— Поздравляю, тётя Фира, — сказал я. — Теперь с вами всё будет хорошо. Обещаю.
После сеанса следовало отдохнуть и набраться сил. Однако пассивного отдыха не хотелось, хотелось активного.
— Деда, мама говорила, что у вас тут где-то хороший бассейн есть? — спросил я, когда мы вернулись домой от Кофманов.
— Есть, — сказал дед.
— Далеко?
— Пешком далековато. Если хочешь, сегодня тебя отвезу, а завтра уже сам, тут несколько остановок на троллейбусе.
— Как там Фирочка? — спросила бабушка, которая с нетерпением ожидала нашего возвращения.
— Курить бросила, — сообщил дед.
— Не может быть! — всплеснула руками бабушка.
— Жить захочешь — ещё не то бросишь, — констатировала прабабушка. — Молодец, правнук. Деда своего ещё уговори бросить. Дымит, как паровоз.
— Начинается, — сказал дедушка Лёша.
— Кури пока, деда, если хочется, — успокоил я его. — Здоровье позволяет. Уменьшить только надо дозу, это верно.
— Насколько уменьшить? — деловито осведомился дед.
— До десяти сигарет в день. То есть, лучше, конечно, до восьми. Десять — это максимум.
— Это я могу, — чуть подумав, кивнул дед. — Составлю график… Одну сигарету в два часа. Нормально.
— Правильное решение, — одобрил я.
Бассейн располагался за Дворцом культуры «Металлург», в глубине обширного молодого сквера, примыкавшего к центральной улице Алмалыка — Ленина. Дед довёз меня туда на своём чудесном антикварном BMW за пять минут, рассказал, на каком троллейбусе добираться обратно, и уехал.
Я нырнул в прохладное, пахнущее хлорированной водой, нутро одноэтажного здания, подошёл к невзрачной женщине-администратору, сидевшей в белом халате за такой же белой стойкой.
— Здравствуйте, — поздоровался вежливо. — Я здесь впервые, буду ходить какое-то время. Наверное. Сколько это стоит?
— Здравствуй, мальчик. Час — пятьдесят копеек. Но если взять абонемент от пяти часов и больше, то обойдётся в сорок копеек за час.
— Абонемент, — сказал я. — На десять часов, для начала.
Мне выдали абонемент, рубль сдачи с пятёрки и ключ с картонной биркой и номером от шкафчика в раздевалке.
— Сначала душ, — предупредила администратор. — Без этого в бассейн нельзя.
— Хорошо.
Разделся, надел плавки, закрыл шкафчик, оставил ключ администратору, принял душ, взял с собой офицерский планшет, где лежал томик Джека Лондона с альбомом для рисования, и вышел под открытое небо к бассейну.
Пятьдесят на двадцать пять метров водной голубоватой глади, разделённой канатами на плавательные дорожки. Однако вышки для прыжков воду, как в кушкинском бассейне, не было.
Воду в кушкинский бассейн, который назывался коротко «Автобат», поскольку располагался рядом с территорией автомобильного батальона, залили незадолго до моего отъезда в Алмалык, так что я там и накупаться толком не успел. Но пару раз побывал и надеялся посещать впредь. Благо, был он для всех абсолютно бесплатным.
Я нырнул в прохладную чистую воду (хлорка чувствовалась, но было её не слишком много), проплыл в бодром темпе туда и назад сотню метров, одним движением выбрался на бортик.
Хорошо!
Улёгся на топчане с томиком Джека Лондона. Первый рассказ назывался «За тех, кто в пути!». Небольшой, меньше пяти страниц, но я как-то сразу очутился там, на этих страницах, среди честных и смелых мужчин, жестокой морозной ночи за тонкими стенами жилья, ездовых собак и крепкого пунша. Да, умеет писать этот американец, ничего не скажешь. Крепко, крепко.
Неподалёку послышались весёлые возгласы и плеск воды.
Я поднял голову.
Несколько парней, на два-три года постарше меня, затеяли напротив игру в салки. Правила простые. Водящий должен осалить кого-то, но не за любую часть тела, а обязательно выше пояса. За первую — самую широкую — дорожку не заплывать, чтобы не мешать тем, кто тренируется на других. На бортик из воды выскакивать можно, но делать больше одного шага влево, вправо или назад запрещено. Всё остальное — без ограничений.
