Следом за первым из оврага показался второй: куда ниже ростом, коренастый, патлатый, сосредоточенный. Он понравился мне еще меньше.
Как там говорил Сунь Цзы? «Лучшее сражение – то, которое не состоялось»? Жаль спорить с великим человеком, но жизнь постоянно доказывала мне обратное. Особенно когда расклад не в мою пользу. Эти двое шли драться. И бить они собирались именно меня. За что? Дело десятое. Это можно выяснить и позже. А пока…
Пока я выпустил из ладони сложенную сумку и сделал два шага вперед, так чтобы овраг оказался у тощего практически за спиной. Тем более, что патлатый остановился чуть в сторонке, засунул руки в карманы и в разборки пока не вмешивался.
Тощий еще ничего не понял. Он был уверен в численном превосходстве.
– Ну что, курортник? – Спросил он с усмешкой. – Каяться будешь?
– В чем? – ответил я вопросом на вопрос.
– Значит, не будешь. – Верно понял парень.
Он двинулся вперед и показательно схватил меня за грудки. Он будто читал мои мысли и действовал по плану. По моему плану. Был бы умным, сначала ударил бы. А так… Глупость надо лечить. Я, словно ненароком качнулся вперед и сделал шаг, приближаясь к противнику вплотную, заставляя его отступить. Ну все, овраг ровнехонько за спиной. Остальное дело техники. И я резко ударил его в сгибы локтей обеими ладонями. Без жалости, со всей силы. Жалеть противника в драке полнейшая дурь.
Так и бывает всегда, время словно замедлило ход. Я успел уловить, как разжались его кулаки, как он начал заваливаться на колени, как в глазах его мелькнуло изумление… Осталось только добавить ускорения коленом в челюсть. Так тому и быть. Тощий беззвучно завалился спиной в овраг.
«Ты сам напросился, пацан!» – промелькнуло у меня в голове, я резко обернулся ко второму и сразу сделал шаг вбок, подальше от пустоты. Улететь вслед за поверженным противником не хотелось.
Патлатый оказался умнее или осторожнее, с какой стороны посмотреть. Ни болтать не выпендриваться не стал. Молча бросился на меня, наклонив вперед голову, словно хотел забодать. В руке у него был зажат жучок.
Я напрягся, решив отклониться в сторону, дать ему чуть пролететь мимо, подставить подножку. Но в последний момент он вдруг поднял лицо. У меня сработал рефлекс. Я встретил его простым девчоночьим приемом – пятой открытой ладони в нос. Снизу-вверх.
И парень послушно прилетел на этот удар. Сам. Как мотылек на огонь. Ноги все еще несли его вперед. А голова уже качнулась в противоположном направлении. Он взмахнул руками, случайно залепил мне фонариком по зубам и завалился назад. Навзничь. На спину. В траву.
Я мысленно перекрестился, что не на асфальт. Чуть отошел в сторону и стал ждать. Удар был довольно безобидный, но очень болезненный. Я точно знал, что пацан лежит сейчас там, в зарослях, захлебываясь слезами и, если природа наградила его слабым носом, пуская кровавые пузыри.
Из оврага, тихонько стеная, вылез тощий. Я тут же обернулся к нему. Он опустился на траву прямо там, на краю, старательно наглаживая голеностоп. В глазах его застыли укор и обида. Лицо было живописно расцарапано. Других повреждений я не заметил.
В траве зашевелился его друг и, хлюпая носом, тяжело уселся. На этом сражение и закончилось. Сунь Цзы вполне мог бы мною гордиться.
* * *
Чуть позже, когда схлынул адреналин, из меня словно вынули стержень, я опустился на траву. Тогда патлатый спросил:
– Парень, ты кто?
Безумно захотелось дуркануть и изречь нетленное:
– Бонд, Джеймс Бонд.
Но я остался сидеть, свесив ладони меж колен, и перефразировал:
– Олег, просто Олег.
Моей иронии не поняли.
– Олег, – сказал патлатый серьезно, – если вдруг мне в голову опять придет идея бить тебе морду, напомни, чтобы я не делал такой глупости.
– Напомню, – так же серьезно ответил я. – Я и сам не люблю драться.
Тощий тут же прекратил страдать, отпустил ногу, и они уставились на меня в четыре изумленных глаза. Напряжение ушло без следа. Но долго игра в гляделки не продолжилась, мы дружно, как по команде заржали.
