— Ладно. Не только утешать же звал?
— Поддержка нашим войскам, как понимаешь, не дошла. Государь желает послать тебя на помощь. Турки пробиваются. А больше некому.
— А что не пошлет?
— Так ты не в армии. А посему вот тебе письмо. Если решишь, то выступай утром. Нет, так будем ждать штурма, — Гурский протянул мне записку.
«Дорогой друг, — писал Император, — В это сложное время остается надеяться только на самых преданных друзей, коим я тебя всегда считаю. Если имеешь силы и решимость помочь в военном деле, то направляйся к принцу Вюртембергскому и поддержи его против неприятеля. Если такой возможностью не располагаешь, то не имею ничего супротив. Ибо Господь наш дает испытания по силам».
Записка догорала на пламени свечи. Гурский молчал.
— Мне нужен маршрут, сопроводительные письма и сопровождение, — смотрю я перед собой, — Моих прибавилось, но этого мало.
— Можно только две сотни казаков и полуэскадрон улан с пушками.
— Прекрасно. Доложите Государю, что я выдвигаюсь завтра. И еще, пусть доставят англичанина. Кое-что осталось незавершенным.
Мой прадед говорил: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». Чутье говорило, что обязательно надо идти. И ничего плохого не будет. Я объявил своим решение. А после вызвал самый проверенный десяток и Федю.
— Мы завтра уходим на боевые действия, — смотрю я на хмурого негра, — не должно остаться незавершенных дел. Нужно установить, куда направился Залуский. И убить. Лучше тихо и естественно.
— Ты же не собирался?! — вскинулся Федя.
— Я думал. Сам понимаешь, это поворотный момент. Или я выполняю волю Императора, а она однозначна. Без веских доказательств ничего ему не сделают. А при наличии оных только пальцем погрозят. Или заступаюсь за своих людей. Решение я принял сразу, но по привычке выжидал. Своих черных ребят направлять не надо, слишком приметно. Позволь другим твоим одноплеменникам за вас вступиться.
— Если будут гнать тебя, уйдешь с нами, — белые зубы сверкнули в полумраке, — не боишься против Императора пойти?
— Боюсь. Не за себя, а за всех остальных. Их железной рукой прижмут так, что выжмут все воспоминания о былой вольнице. И уже притягивают к себе. Сам не видишь, что происходит?
— Вижу, что ты в фаворе. Даже людей твоих щедро награждают.
— Щедро. И с умыслом. За Кирилла я сам просил, но ему еще чин дали. Он теперь офицер, а значит его в систему затягивают. Фрол достоин, безусловно. И получил все по заслугам. Теперь он не просто вольный крестьянин, а дворянин. И может самостоятельно действовать в любом направлении.
— Уйдет?
— Не сейчас. Но людям свойственно меняться. Семья, дети, другие обстоятельства, ласковый взор Императора. И вот уже у человека новые друзья.
— Но я же не изменился, — Федя вытянул ноги.
— Ты — это политика. Уверен, звание тебе еще поднимут. А вот награждение Петра, это удар под меня. И имение дали на территории, где мои интересы. Явная попытка разделения. Только вся надежда на совесть, которая у него есть.
— Не нагнетай. Это жизнь. Просто получай удовольствие от того, что ты делаешь. Тебе радоваться надо, что тебя любят, уважают, слушают, а ты ищешь язвы в своих близких.
— Действительно, плюнуть на все, да с тобой махнуть? Ночь, костры, барабаны.
— Это и здесь можно устроить, — смеется Федя.
Пока мы стояли лагерем, подтянулось еще чуть менее сотни бойцов. Дошли тайными тропами и начали работу. Некоторые внедрились к туркам и обещали сведения о русских, кто-то играет роль купца или приказчика. Получается не очень, поэтому большинство прибыло ко мне. С легендами и потоком оперативной информации разбираться уже некогда. Отбираю только сведения о передвижении турок и возможных засадах.
Рано утром недалече от нашего лагеря выстроились две сотни донцов. Есаул и сотник пришли доложиться. Я уселся с ними за карту маршрута и внес поправки моих разведчиков. Обговорили охранение, дозоры и порядок движения.
Самуэля, английского капитана, тоже доставили с запиской от Грейга, где он настоятельно просил не ломать судьбы, в общем-то, хороших людей, но оказавшихся волею проведения не в том месте, не в то время, не с теми людьми, не с тем заданием. Англичанин не в настроении.
