Добрый должен получиться корабль, хоть за океан на нём. Другой такой только Бичевин строить начал, но ему ещё работы невпроворот, а этот считай готовый почти. В этом годе основу набрали, обшили. Весной проконопатят, просмолят, ускобят…
Капитан махнул рукой.
– Теперь–то он Семёну без надобности. Наследник его ещё мальчишка... – Окунев опустил взгляд. – Ты к вдове сходи, к Алевтине Дмитриевне, да перекупи паи–то. И ей будет, на что сына с дочерьми растить, и тебе на шитике зазря тонуть не придётся.
И поспеши. Когда другие про корабль пронюхают, многие на него позарятся. Если даже наши ротозеи ушами прохлопают, так тот же Бичевин постарается перекупить, или из камчатских промышленников кто–нибудь. А если сейчас с вдовой договоришься, то и опередишь всех...
– Ну так давай сходим к ней не откладывая, – загорелся я.
Окунев резко мотнул головой.
– Не смогу я в глаза им смотреть, – буркнул он. – Не пойду.
Глава двенадцатая. Корабль
Глава двенадцатая. Корабль
Окунев упёрся, и к Рытовым пришлось бы идти одному, если бы не выручил Данила. Лично я просто не представлял, как подступиться к делу. Говорить с семьёй, только что потерявшей кормильца о покупке корабля представлялось мне слишком циничным. Мародёрство просто какое–то. Благо Данилу уже ввели в курс дела и, заметив моё смятение, он сам вызвался вести переговоры с вдовой.
– Я Алевтину знаю, мне будет проще.
По дороге я попытался расспросить компаньона об Окуневе, но тот уклонился от однозначной оценки.
– Мореход он, как говорится, милостью божьей, однако, вот Рытова же потопил. Другой бы настоял на своём, а этот слаб перед хозяином оказался. В море опасно, когда собственной воли кормщику не хватает.
– Ну, так лучшего мне и не надо. Я не собираюсь, как Рытов штурвал из рук вырывать.
– Да пожалуй, что другого тебе всё равно не найти, – нехотя согласился Данила.
Дом погибшего шкипера наполняла печаль. Здесь разговаривали вполголоса, сохраняя на лицах иконную благость и смирение. Даже девочки ещё слишком мелкие, чтобы осознать утрату, обходились без шума и детской возни. Однако никаких иных признаков траура я не приметил. Со дня гибели кормильца прошло уже три недели, а трагическое известие семья получила только позавчера. Домашние, может быть, и готовили какие–нибудь поминки на сороковой день, но пока они тихо скорбели.
Нас приняли сразу. Дочурок мать отослала в соседнюю комнату, а сын, подросток лет четырнадцати, заявил, что останется.
Данила в двух словах изложил дело.
– Смотри Алевтина, – убеждал он. – Сама ты не потянешь такое хозяйство, а Яшка молод ещё. Пока подрастёт, корабль сгниёт уже. Иван же человек честный. За прежние мужнины расходы даёт тебе три сотни рублей монетой. Затем с промысла тебе один пай оставит, и Яшке положит пай. Девчонкам твоим на приданое хватит. А, кроме того, я за его кошты буду вам провиант поставлять по надобности. Так что нужды знать не будешь.
Алевтина Дмитриевна посмотрела на сына. Видимо в их семье такие дела решали мужчины, пусть и юные. Паренёк думал довольно долго. Его лицо даже побледнело от ответственности за принимаемое решение.
– Я с вами пойду, – заявил он, наконец. – А иначе не уступлю корабля. Меня отец всё одно собирался с собой брать. А как я теперь ремеслу обучусь на берегу сидючи? Так что решайте сами. Простым промышленником пойду или матросом.
На лице вдовы не отразилось и тени страха. Потеряв только что мужа, она не набросилась на сына с уговорами и возражениями. Вот что значит морская семья.
– Хорошо, – согласился я, выдержав паузу ради приличия, но на самом деле готов был заполучить корабль хоть со всем семейством в придачу. – Люди мне нужны. Но простым зверобоем тебе мелковато будет. Ты вроде бы как пайщик. Пойдёшь учеником к Окуневу.
