Мне же сейчас в фильме куда больше понравился Николай Гринько. Странно, но помнил я его в основном по «Электронику» и «Буратино». Об этой его роли раньше не вспоминал вовсе. Интересно меняется с возрастом восприятие.
После фильма Ирку загнали спать. Мать шуршала на кухне. Мы с отцом остались вдвоем, и я ему по-партизански, украдкой, вручил долгожданный фонарик. Потом пришла уставшая мама, выключила телевизор, и меня из гостиной выперли.
Я перебрался на кухню с многострадальным «Айвенго», в котором не смог прочитать и десяти страниц. Текст плыл перед глазами. Буквы не складывались в слова. Все мысли были заняты ожиданием момента, когда все уснут.
Наконец, случилось и это. Я запалил в коридоре свет, вытащил из кармана полотно и подошел к зеркалу. Там было пусто. Ни посторонних теней, ни прочей нечисти. Все, как положено приличному зеркалу. Одни отражения реальности. Той, которая здесь и сейчас. Ничего потустороннего.
Я приложил тряпку к стеклу и… Как там говорил глубокоуважаемый Леонид Ильич? С чувством глубокого удовлетворения принялся стирать свои страхи. Саму память о них. Малейший намек. Нахрен. Все нахрен. Пусть не останется ни следа.
* * *
Удастся мне в этом доме хоть раз нормально выспаться? Вопрос был риторическим. Кроме себя самого задать его попросту некому. Меня словно что-то толкнуло во сне, и я открыл глаза. Сердце бешено стучало в груди. Ночь. Темно. Рассвета еще не видать.
Иркина кровать была пуста. Жутко захотелось заорать: «Опять? Ну сколько можно!»
Я на корню прибил это желание, откинул одеяло осторожно опустил ноги на пол, стараясь опираться только на край кровати, чтобы, не дай Бог, не скрипнула предательская сетка. В голове промелькнул новая мысль: «Как только Ирке удается вставать беззвучно?» Мелькнула и исчезла.
Рука нащупала под подушкой фонарик. Я взял его на изготовку и тенью выскользнул в коридор.
На миг от удивления опешил – перед зеркалом не было никого. В нем тоже. А где же Ирка? Куда подевалась? Взгляд заметался по коридору и тут же нашел искомое.
Сестренка стояла возле двери, нагнувшись к замку. Что она там делала, я не понял и разбираться самостоятельно не стал. Хватит выставлять себя дураком! На это раз поступил иначе. Оставил разборки родителям.
Я крадучись скользнул вдоль стены, беззвучно отворил дверь в родительскую спальню и подошел к дивану. Ну, Господи, помоги.
К счастью, отец спал с краю. Я склонился над ним и тронул за плечо. Проснулся он сразу. Открыл глаза, сонно заморгал. Что происходит, пока не понял.
Я горячо зашептал:
– Папа, тихо! Не говори ничего. Пойдем за мной.
Лицо его приняло удивленное выражение, он попытался возразить, но я не дал:
– Прошу тебя, не шуми. Просто пошли. Быстрее.
– Ну хорошо, хорошо, – еле слышно проворчал отец.
Мать что-то пробурчала и отвернулась лицом к стене. Батя свесил с кровати ноги, впотьмах машинально попытался нащупать тапки, не нашел и пошлепал за мной босяком, шумно зевая на ходу. Каждый звук казался мне невероятно громким. Каждый шорох отдавался в ушах набатом. Мы выглянули в коридор. Сначала я, из-за моей спины отец. Он зашептал тревожно:
– Олег что случилось.
Я пригляделся. Ирка была на месте. Даже позы не сменила.
– Смотри, – громким шепотом ответил я и включил фонарик.
* * *
Свет залил коридор. Он был не слишком ярким. Но после кромешной тьмы казался сиянием софитов. Я ожидал чего угодно: шума, испуга, плача. Но Ирка даже не вздрогнула. Не сдвинулась с места. Не изменила позы. Батя на миг растерялся, замер.
– Что происходит? – спросил он удивленно.
– Не знаю, – ответил я. – Но это не первый раз. До этого она зачем-то терла зеркало. Помнишь?
Я глянул на него. Вид у отца тут же сделался виноватый. Ему стало стыдно, что мне тогда не поверили. Он кивнул. Потом отодвинул меня с дороги, отстранил.