Смеялись долго, до изнеможения. Когда способность говорить вернулась, я, наконец, спросил:
– Ребят, а вы чего это вдруг решили меня побить?
Патлатый поморщился и нехотя ответил:
– Вика попросила.
Вика. Снова Вика. Куда не плюнь, везде она. Ох, чую от этого имени меня будет воротить всю оставшуюся жизнь.
– А вы всегда выполняете ее просьбы?
Патлатый изумленно вытаращился и ткнул в себя пальцем:
– Мы?! – Голос его звенел от возмущения.
И возмущение это было таким искренним, что я сразу в него поверил. Хотя от колкости не удержался:
– Ну не я же.
Патлатый задумчиво почесал затылок.
– Да черт его знает, как это вышло? Вообще-то мы с Викой не сильно дружим.
Здесь в разговор вмешался его друг:
– С ней вообще невозможно дружить! Она всех ребят в классе перессорила.
– Тогда зачем? – Меня переполняло недоумение.
Тощий сорвал травинку, засунул в рот, поморщился, словно та была горькой.
– Ревела она. Сказала, что ты ее ударил. – Он покосился на второго, ища поддержки. – А бить девчонок, это как-то неправильно совсем. Не по-мужски.
Тощий кивнул и поддакнул:
– Неправильно, даже если это Вика.
Вика… Ох уж это Вика. Чего ей только неймется? Мне этого точно не понять. Я откинулся назад, оперся на вытянутые руки, задрал лицо к небу и прищурился, уставившись в бездонную синь. Отчего-то болела ладонь. Ныло плечо. Саднила разбитая губа. Во рту угнездился металлический привкус крови. Болел передний зуб. Я осторожно пощупал его языком. Не качается, вроде. Хоть здесь повезло.
Надо мной, едва не касаясь крыльями, проскользила огромная голубая стрекоза. Одуряюще пахло травами. Я набрал полную грудь этого настоянного на южном лете воздуха, задержал на миг дыхание, а потом проговорил:
– Ребята, я не сильно вас удивлю, если скажу, что она вам соврала?
И снова сел прямо. По их лицам стало понятно, что не очень. Я усмехнулся. Тощий возмущенно сжимал-разжимал кулаки. О чем он сейчас думал, было ясно и без слов.
– Девочек бить неправильно, – напомнил я.
– Так это ж не девчонка, это ж Вика – законченная дрянь.
– А мы с тобой законченные идиоты, – со вздохом резюмировал патлатый. И тут же добавил, уставившись на меня просительно: – Слушай, Олег, ты это, не злись на нас. Мы, правда, хотели, как лучше.
Про себя я продолжил его мысль: «А вышло, как всегда»… В слух же сказал:
– Да понял. Не злюсь. Давайте, что ли, знакомиться?
Патлатый первым протянул руку.
– Димон, – и тут же поправился, – Дима.
Я его руку пожал.
– Паша, – отозвался тощий, не ставая с травы. Он все еще тер подвернутую лодыжку.
Я кивнул. Потом поднялся, оглядел штаны, отряхнул, как мог. Уже сейчас было понятно, что их придется стирать. И это ужасно не понравится матери. Потом посмотрел на рубашку и остолбенел – пуговица на кармашке оказалась вырвана с мясом. В самом кармане было пусто. Куда подевались кисет, деньги и список, я не имел ни малейшего представления.
Это было похоже на злой рок. И магазин, и рынок, казались заколдованными. Мой каждый поход туда оканчивался какой-то хренью. И, если объяснение с матерью просто грозило перерасти в обычный скандал, то как быть с тенью? Что делать с ней?
– Черт, – процедил я обескураженно, – что же делать?
Я беспомощно огляделся. Как тут что-то найти? Трава местами доходила до пояса. Если все повыпадало где-то здесь, искать это придется до морковкиного заговения. Та еще перспективка.
– Черт!
– Потерял чего? – забеспокоился Димон.
– Деньги, список, – ответил я, – мать в магазин послала.
Он задумчиво почесал затылок.
– А где лежали?
– Здесь!
Я прижал пятерню к груди. И совсем потеряно добавил:
– Еще такой кожаный мешочек на шнурке.
– Этот?
Спросил Пашок и поднял что-то с травы двумя пальцами. Мне словно камень сняли с плеч.