И только тут Алевтина Дмитриевна вздрогнула.
***
От Охотска до кустарной верфи покойного Рытова было два дня пешего хода. Вместе со мной отправилась почти вся имеющаяся на данный момент команда – Окунев и двое его парней, а так же Данила, который в промыслах мало что понимал, зато отменно разбирался в финансах. Старший из Окуневских матросов постоянно чихал. Я сперва отнёс это на счёт простуды вызванной кораблекрушением и долгим пребыванием на голой скале, но, оказалось, чихал парень с детства, и называл свою болезнь "чихоткой", за что и получил такое прозвище. Молодого матроса звали Борькой. Он выглядел совсем ещё мальчишкой – может быть на пару лет старше Яшки Рытова – но уже имел опыт. Сам Яшка, объяснив, как найти плотбище, остался дома, но пообещал прибыть сразу после сороковин.
Мы постарались покинуть городок тихо, чтобы скрыться от возможных претендентов на рытовское наследство. Пусть сделка уже состоялась, но, как спутники мне объяснили, конкуренты вполне ещё могли подстроить какую–нибудь пакость. Да и вообще такую покупку правильнее держать в тайне как можно дольше.
Мы пробирались едва заметными тропками, то удаляясь от моря, то возвращаясь к нему. Взбирались на сопки, на подножье берегового хребта, плутали среди болот и густых зарослей колючих кустов. Заночевать пришлось в укрытом среди мшистых скал шалаше, специально для этой цели на полпути и поставленном. В этом месте деревья встречались редко, и приходилось скармливать костру тонкие веточки. Вместо глаз конкурентов, всю дорогу нас сопровождали полчища гнуса.
Промышленники взяли за правило закладывать полулегальные плотбища подальше от города, на мелких речушках, что, проявляя завидный индивидуализм, впадают в Охотское море каждая сама по себе. Таких речушек на побережье великое множество, места хватает всем, и даже растущая угроза со стороны мятежных коряков не заставила промышленников перебраться под защиту гарнизона в Охотск.
За ужином я поинтересовался у спутников, зачем забираться в такую даль, не проще ли строить корабль прямо в Охотске. И получил развёрнутый ответ.
Причина была в принципе вполне понятной – на значительном удалении от порта гораздо проще раздобыть пригодное для постройки дерево, не посягая при этом на монополию государства. Но товарищи тут же добавили, что это понятное всем обстоятельство является лишь отговоркой, удобным поводом, чтобы оказаться подальше от государева ока. И для дела гораздо важнее, что из подобных укромных местечек ватаги могут уходить в море тайком, не ставя в известность портовое начальство. Мало кто желал получать от властей разрешение на промысел, а потом отдавать треть добычи в качестве пошлины. Дело, в общем–то, не новое – непомерные налоги и коррупция делают легальный бизнес убыточным.
Впрочем, пиратский промысел был не менее опасен, чем в более строгие времена. Пойманные на горячем зверобои отправлялись в острог, их корабли сжигались, а всё добытое обращалось в казну или, что случалось гораздо чаще, в личную собственность казачьего старшины. Тем не менее, промышленники шли на риск.
– А что делать? – риторически вопросил Чихотка. – Так хоть можно с прибылью обернуться, при удаче.
Он сморщил лицо, втянул воздух и, застыв на несколько мгновений, облегчённо чихнул. У него явно была какая–то хроническая аллергия или гайморит.
– А если разрешение получать, то наверняка в долгах увязнешь. И никакая удача не поможет, – продолжил Чихотка. – Кто по уму делает, так тот один поход из трёх заявляет, ну или через раз. И начальство вроде при деле и людям хоть что–то на жизнь остаётся.
– Да. Тут уж либо по уму, либо по закону, – согласился с ним Данила.
***
Заимка Рытова состояла из собственно стапелей, возведённых на склоне, и нескольких приземистых избушек, поставленных на высоком берегу, подальше от возможного паводка. Людей ни на работе, ни возле жилищ мы не увидели.
