Девчонка, спрыгнув с нижней ветки, быстро отходит на пару десятков шагов в сторону, ее рука стремительно ныряет в боковой карман юбки, и появляется оттуда уже с маленьким, совсем игрушечным никелированным пистолетиком с перламутровыми щечками. Зажигалка? Или, в самом деле, игрушка?.. Девчонка внимательно обводит взглядом окрестности, фиксируя обстановку вокруг полянки, на которой развернута рация. Рука мужчины пляшет на ключе, отправляя в эфир торопливый писк морзянки. Девчонка продолжает вести взглядом вокруг себя, и вот, в какой-то момент мы смотрим с ней глаза в глаза. Я порываюсь броситься вперед, что-то сказать…
Во сне возможно многое, чего не бывает в яви, но и то, что возможно наяву, далеко не всегда получается во сне. Сон обрывается, возвращая меня к действительности. Суровой действительности — суровой еще и потому, что здесь мне никогда не суждено встретить эту девчонку. Хотя… Если доживу лет эдак до шестидесяти пяти или около того, такая встреча будет в принципе возможна. Вот это действительно дьявольское искушение — дождаться, и увидеть ее такой, как я не видел ее в прошлой жизни…
После таких снов душа как-то не рвалась к подвигам на любовном фронте. Тем не менее, я не видел никаких оснований для того, чтобы демонстрировать Лиде Лагутиной нарочитое отчуждение. Я охотно проводил с ней тренировочные схватки, провожал от зала спортивного общества «Динамо» домой по бульварам, обсуждая с ней по пути дела в комсомоле, партийную политику, лекции Бухарина, Скворцова-Степанова, Рязанова в Коммунистическом университете, уличное хулиганство, наглядную агитацию (в том числе плакаты в университетской столовой), борьбу за культуру быта в студенческом общежитии, недостаток многих товаров и разницу цен в частной и кооперативной торговле…
Во время нашей третьей совместной тренировки в феврале Лида вдруг напомнила мне:
— Виктор Валентинович, а что это вы позабыли о том, чтобы обзавестись оружием? Я вот не забыла, и приглашаю вас завтра, двадцать второго, в динамовский тир на Лубянке, 13. Там у входа и встретимся. Я думаю, к восемнадцати ноль-ноль вы успеете туда подойти?
В пятницу, 22 февраля, подхожу к зданию по адресу «Лубянка, 13» (ба, знакомое место — это же бывший магазин Трындина!) ровно в восемнадцать ноль-ноль. В тот же момент вижу приближающуюся ко мне по тротуару Лагутину. На ней было надето неизменное коротенькое пальтецо, плохо защищавшее от февральских вьюг и морозов, длинную темную юбку, высокие башмаки на шнуровке. Голова была замотана кашемировым платком, из-под которого выглядывал пуховый.
Похвальная точность. Наверное, прежняя работа в МЧК приучила.
— Добрый день! Ну, Лидия Михайловна, показывай, где тут общество «Динамо» свой тир устроило?
Лида широко распахнула на меня свои карие глаза и тронула за локоть:
— Нам сюда. Пошли!
И она уверенно направилась к входной двери. Войдя внутрь, мы свернули на лестницу, ведущую в подвальное помещение. До моих ушей стали доноситься приглушенные звуки выстрелов.
В подвале, где размещался тир (как и в гимнастическом зале накануне), было, мягко говоря, не жарко. Лида даже не стала раздеваться, лишь размотала и сняла с себя оба платка, а я все же пристроил свое пальто на грубо сколоченный деревянный барьер, за которым располагались стрелки.
Моя членская карточка общества «Динамо» позволила получить наган-самовзвод с сильно потертым воронением, имевший клеймо Императорского Тульского оружейного завода, и полтора десятка патронов. Лагутину здесь, похоже, хорошо знали, потому что она получила то же самое безо всяких вопросов, не предъявляя никаких документов.
Из револьвера я стрелял первый раз. Довольно быстро самостоятельно разобравшись, как заряжается барабан револьвера, становлюсь в позицию для стрельбы. Зараза! Спусковой крючок при стрельбе самовзводом сильно упирается, и ствол нагана ощутимо пляшет в руке как раз в момент выстрела. После третьего промаха удается, наконец, приноровиться — сначала осторожно выбираю практически весь свободный ход спускового крючка, затем еще чуть-чуть надавливаю, и револьвер выпускает пулю, почти не дергаясь в моей руке. Довольно заметная отдача, конечно, подбрасывает его, но не настолько сильно, как знакомый мне пистолет Макарова.
Расстреляв семь патронов, даже не утруждаю себя подсчетом попаданий. Три первых пули ушли не то, что «в молоко», а вообще мимо мишени. У Лиды успехи явно больше. Она приносит свою мишень: из семи выстрелов три десятки, девятка, две восьмерки, одна шестерка.
