продукцией.
Выглядит он как типичный кулак из советских агиток, такой же толстомордый, с носищем картофелиной и соответствующе одетый. Бог весть, какими путями он стал букинистом, но вернее всего, это просто дело случая…
А впрочем, и обретается он далеко не среди элиты букинистов, пробавляясь скорее как «купи-продай» всяческой макулатуры. Объёмом берёт!
Просмотрев за пять минут всю кипу, ещё минут десять трачу на проверку отложенных книг. Пролистываю по диагонали, ровно настолько, чтобы ухватить суть, не более.
— Вот это… — передаю рукописный дневник, — на португальском.
— Иди ты!? — удивляется тот, обдавая меня запахом перегара, — Ты и на етом могёшь!?
— Разобрать могу, чего сложного-то? Португальский с итальянским и испанским в родстве, а все они от латыни произошли, — пожимаю плечами, — Интимный дневник куртизанки…
Вздёргиваю брови и добавляю негромко.
— … со всеми подробностями!
— Ага… — озадачивается букинист, пряча дневник за пазуху и видимо, мысленно прикидывая портрет будущего покупателя, — Так значит, если кто итальянский с испанским понимают…
— Могут прочесть, — усмехаюсь я, — Ну и кто латынь по-настоящему хорошо знает — тоже.
Закончив, некоторое время торгуемся. С деньгами он расстаётся неохотно, предпочитая расплачиваться печатной продукцией. К аргументации вроде «Да за что здесь платить, ты всего-то пять минуток бумажками пошелестел», со мной больше не прибегают — чревато.
В самом начале своей букинистической карьеры я просто разворачивался и уходил, а на следующий день и далее просто игнорировал таких хитрожопых. Были попытки скооперироваться и подсунуть мне свои книжонки через коллег, но и сливки в таких случаях снимали другие.
Не скажу, что со мной работают вовсе уж честно… возраст! Будь я хоть семи пядей во лбу, я мальчишка! А в здешнем патриархальном обществе так всё устроено, что пока до седых мудей не дорос, твоё слово десятое!
Дворянство несколько нивелирует эту хтонь, но… возраст! Иному и вовсе копейки платили бы, а так…
… пару часов спустя, подхватив поудобнее перевязанный бечевой свёрток с книгами, я отправился домой, позвякивая серебром и медью в кошельке. Не Бог весть что, бывают дни и получше.
Но… восемьдесят семь копеек деньгами, учебник по словесности для Любы и парочка небезынтересных для понимающего букиниста книг за пару часов работы? Х-ха!
Я уже примерно понимаю, кому и за сколько сдам книги. Ну или выменяю на нужные мне учебники, не суть…
А пока… я на ходу вытащил купленные в ломбарде часы-луковицу и глянул на время.
— Нужно ускорить шаг! — озабоченно говорю я и перехожу едва ли не на трусцу.
Время ещё терпит, но нужно успеть закинуть книги домой и спешить на уроки к племяннику Тартаринова!
— Па-анесла! — ввинтился в уши отчаянный надрывный крик, едва я подошёл к Сретенскому бульвару. Почти тут же воцарился сущий хаос, с человеческой паникой, отчаянным лошадиным ржанием и трамвайным трезвоном.
Вагоноважатый с бледным лицом всё дёргает за верёвку колокола, не в силах сообразить, что авария уже случилась, и действовать нужно иначе! На трамвайных путях лежит опрокинутая, раздавленная пролётка, и плача, бьётся в упряжи покалеченная лошадь, снова и снова подминая под собой уже мёртвого кучера. Уже взвилось над толпой многоголосое…
… — Уби-или!
Слышны свистки дворников и городовых, начинает расходиться кругами обывательская паника, когда одни бегут прочь с белыми от страха глазами, а другие, движимые болезненным дурным любопытством, зачем-то собираются в толпу и жадно глазеют на происходящее.
Чёрт бы с ними, с идиотами, но…
— Дедушка-а! — услышал я детский крик, страшный и безнадёжный…
— Да твою дивизию! — и я со всех ног припустил вперёд, расталкивая людей, — С дороги!
— С дороги, мать твою! — отвешиваю пинок в увесистую корму какой-то бабёхе средних лет, растопырившейся посреди толпы со своими корзинам.
— Ах ты…
— … щенок…
— … уши надрать…
… слышу вслед запоздалое, но я уже внутри толпы, стою у пролётки и оцениваю ситуацию как человек, знающий об оказании первой помощи не понаслышке. А она… хреновая, и действовать надо быстро.
— Ты!
… в голосе уверенность и ни толики сомнений. Сейчас меня НЕЛЬЗЯ ослушаться, и дюжий молодец, по виду приказчик в бакалейной лавке, разом оказывается отделён от толпы.
— Берись! — ни тени сомнений в голосе, и молодец послушно сдвигает пролётку, освобождая зажатые ноги старика и стараясь не попасться под копыта лошади. Удачно.
— Прекратить! — срывая голос, рявкаю вагоновожатому, всё ещё дёргающему верёвку, и снова приказчику:
— Осторожно бери… под коленки и спину.
— Дедушка-а… — не унимается девочка, её как пластинку — заело…
Она цела или почти цела физически, о травмах душевных судить не берусь. Возможно, есть какие-то ушибы и сотрясения, но открытых кровотечений нет, так что…
Срываю с себя куртку и сую ей в руки.
— Сверни!
— Дедушка… — девочка норовит вцепиться в стонущего старика, всё время проваливающегося в полузабытье.
— Ну! Сверни, кому говорят!
Она начинает машинально сворачивать одежду, и приказчик, повинуясь мне, укладывает старика на бок.
— Если рвать начнёт, чтобы не захлебнулся, — коротко объясняю свои действия парню, — Ну, клади…
— А ты молодец! — хвалю приказчика, разрезая перочинным ножом окровавленную брючину на старике и наскоро проверяя повреждения. Не специалист, но похоже на перелом и рвано-резаную рану на бедре. Вроде неглубокая, но довольно-таки обширная…
— Фартук давай! — коротко приказываю любопытной торговке, протиснувшейся поближе, — Ну!
Та попятилась было назад, но толпы выдавила её, и женщина неохотно сняла фартук, из которого я скрутил что-то вроде жгута на ногу. Возможно, это и лишнее, но дедок потерял энное количество крови, а переливать её, насколько я знаю, сейчас толком не умеют. Не говоря уж о таких вещах, как капельница [22], физраствор и прочие вещи, ставшие в нашем времени старой доброй классикой.
— Сейчас врачи приедут, — говорю девочке с железобетонной уверенностью, стараясь не коситься на лошадь, которая уже не бьётся, а только тихо плачет, — всё хорошо будет! Тебя как зовут?
— Лиза, — не сразу ответила та, — Лиза Молчанова…
Слова полились из неё нескончаемым потоком, порой
