— Я не согласен.
— Да почему?!
— Потому что это чересчур, Мимань. Ты понимаешь, что… — я устало вздохнул.
Она не понимает, что из-за любви сейчас наломает таких дров, что потом их просто-напросто не разгребёт. Что она уже не будет чистой по меркам местных. Это для обычных крестьян нормально, а для дочери главы клана, насколько мне известно, это был конкретный косяк и пятно на репутации. Всего одна ночь, и её жизнь уже не будет прежней.
Мимань словно пыталась упрямо закрыть глаза на последствия. А ведь когда я уйду, на её сердце останется этот камень, будто её использовали и бросили. Я могу подтолкнуть её к незаконным действиям, но рушить её жизнь мне не хотелось.
— Мимань, послушай. Я рано или поздно уйду своей дорогой, а ты останешься. С последствиями, с пятном на своей репутации, с тем, что все будут говорить, что у тебя уже был какой-то парень с улицы, почти бродяга.
— И что? — упрямо спросила она.
— И то, что от этого позора ты никогда не отмоешься.
— А если я хочу этого? Хочу быть… грязной? — с вызовом спросила Мимань.
И словно в подтверждение свои слов сбросила с плеч ханьфу, оголив грудь. Небольшую и совсем молодую розоватую грудь. В ладошке спокойно поместится.
— Да и, в конце концов, это моё решение, а не твоё. Это моё слово и право, Инал.
— А потом моё здоровье, Мимань.
Вот теперь в ней прямо чувствовался стержень, свойственный для аристократов, какие-то стальные нотки как в лице, так и в голосе. Жаль, что она его использует лишь для того, чтобы переспать со мной.
Раньше я был бы рад тому, что за мной девки бегают и прямо-таки хотят тебя, а сейчас понимаю, сколько проблем и ответственности ложится на плечи. Здесь только моральным уродам, да людям, которые воспринимают всё без эмоций, и будет комфортно.
А мне нет.
— Ты понимаешь, что я уйду, и скорее рано, чем поздно, и ты останешься одна с последствиями? — прямо спросил я.
— Да. И не вижу проблем.
— Это плохо кончится. Для тебя, — ответил я негромко.
— Ну вот когда плохо будет, тогда и будем думать, — ответила она и толкнула меня на покрывало, на котором мы сидели.
Но на этот раз она уже применила немного силы, всем видом показывая, что не отступит. Её руки поползли по моему телу ниже, к поясу, который ловко развязали, и сначала с меня слетело ханьфу, а потом стянули и штаны, оставив в одних трусах.
Немного подумав, она и сама избавилась от ханьфу и юбки, после чего зарделась и быстро сбросила трусики, оголив свои небольшие гладкие губки, выбритые едва ли не до блеска. Или же у них просто там ничего не растёт…
В любом случае, у меня встало так, что аж заболело.
Вся красная, она села обратно мне на ноги и долго боролась с тем, что здесь называют трусами. Вернее, у неё были настоящие нормальные трусы, а на мне всё те же подвязки, с которыми она наконец справилась и откинула в сторону. И смотрит на мой член.
Вот теперь уже покраснел я от неловкости, так как она просто замерла и смотрела на него, как на что-то невиданное. Протянула палец, толкнула, хихикнула, глядя, как он качнулся.
— Я… я много раз представляла этот момент, но… как-то…
— Не так, да? — я пытался скрыть своё смущение, что получалось не очень.
— Тебе тоже неловко, — хихикнула она, и ей явно полегчало от моей реакции.
Она подсела поближе, прижавшись своими губками к моему стояку, прижалась грудью ко мне, после чего поцеловала. Тёрлась, тёрлась о мой член, явно не спеша приступать, а потом тихо спросила:
— А… что дальше?
Ты сейчас шутишь, да?
Я посмотрел на её красное разгорячённое лицо и понял.
Нет, не шутит.
— На этом всё. Это и есть секс.
— Неправда! Люди… я знаю, что надо это… это мужчина и женщина вместе!
— Короче, ты не знаешь.
— Мать говорила, что мужчина сам всё сделает! — заявила она стыдливо. — Я знаю лишь что знаю, потому знаю!
Это какой-то театр абсурда и позора.
— Слушай…
— Или у нас будет ночь вместе, или я помогать тебе не буду! — пискнула она рассержено. — Я тоже рискую, но прошу такую малость, при этом чувствуя себя дурой, но даже здесь ты делаешь мне больно!