Следующие семь выстрелов позволили мне слегка реабилитировать себя после провальной первой серии. Лишь одна пуля ушла мимо мишени и одна — «в молоко». Остальные распределились так: одна восьмерка, шестерка, две четверки, двойка. Попадания были сильно разбросаны, но, в общем, тяготели к верхней правой части мишени. Двадцать четыре из семи. Ранее мой личный рекорд при стрельбе из пистолета Макарова составлял шестнадцать из трех.
Лида тоже улучшила результаты — четыре десятки, три девятки.
— Да, Виктор Валентинович, вам надо крепко подтянуться, — серьезно, без тени насмешки или иронии замечает моя спутница. — Пожалуй, придется в тир ходить каждый день.
Приехали! Зачем мне еще и этот геморрой? Но спорить не хочется, и я только печально вздыхаю.
— Ну-ну, не кручиньтесь! — покровительственно говорит Лида. — Научитесь. Если наган освоите, то из какого-нибудь пистолетика полегче будете все пули в десятку класть.
— Да, кстати, — спохватываюсь я. — Вы, помнится, мне как-то говорили, что можно такой пистолет раздобыть?
Теперь уже вздыхает студентка:
— Я знакомых ребят из ЧК (так она по привычке именует нынешнее ГПУ, точнее, с ноября прошлого года, ОГПУ) давно уже попросила. Но они даже для меня подходящего свободного ствола пока не подыскали. Мне вот Кольт американский предлагали, но такой брать не хочется — он большой, тяжеленный, да и патроны к нему не добудешь. А из маленьких тоже ничего хорошего. Правда, ребята «Браунинг бэби» нашли, но про него говорят, что не слишком надежный, — развела она руками.
Ладно, похоже, эту проблему придется решать самому. Даром, что ли, в моем наркомате Спотэкзак существует? А пока потренируюсь с револьвером Нагана тульского производства. Машинка-то неплохая, но хотелось бы что-нибудь полегче и покомпактнее. Мне же не в бой идти…
Теперь каждый день после работы я тащился на Лубянку — стрелять. Со мной возился руководитель секции пулевой стрельбы А.А.Смирновский. Несколько раз рядом со мной тренировался энтузиаст стрелкового дела, во многом стараниями которого была налажена работа этой секции — зам начальника политотдела войск ГПУ Московского округа П.С.Уралец. Вот этот стрелял вполне прилично, не чета мне, и наставления инструктора ему явно не требовались.
Проблему создавала нехватка патронов, и приходилось приплачивать за сверхнормативные, чтобы потренироваться как следует. Время от времени в тир заглядывала и Лида Лагутина — проверять, как занимается ее подопечный. Мои результаты понемногу улучшались, но медленно.
В один из не по-весеннему морозных мартовских дней — мне запомнилось, что это была суббота, восьмое марта, потому что я поздравлял Лиду с Днем международной солидарности трудящихся женщин, — в тире произошла неожиданная встреча. С лестницы вдруг донесся шум множества голосов, и в подвал ввалилась мужская компания. У всех под распахнутыми шинелями виднелись гимнастерки или френчи без знаков различия. Обернувшись, я почти сразу узнал в одном из вошедших начальника КРО ОГПУ Артура Христиановича Артузова (уж больно характерная у него была внешность). Чуть погодя, в другом мужчине я заподозрил Генриха Ягоду (сейчас он, кажется, зам председателя ОГПУ). Кое-кто из остальных будил во мне смутные воспоминания, но определить, кто есть кто, я так и не смог.
Пока я разглядывал эту компанию, из-за спин вошедших вышел мужчина с крупным округлым лицом, и воскликнул:
— Лида? Лагутина?
— Ой, Станислав Адамович! — и Лида кинулась вперед, а мужчина шагнул ей навстречу и заключил в крепкие объятия.
После обмена дружескими восклицаниями («Как у тебя учеба продвигается?», «А вы по нас в Питере не скучаете?», «А ты сама по ЧК не соскучилась?») Лагутина повернулась ко мне:
— Знакомьтесь, Станислав Адамович, это мой товарищ — Виктор Валентинович Осецкий из Наркомата внешней торговли, — с этими словами она снова развернулась к мужчине и, в свою очередь, представила его:
— Это Станислав Адамович Мессинг, он был моим начальником, когда я работала в МЧК.
Сюда что, чуть не вся коллегия ОГПУ пожаловала? Только Феликса Эдмундовича не хватает! Впрочем, наверное, так и есть — в разговоре, который вели между собой вошедшие, мое ухо выловило слова «заседание коллегии».
