Ректор Лишневский призадумался и больше с сестрой в полемику не вступал.
- Так, где ты его взяла, Сонька? – суровая тетка не желала сходить со следа.
- Нигде я его не брала, он сам пришел, – племянница отодвинулась от стола. – Туфли у меня украли, вот Сергей этой кражей и занимается. А то, что он антисемит, это ты зря, тетя Пана, мне кажется, что он и сам еврей. Во всяком случае, он мне об этом так сказал, – без особой уверенности договорила она.
- Дура ты, Сонька! И, похоже, что дура влюбленная. Вот только зря ты на него губы раскатала, не женится он на тебе! Да и не еврей он никакой! – с некоторым сожалением, как показалось Соне, произнесла вполголоса крайнюю фразу тетка. – И пусть его, что не женится, не больно-то оно и надо нам на Колыму за ним ехать! С его-то речами, он туда обязательно загремит! А вот ребенка, Сонька, ты от него роди, это я тебе, как единственная твоя тетка настоятельно рекомендую!
- Ты что такое, Пана, говоришь! Ты на что мою дочь толкаешь? Вот найдет себе подходящего человека, выйдет замуж и пусть тогда рожает на здоровье! Лев Борисович не на шутку возмутился сестринским напутствием его дочери.
- Эх, Лева, Лева! Не лез бы ты в бабьи дела! Пока найдет, пока выйдет, а ей уже четвертый десяток. Или тебе, Лева, внуков не хочется? – невесело вздохнула ректорская сестра. – А от этого нахального антисемита у Соньки хороший ребятенок мог бы получиться. Этот прохвост, он, хоть и гой, но поумнее многих наших будет! – мадам Левенштейн задумчиво постучала гильзой беломорины по папиросной коробке. – Вот ведь сопляк сопляком, а как заговорит, то у меня вдруг такое ощущение делается, что он вроде бы и старше меня самой. Что-то не припомню я похожего среди своих студентов, Лева! И среди аспирантов не припомню. А уж этих оглоедов через меня за двадцать пять лет, ох, как много прошло!
Глава 18
Воскресенье минуло штатно. В субботу, будучи отпущенным из гостей подобру-поздорову, я сразу отправился домой отсыпаться и восстанавливать силы. Весь воскресный выходной мы с Татьяной провели по-семейному тихо и благочинно. Время прошло как-то незаметно. В стирке рубашек, в приготовлении еды и в партерной борьбе, которая время от времени затеивалась то в постели, то где придется. Татьяна никак не могла насытиться и постоянно создавала предпосылки к очередному соитию. У меня начало появляться подозрение, что обе барышни, спинным мозгом чувствуя наличие неведомой конкурентки, пытаются измотать меня с той лишь целью, чтобы не оставить ни малейшего шанса на проявление моего либидо на стороне.
Утром, проклиная судьбу-злодейку подневольного поденщика, я отправился в Волжский РОВД. Где опять надо было отбывать унылую канцелярскую барщину. А, отчасти умиротворенная судья Таня Липатникова, улыбаясь чему-то, поехала в свое судебное присутствие дальше вершить советское правосудие. Она намекала, что готова и сегодня посетить меня с неофициальным дружеским визитом, но я ничего определенного ей не ответил, так как этим вечером собирался на встречу с Чирком. Нагаев вчера телефонировал мне, что тому есть, что мне поведать.
Едва я разложил на столе косячную макулатуру, как в дверь заглянул Тиунов.
- Пошли в Ленинскую комнату, Осколков с Косинцевым всех собирают! Наткнувшись на мой демонстративно недоумевающий взгляд, он вздохнул, – Пошли, пошли, они всех зовут! Там инструктор из райкома и еще парторг с бабами из ТТУ приперлись. Опять из-за своего маньяка жилы нам тянуть будут, суки! Давай, пошли быстрей, Косинцев и так злой, как собака.
Пока я убирал отказные в сейф, пока мы шли по коридорам и лестницам на второй этаж, капитан вводил меня в курс проблемы. В СССР маньяков, в соответствии с марксистко-ленинской теорией быть не могло по определению. И потому, разумеется, их не было. Как не было Чикатиллы, частной собственности, и прочих мерзостей, присущих лишь западной буржуазии. Но на территории Волжского района, вопреки всем установкам партии и правительства, один несознательный маньяк все же как-то образовался и даже прижился. Особой кровожадностью этот гаденыш не досаждал, поскольку никого не убивал и даже никого не насильничал. Этакий, можно сказать, маньяк-вегитарианец.
