают.
– А на Макарьевской? – спросил я.
– Врать не буду, не знаю, – после минутного раздумья сказал Данила. – Пожалуй, что дорого. Вот только дорога туда всю прибыль съест. Из наших, якутских да иркутских купцов, никто дальше Ирбитской слободы не ездит. Да и туда редко. Пока в оба конца обернёшься, здесь все дела захиреют. Нет уж, проще перекупщику скинуть всю партию и свою толику верную получить.
Толика меня не устраивала.
– За дорогу не беспокойся, – ответил я. – А дороже ничего нет? Чтобы места занимало поменьше.
– Есть, как не быть, – усмехнулся Данила. – По пять рублей и по десять есть соболя, чернобурки дорогие попадаются. Есть и вовсе ценные шкуры – бобёр морской, к примеру, до пятидесяти рублей за штуку, но с ними связываться себе дороже.
– Почему?
– Ну, во–первых, вся добрая пушнина в ясак уходит. И до сбора ясака тебя к инородцам и на версту не подпустят.
– Ясак тоже люди собирают, – возразил я.
– Верно, – Данила понимающе ухмыльнулся. – Воруют. Все воруют. Но для себя! Для чужака никто стараться не будет. И даже не в этом суть. Можно, конечно, в обход запретов прикупить хорошего соболя или чернобурку, бобра или голубца, песца то есть голубого. Если осторожно, то можно. Но дальше–то что? Куда ты сунешься с дорогими мехами?
– К китайцам, – предположил я.
Данила покачал головой. Запер замок на двери кладовки и только потом пояснил.
– Туда ходу нет. На торговлю такими мехами с Китаем особый запрет. Вот и выходит, что здесь исправника подмазать нужно, чтобы до ясака добраться, да бумагу купить, дескать, для внутренней торговли меха везёшь, там, в Кяхте на таможне сунуть, и с чем останешься? А если вдруг вскроется воровство, то и совсем разоришься, если на колу не заснёшь.
Да уж. Родное государство наложило монопольную лапу на самые выгодные сделки с китайцами. А в Москве или Петербурге, как объяснил Данила, пока мы поднимались в горницу, своя мафия засела и сибирских купцов до меховой торговли не допускает. Свободный сегмент рынка составляли шкуры дешёвые. Но возиться с тысячами копеечных белок охоты не возникло. Мало того, что их гораздо тяжелее таскать, так того и гляди, моль побьёт или гниль съест. А прибыли – кот наплакал.
Мы вернулись в горницу, и как–то так само собой получилось, что, продолжая разговор, выложили на стол закуску, разлили по стопкам водку и выпили.
– А если дорогие шкуры опять же на Макарьевскую ярмарку везти? – спросил я.
– А всё равно с тебя в счёт пошлины лучшие меха вытянут, – Данила полез за трубкой. – А чего ты, езжай на Ирбитскую, всяко ближе выйдет...
– Мне бы рядом с большой рекой место, чтобы товар возить. А там речка уж больно мелкая, – возразил я, хотя реки мне подходили любые, просто на той, что протекает возле Ирбита, я никогда не бывал.
– Она там и не нужна, речка–то, – улыбнулся Данила. – Ирбитский съезд в январе проходит, по снегу хорошо добираться, быстро, и меха на холоде хранить проще.
– Нет уж. По снегу я не любитель ездить. Да и ждать до января…
– Ждать? – удивился Данила. – Прямо сейчас выезжать нужно, если хочешь успеть. К первому снегу, дай бог, до Иркутска доберёшься. А оттуда уже по зимнику.
– Ладно, уговорил. Возьму для пробы.
***
Разумеется, ни в какой Ирбит я не поехал, а на следующий день ввалился в домик на Студёной улице, словно Дед Мороз с огромным мешком на плече – Данила отобрал самые дорогие меха, но их не хватило и пришлось добивать объём копеечной ветошью.
– Ты бы, Ефим Семёныч, озаботился пристань какую–нибудь на нижнем посаде завести, – сказал я вместо приветствия. – Надоело место искать. С одним мешком ещё ладно, а ну как товару больше будет – разворуют всё, пока я до тебя доберусь.
Федора быстро собрала что–то на стол. Но я от еды отказался, выпив лишь чаю. После чего достал бумажку, на которой записал цены, продиктованные Данилой, и, изложив бизнес–план, развязал, наконец, мешок. Брагин, однако, к торговле пушниной отнёсся прохладно.
– Шут её знает, как она пойдёт, – сказал он, щупая чернобурку.
Но отказываться не стал. Кроме привезённого мной товара торговать ему было нечем. Мне иногда казалось, что все окрестные мошенники уже прослышали о незадачливом купце и соревновались в том, как надуть его похитрее.
Мы просидели в лавке целый день и не продали даже облезлой белки.
– Погоди, – успокаивал меня купец. – Дня через два, как деньги закрутятся, пойдёт торговля.
Так оно и случилось. Как теперь до меня дошло, не только фронтир страдал от проблем с монетой. На Макарьевской ярмарке отмечалась та же беда, вследствие чего торговля заваривалась медленно, как бы нехотя. Несколько дней купцы больше ходили да приглядывались к товарам. И не потому, что продешевить боялись, как я поначалу подумал, просто монеты в обороте не хватало. Своё не продашь – чужое не купишь. Замкнутый круг. И только потом, когда крупные казённые закупщики или иноземные гости вбрасывали денежную массу, ярмарка понемногу оживала.
И всё–таки даже тогда торговля у нас с Брагиным шла вяло. Тут сказывалось и отсутствие опыта, и незнание предмета и особой пушной терминологии. Когда какой–нибудь покупатель, пощупав и подув на мех, показывал на какие–то изъяны, после чего начинал сбивать цену, нам попросту нечем было ответить. Брагин чуть ли не краснел от бессилия и стыда, а мне оставалось только прикидываться упрямцем.
– Не хочешь, не бери, – сердито бросал я. – Вольному воля.
В конце концов, мой компаньон не выдержал и отправился к меховым рядам посоветоваться со знающими людьми.
– Здесь не очень охотно сырую пушнину берут, – заявил Брагин когда вернулся. – Вот кабы выделанную другое дело. Ту, что из Казани привозят, за пару дней легко сбывают.
– Кому сбывают? – заинтересовался я.
– Московским да петербургским купцам. Хорошие меха там в цене.
– Оно и понятно, – кивнул я. – Вся знать там обитает.
– Вся да не вся, – возразил Брагин. – Большую часть столичные купцы дальше перепродают. Немецким гостям, голландским.
– Ага, – сказал я и крепко задумался.
Интересно, а те–то куда везут? Понятно, что в Европу, но конкретно куда? Вот бы до того местечка добраться. На будущее я наказал себе непременно выйти на конечного покупателя. Чем меньше посредников, тем выше прибыль. Европа? Бывали мы и в Европах.
Как бы ни плохо расходились меха, какими бы дилетантами мы с Брагиным ни выглядели, к окончанию ярмарки удалось распродать всё до последней белки. Прибыль оказалась солидной и втрое превышала охотские цены. Оно и неудивительно, ведь я сильно сэкономил на транспортных расходах. Однако до барышей от хлебных поставок мехам всё равно было ой как далеко.
***
– Ты чего вернулся? – удивился Данила, увидев меня на пороге всего лишь неделю спустя после отъезда.