— Очень похоже на вас, сударь, — язвил Самуэль, — прикрываетесь заложником.
— Ну что вы! — поднял я бровь, — Вспомнилось ваше желание подробней ознакомится с творением гениального Пуадебара. Теперь уже с этой стороны. Вот и решил предоставить такую возможность.
— С чего вдруг такая щедрость?
— С того, что повторить ракеты не удалось. Засядко изготовил свои, но они лишь совершенный вариант ракет Конгрива. И я при вас выпущу последние экземпляры, а установки сброшу в море. Никому, так никому.
— О, понимаю вас, — на его лице мелькнула усмешка презрения, — Позволите разглядеть ракеты перед запуском?
— И даже дам запустить.
— Прекрасно. Я не против почтить память француза. Это будет прощальный салют.
В десять часов вышли. Солнце почти как летом. Спокойно идем версту за верстой. Пару раз дозор гонял подозрительных всадников, но крупных соединений не видали. Вечером я предстал пред светлые очи командира войск, сдерживающих блокаду Варны.
Фридрих Евгений Карл Пауль Людвиг Вюртембергский является племянником вдовствующей императрицы, мамы Николая Павловича, Марии Федоровны, урожденной Софии Доротеи Августы Луизы Вюртембергской. То есть, кузен Императора. Или двоюродный брат.
Мне он понравился. Умное, чисто выбритое открытое лицо, шапка волнистых темных чуть в рыжину волос не закрывала высокий лоб. Легкая курносость придавала шарм.
— Раз больше никого не будет, то завтра выступаем, — объявил он по-немецки после взаимных приветствий и чтения писем, — очень надеюсь, что ваши ракеты покажут себя не хуже конгривских.
— Для этого необходимо разместить их наилучшим образом. Тем более, что осталось их на полтора залпа.
— Тогда сами решайте вопросы диспозиции, но с условием: не строить помех действиям войск.
— Нам нужны высоты для позиции и скопления неприятеля для цели.
— Конкретика будет только завтра. Перед нами корпус Омер-паши в тридцать тысяч при шестнадцати орудиях. Ждать мы больше не можем. Турки накапливают силы. Их позиции на горе Куртепе. Если притащат еще артиллерию, то выбить станет много сложнее. И так уже вчера атаковали отряд Бистрома, а с тыла ударил гарнизон Варны. Так что Бистром сейчас не помощник. Надо бить сейчас или уходить, чего исполнить, как понимаете, никак нельзя.
— Понимаю, в полном вашем распоряжении.
— Пойдем двумя колоннами. У меня летучий отряд в десять эскадронов, а у полковника Сухозанета десять батальонов пехоты, четыре эскадрона и сорок два орудия. Вот его и поддержите. Как далеко летят ваши ракеты?
— Поражение до пяти верст. Но если укрепления на горе, то эффективность весьма слабая. Для некоторых видов боеприпасов.
— Пускайте не некоторые.
На том и порешили.
Рано утром обе колонны вышли из лагерей и двинулись к горе. Меня представили Сухозанету. Жилистый темноволосый красавчик с аккуратными усиками. Послушал про свободу действий. Несколько высокомерно осмотрел мое войско и отправил к артиллерии.
К десяти часам войска зашли в седловину без сопротивления и стали занимать позиции. Мы с Кириллом прикинули, что по горе бить бесполезно. Надо ждать атаки. В таком случае лучше выставляться для ближней дистанции. Что мы и сделали. По правилам наши пойдут в контратаку. И здесь надо их поддержать. Я подошел к полковнику.
— Необходимо выявить огневые позиции. Все-таки шестнадцать пушек там есть. Предлагаю провести разведку боем.
— Скоро сами полезут. Но то, что вы смотрите дальше, мне нравится. Проводите. Только согласуйте с артиллеристами.
Подполковник, начальник батарей, был только за. Лихая сотня с гиканьем понеслась к горе. А еще две стали разворачиваться с флангов. И турки не выдержали, дали залп. Мы засекли позиции и стали наводиться по пушкам, а так же по позиции ниже, где должна быть пехота. Две установки зарядили единственными ракетами с меленитом. Остальные шрапнелью.