— Ладно, ладно… — сдался я. — Я просто должен войти в тебя, а там уже дело техники, — и решил уточнить. — Засунуть.
Сначала она даже не поняла, что и куда засунуть, а потом как поняла…
— А... он влезет? — тихо спросила она, окутанная сомнениями.
— А ты попробуй, — хмыкнул я.
И совершил страшную ошибку.
Мимань попробовала, взяв инициативу в свои руки. И когда она схватилась за него, направила в себя и села… охренели мы оба.
Во-первых, она с размаху села на него, будучи мало того, что девственницей, так и ещё совсем не возбуждённой.
Во-вторых, я, так как вошёл на сухую, что, мягко говоря, не очень приятно.
В-третьих, от боли у неё произошли такие спазмы, что мы буквально застряли друг в друге.
Мимань как села, так и округлила глаза, после чего дёрнулась назад и утащила меня за собой, рухнув на спину, постоянно повизгивая. В этот момент я почувствовал, как что-то хрустнуло в паху, и тоже охренел. А Мимань бьётся, пытается отползти, пинается, ревёт, пищит, делая лишь хуже, причём мне.
Пришлось буквально прыгнуть на неё сверху и заткнуть рот рукой. Она мычала, дёргалась и смотрела на меня мокрыми от слёз глазами.
— Больно… всё горит внизу… — пожаловалась она со слезами на глазах, когда я убрал руку. Она ёрзала подо мной, но застрял я конкретно.
— Потому что ты дура. Кто так делает? — поморщился я.
— Я же не знала…
— Не знала, а лезешь.
— Больно…
— Мне тоже.
Я потянулся к сумке, после чего вытащил несколько пилюль. Часть дал ей, часть себе. Там были не только пилюли лечения, но и те, что снимают боль, так что ей должно полегчать. Только пришлось повозиться, чтобы выйти из неё. Пришлось даже помогать руками, из-за чего она горела от стыда и унижения, и сделать ей ещё раз больно, но по итогу мы избавились друг от друга.
Протянув её ещё пилюль от боли, я начал одеваться.
Думаю, этот первый опыт она запомнит надолго, и в лучшем случае это не станет для неё травмой. Хотя я тоже дурак, надо было…
Её ладошка схватила мою руку.
Мимань продолжала всё так же лежать калачиком, пошмыгивая носом.
— Что, Мимань, тебе больно? Пилюль?
— Отошло уже.
— Тогда в чём дело? — спросил я мягко, понимая, что для неё это было, мягко говоря, шоком.
— Мне говорили, что это приятно.
— Но не в нашем случае. Не в твоём. Никто так не делает.
— А как делают?
— Медленно, с прелюдиями.
— Давай тогда повторим, медленно, с прелюдиями, но осторожно. Хочу, чтобы мне было приятно с любимым человеком, — произнесла она тихо.
— Тебе было недостаточно первого раза?
— Или у нас будет любовь, или не жди от меня помощи, — ответила она плаксиво. Но потом добавила. — Пожалуйста.
Тц…
— Ладно, чёрт с тобой… — буркнул я, схватил её за ноги и дёрнул испуганную к себе.
— Только осторожно!
— Сама осторожность, — без сюсюканий перевернул я её на спину и раздвинул ноги.
— Стой, погоди!
— Ты хочешь или не хочешь?
— Хочу, но…
— Тогда лежи, руки по швам, расслабляйся и привыкай к новым ощущениям, — приказал я.
Она лежала, вся сжавшаяся, прохладная, перепуганная, с большими глазищами, вздрагивая от каждого прикосновения и теперь выглядя далеко не так уверенно, как до этого. Можно сказать, её пришлось заводить, как давно остывший мотор.
Поэтому я действовал осторожно, без спешки, начав с привычных ей поцелуев, на которые она отозвалась почти сразу. Руки скользнули ниже на маленькую грудь, легонько, нежно, будто что-то суперхрупкое мну, постепенно сильнее и сильнее, пока в ладошки не упёрлись её розовые пупырышки.
Вскоре Мимань привыкает, и моя рука опускается ниже по животу к промежности, из-за чего её ноги пытаются рефлекторно сжаться, но я не даю это сделать коленями. Мимань вздрагивает, когда мои пальцы скользят между складок. Ей явно непривычно ощущать там чужую руку, но минуту через другую Мимань успокаивается, понимая, что ничего страшного в этом нет. Лишь продолжает вздрагивать и напрягаться, стыдливо краснея и пряча глаза.