– Погоди, сынок. Дай я посмотрю…
Он пошел к запертой двери. Я так и остался стоять в проеме их с матерью спальни. И твердо решил никуда не лезть. Пусть сам во всем убедится.
Сзади кто-то тронул меня за плечо. От неожиданности я вздрогнул и обернулся, потеряв из вида коридор. Передо мной стояла заспанная мама. Я нечаянно осветил ее фонариком с ног до головы. Она тут же заморгала и заслонилась ладонью.
– Олег, – голос ее прозвучал раздраженно, – не свети мне в лицо. И вообще, что у вас тут происходит.
Я поспешно опустил фонарь.
– Прости, мама, я не специально.
– Олег!
Это уже возглас бати.
– Верни свет. А еще лучше включи люстру.
– Сейчас.
Я метнулся к кухне и шлепнул по клавише выключателя. Сразу стало светло. Сразу стало все видно. Как только зажегся свет, Ирка выпрямилась и застыла столбом. Глаза у нее были открыты. Взгляд неподвижный, стеклянный, невидящий. Губы плотно сжаты, брови нахмурены. Руки безвольно опущены вниз. Из пальцев ее что-то выпало и звякнуло о пол.
Интересно, что? Неужели ключ? Что там говорила цыганка? Тень не вырвется из зеркала, если никто не откроет дверь? Вот же бл**ство! Я машинально выключил фонарик и рванул к отцу. Надо было отобрать ключ, испортить его, пока Ирка не добралась до него снова.
Но меня опять отодвинули. На этот раз мама.
– Ира? – Воскликнула она. – Саша? Что все это значит.
Батя в ответ лишь пожал плечами.
– Понятия не имею, – ответил он. – Иришка зачем-то ковыряла в замке. Вот этим!
Он поднял с пола какой-то предмет. Мать пошла к ним. Я за ней следом. Из-за ее спины я никак не мог разглядеть, что именно держит в руках батя. Оказалось, не ключ.
– Что это?
Отец протянул свою находку вперед, а мама перехватила.
– Это мое. – Сказала она. – Из маникюрного набора. Не знаю, как называется. Я еще вчера днем гадала, куда могло деться.
Тут Ирка молча развернулась, протиснулась между родителями и шмыгнула в нашу спальню. Мы ринулись за ней. В комнате она проворно забралась под одеяло, легла и словно уснула.
Я включил свет.
Ира открыла глаза и принялась тереть их кулаками. Вид у нее стал обиженный.
– В прошлый раз было так же, – не преминул заметить я. – Только вы мне не поверили.
Мама виновато на меня посмотрела:
– Прости, Олег. Я решила, что тебе все приснилось.
Батя молча нащупал мою руку и пожал. Стало понятно и без слов, что он тоже извиняется.
– Извинения принимаются, – машинально отрапортовал я, – только следующий раз постарайтесь меня хотя бы дослушать.
И тут же прикусил язык. Не так должен говорить с мамой и папой обычный советский школьник Олег Ковалев. Но что-то менять было уже поздно.
– Мы постараемся, сын. – Сказал отец.
Взгляд его стал озадаченным и… уважительным, что ли.
– Что случилось? – капризно спросила Иришка, чем вернула всех в нужную колею.
– Ты у нас, доча, – усмехнулся батя, – похоже, лунатик. Тебя снова выловили в коридоре.
Ирка уселась на кровати, натянув одеяло до подбородка. Подогнула под себя ноги и от души зевнула. Все замолкли. Меньше всего она сейчас походила на странную сомнамбулу, орудующую отмычкой в замке.
– А что такое, лунатик? – спросила она.
– Так, все!
Мать словно очухалась, взяла бразды правления в свои руки.
– Отец, – скомандовала она, – ты спишь в комнате Олега на месте Иринки.
Батя скуксился, но спорить не рискнул.
Мать же обратила взор к Иришке.
– Ира, пойдешь со мной, будешь спать в гостиной. На диване, у стенки. Не хватало еще чтобы ты ночью ушла куда-нибудь. Лунатизм – штука опасная. С ним не шутят.
Я облегченно вздохнул. С души словно сняли камень. Остаток этой и следующую ночь я мог наконец-то спать спокойно. Мне не нужно было следить за сестрой. А еще мне поверили. Больше не считали мои рассказы бредом, ложью или ночным кошмаром. Больше не пытались убедить меня, что все причудилось. И это было здорово.
Мою эйфорию опять прервала мать.
