ранее представляли отвратительное месиво на месте шеи и груди, уже успели восстановиться. Так что я имела удовольствие наблюдать вполне миловидную девушку лет двадцати-двадцати пяти на вид. Хотя последнее — это не точно, с сильными воительницами в этом плане всегда сложно не ошибиться. Учитывая силу новой марионетки, ей, несмотря на внешность, могло быть и сорок, и даже, наверное, все пятьдесят. Ошибка в меньшую сторону тоже возможна — есть девушки, которые в подростковом возрасте очень хотят выглядеть постарше, настолько, что духовная сила реагирует на их желание и потихоньку влияет на тело. Да, возможна, но маловероятна. Кто бы стал посылать такой редкий талант, как юный пиковый Воин, на миссию, где высок риск погибнуть? Ну, кроме «гениев» до недавнего времени руководивших Отрядом Убийц.
Но это «у Императора много», а сказать так про Северное королевство или (тем более) какой-то там клан — точно нельзя. Так что вряд ли девушка-стрелок моложе предполагаемой нижней границы.
Но это лирика, главное — переподчинение марионетки с последующим переводом в миньоны и детальный допрос. А то я уже пыталась допрашивать её в виде болвана, но особых результатов не достигла: руководство клана убийц предполагало возможность провала миссии и пленения, так что очень сильно дозировало информацию. А вспоминать обмолвки и генерировать догадки непробуждённые немёртвые, увы, не умеют.
Так что…
— Очнись, — произнесла я, сопроводив слова ментальным приказом, включающим в себя не только приказ на пробуждение, но и запрет двигаться и говорить (кричать).
А то воители, осознающие себя после, с их точки зрения, недавней смерти — и так довольно беспокойная публика. А уж девушка-ганфайтер, которую сначала приложило моим КИ, а потом быстро, но крайне мучительно убило аналогом духовной кислоты, просто обязана начать дёргаться, даже несмотря на наведённое спокойствие.
Как я ожидала, так и произошло.
Стоило разуму вернуться в светло-зелёные глаза убийцы, как её зрачки резко расширились, а меня обдало мощной волной страха, паники и ожидания боли. На мгновение, когда сознание поняло, что боль не приходит, страх потускнел, смешавшись с облегчением и удивлением, но понимание того, что она не может двигаться, быстро вернуло первоначальные эмоции. Мои попытки завязать беседу, естественно, пропали втуне. И это учитывая наведённое спокойствие!
Хотя вспоминая обстоятельства её смерти… м-да. Она, конечно, не Камуи, но удерживать паникующую воительницу такого ранга от срыва контроля всё равно не столь уж и просто.
— Успокойся и слушай меня, — сказала я, подкрепив слова приказом через духовную нить.
Со спокойствием, конечно, сработало лишь отчасти, с шансом скатиться к предыдущему состоянию. Но теперь хотя бы слушать станет: доселе расширенные от ужаса, зрачки сузились и сфокусировались на мне. Правда, когда северянка (хотя по фенотипу она стопроцентная имперка: светловолосая и зеленоглазая — ещё и на Эрис похожая, словно старшая сестра; что, кстати, являлось одной из причин, по которой лично мне не хотелось жёстко её ломать) меня узнала, то контролирующая нить опять опасно натянулась и завибрировала. Ганфайтеру определённо не хотелось находиться рядом с той, кто, по её ощущениям, буквально вот только что низверг воительницу в ад.
Причём это могло случиться не только иносказательно, учитывая, что одна незадачливая некроманси в тот момент находилась довольно близко к лавинообразному перерождению в демона.
— Тебя сейчас не убивают и не пытают, — произношу, изображая нейтрально-профессиональное выражение, в дружелюбие марионетка, боюсь, не поверила бы. — Если не станешь чудить, то ты в безопасности. Я даже лицо твоё восстановила. Можешь себя ощупать. Смелей!
Доя, которая получила возможность ограниченно двигаться и говорить, почти сразу последовала моей рекомендации: сначала с сомнением посмотрела на гладкую кожу рук, потом очень аккуратно, с едва заметной заминкой в самом конце прикоснулась к щеке, прикоснулась другой рукой и, наконец, полностью ощупала себя.
— Итак, давай определимся с позициями. Ты понимаешь, в какой ситуации оказалась?
Я ощутила, как блондинка буквально переламывает себя, заставляя страх скрыться в глубине сознания. На её лицо выползла самодовольная, уверенная в себе улыбка, и Доя заявила:
— Очевидно, мы провалились. Это и дурочке понятно. Но я зачем-то тебе нужна. Раз уж сама Повелительница Падали нашла высококлассного алхимика плоти и потратилась на процедуры восстановления моего тела.
Ну и ну! Забавная какая! Вывернула всё так, будто я чуть ли не в роли просителя выступаю. Не чувствуй я её загнанных вглубь эмоций — решила бы, что эта убийца действительно такая наглая и самоуверенная, а не пытается держать лицо, одновременно усиленно уверяя себя в том, что всё обстоит именно так, как она и сказала. Надеясь на лучшее и подозревая некий (жуткий, учитывая обстоятельства) подвох.
В любом случае позволять ей занимать подобную позицию — контрпродуктивно, так как поведёт за собой излишнее затягивание предварительного разговора. А развлекаться подобным образом у меня настроения не было. Но слишком сильно давить — тоже не самый умный вариант. Я чувствовала, что легко смогла бы жёстко подавить сопротивление объекта и, возможно, даже так, что она не будет представлять особой угрозы, полностью смирившись со своим положением. Но тогда никого выше рядового исполнителя из этой убийцы не выйдет.
Бездарная трата ценного ресурса. Не люблю.
— Отчасти правильно, — кивнула я стоящей передо мной блондинке. — Но в основе неверно. Ты ведь воспринимаешь всё так, будто каким-то чудесным образом выжила. А потом тебя бессознательную ещё и тщательно исцелили, специально перенесли сюда из палаты и только в конце привели в чувство. Глупо звучит, не так ли?
— Глупо или не глупо, а я живая и стою перед тобой. Так что хватит тянуть кота за причиндалы, имперка. Говори уже, что тебе надо. И скажи, почему я тут стою, как солдат на параде и не могу сесть?
Судя по реакциям и манере общения, где за наглостью скрывалась подавляемая паника, этой столь похожей на Эрис (аж подозрительно) северянке было всё же не сорок-пятьдесят. Прожжённая, побывавшая в самых разных ситуациях опытная убийца с каменным сердцем и толстой шкурой вела бы себя иначе. Предположение, что ей двадцать-двадцать пять — и скорее двадцать — казалось всё ближе к истине.
— Чтобы ответить на твой последний вопрос, мне нужно поправить первое — и ошибочное — утверждение, — произношу, хрустнув выуженной из мешочка печенюшкой.
На меня посмотрели с немым вопросом на сохраняющем едкую полуулыбку лице.
— Твоя старая жизнь закончилась. Твоя новая жизнь принадлежит мне, — сказала я после театральной паузы, с удовольствием наблюдая за переменами в мимике утратившей самоуверенный вид собеседницы.