Однако время от времени, он все-таки проявлял свою маньячную сущность и выходил на охоту. Справедливости ради, следует отметить, что аморальные притязания извращуги были специфическими и распространялись они только на узкую категорию граждан. Вернее сказать, гражданок. Жертвами срамника были исключительно работницы городского трамвайно-троллейбусного управления. А, если говорить совсем конкретно, то водительницы трамваев.
- Ты понимаешь, – возмущался Тиунов, – Они там всем городским ТТУ своим бабам нормальный сортир поставить не могут, а мы должны за них отдуваться и этого паскуду искать! Четвертый месяц ловим! Будто нам больше заняться нечем!
Благодаря рассказу капитана, картина несколько прояснилась. На конечной трамвайной остановке под названием «Поляна имени Фрунзе», помимо диспетчерской, располагалось кольцо рельсового пути. По нему трамваи разворачивались и ехали в обратную сторону. От самых рабочих окраин и в центр города. Это кольцо было в диаметре более двухсот метров и занимало оно там весь поросший бурьяном пустырь. Ближайшим объектом от этого пустыря в сторону центра был завод электрооборудования. Это самое оборудование предназначалось вроде бы как для тракторов, но все в городе знали, что в большинстве своем трактора эти были подводные. И, что еще какая-то часть этих тракторов время от времени летала в космос.
Главная интимная проблема трамвайщиц заключалась в том, что ни воды, ни канализации к диспетчерской проведено не было. И, соответственно, дамская комната водительниц находилась за пределами этой самой диспетчерской. На удалении метров тридцати, в дощатом скворечнике деревенского типа. Этим обстоятельством уже четвертый месяц безнаказанно пользовался неизвестный эстет-затейник. Дождавшись, когда натерпевшаяся на долгом маршруте трамвайная леди угнездится над дыркой, он просовывал свою блудливую руку в специально проделанную позади будки прореху. И по-хозяйски хватал несчастную за причинное место. Поскольку век повальных эпиляций еще не наступил, то ухватиться у него получалось не только за пирожок, но и за изрядный клок шерсти. А основательно ухватившись, отпускать присевшую он сразу не спешил. Так несчастные и орали вприсядку, выпучив от ужаса глаза. Очень многие из застигнутых врасплох женщин от происходящего непотребства сильно пугались. А некоторые из внезапно пойманных и устроившихся просто пописать, там же заодно и какали. А потом все они, не выбирая выражений, каждый раз и в замысловатых формулировках выражали свое крайнее неудовольствие. И не только руководству родного ТТУ, но и в адрес всегда и во всем виноватой милиции. И отдельно следует отметить, что ни одна из пойманных за интимное естество барышень, не нашла в себе сил отнестись со сколь-нибудь толерантным пониманием к своеобразному увлечению затейника.
В ленкомнату мы с капитаном вошли под змеиным взглядом подполковника Косинцева, встретившего нас шипением. За столом президиума сидели хмурые люди. Осколкова и Косинцева я знал, а трое других, в гражданском, были мне незнакомы. Весь первый ряд занимали пролетарского вида тетки. Остальное пространство зала заполнили около полусотни офицеров. Тиунов рассказал мне, кто есть кто в президиуме и в зале.
- Все мои здесь, а также ротные со своими командирами взводов из патрульно-постовой службы и из ОВО, – шепотом пояснил Тиунов, –Только зря все это, несколько раз мы эти облавы устраивали, не попадается он!
То же самое, но только с трибуны и с дополнениями нелицеприятного свойства в адрес подчиненных, высказал замполит Косинцев. Ругая своих, пришлых он не стеснялся. Замполит явно дистанцировал свою руководяще-партийную задницу от милицейских сослуживцев. Себя он позиционировал в одном окопе с представителем райкома. Солидный заведующий отделом административных органов Волжского райкома КПСС сидел, надувшись, как вурдалак и в зал тоже глядел без доброжелательности. Тетки из первого ряда, поначалу тихие и неуверенные в присутствии такого количества милиционеров в форме, постепенно осваивались и посматривали на ментов уже без особого почтения. Поднявшийся из-за президиумного стола пожилой мужик, представившись председателем профкома ТТУ, сначала вслух пожалел своих беззащитных членок, а потом дал слово коллеге по профкому.