Чуть поодаль от меня за игрой с интересом наблюдала красивая девушка лет шестнадцати-семнадцати. Как и я, она лежала с книгой на деревянном топчане, и со своего места я хорошо различал соблазнительные изгибы её молодого загорелого тела.
Чёрт возьми, ты что делаешь, пионер Сергей Ермолов, тебе только тринадцать лет!
Ага. Телу тринадцать, а голове — тридцать два. Это по гарадскому счёту, а по земному и вовсе сорок. Взрослый мужчина с соответствующими потребностями. Кстати, тринадцать с половиной лет, не так уж мало. Особенно, если чувствуешь себя на все четырнадцать. Я — чувствовал. Даже больше, чем на четырнадцать.
Мы на мгновение встретились глазами. Я широко улыбнулся. Девушка недоумённо изогнула тёмную бровь, — мол, это ещё, что за малолетка ко мне цепляется, отвела взгляд.
Ладно.
Я достал альбом для рисования, взял карандаш, ластик и принялся набрасывать фигуры играющих в салки парней.
Вот кто-то оттолкнулся ногами от бортика и завис в высоком прыжке; а водящий тянется из воды, стараясь дотянуться прыгуну до живота.
Вот другой парень отчаянно гребёт вдоль дорожки в надежде уйти от погони так, что только брызги летят во все стороны, сверкая на солнце.
Вот третий хохочет белозубо, забравшись на бортик…
Карандаш летает по белому полю листа, заполняя его точными быстрыми линиями и штрихами.
Есть, перевернуть. Следующая страница, новые наброски.
Люблю рисовать! Это круче фотографии, если уметь.
Как хорошо, что я взял с собой альбом, давно не рисовал, прямо душа соскучилась…
Сам не заметил, как увлёкся, мир вокруг исчез, остался только один — тот, что на бумаге возникал под моим карандашом.
— Здорово… — раздался восхищённый выдох над моим ухом.
Левого плеча коснулось что-то мягкое и одновременное упругое.
Сердце бухнуло, сладко замерло и пустилось вскачь, словно квантовый реактор, выходящий на форсированный режим.
Не будь я инженер-пилот Кемрар Гели, если это была не девичья грудь!
Осторожно покосился.
Совсем рядом, в пяти сантиметрах, увидел девичью щеку, покрытую нежным пушком, горящим в солнечных лучах.
Зелёный глаз с длинными густыми ресницами.
Пшеничный локон, упавший на чистый высокий лоб.
Чуть курносый точёный нос.
Полные, алые, чувственные губы.
Всё, пропал инженер-пилот с планеты Гарад.
А уж о советском пионере и говорить нечего.
— Здорово, — повторила она восхищённо. — Классно рисуешь.
От неё пахло юностью и солнцем. Вечно живым, горячим и ненасытным.
— Спасибо, — сказал я небрежно. — Могу тебя нарисовать, — сделал паузу. — Хочешь?
— Правда?
— Правда. И заметь, тебе это ничего не будет стоить.
Она засмеялась.
Волшебный у неё был смех. Словно колокольчики зазвенели.
— Ну… давай, рисуй, — согласилась она.
— Пошли.
Я подтащил свой топчан поближе к её, усадил так, чтобы солнце не слепило глаза ни ей, ни мне.
— Удобно?
— Пока да.
— Шевелиться можно, — сказал я. — Главное — не крутись, сиди спокойно, расслабленно, отдыхай.
— Долго?
— Соскучиться не успеешь. Тебя как зовут, кстати? Меня Сергеем.
— А я Наташа, — улыбнулась она.
Быстрыми уверенными штрихами я набросал её эскизный портрет по плечи. Бретельки купальника рисовать не стал — так, что воображение само дорисовывало то, что ниже. Чуть прищуренные от солнца глаза, улыбка с чудесными ямочками на щеках, непокорный локон на лбу, тень от подбородка на изящной шее…
Всё.
— Оба, — насмешливо произнесли рядом. — Да у нас тут художник!
— От слова «худо», — добавил кто-то.
— Держи, — я расписался внизу, поставил дату, оторвал альбомный лист, протянул его Наташе. Потом посмотрел на троих парней, стоявших рядом. Пять минут назад они резвились в воде, я их рисовал. Теперь были здесь.
— Привет, ребята, — сказал я дружелюбно. — Классно играли, я видел. Возьмёте в компанию, если что?
