Сам же я углубился в лес и направился к сторожке Кузьмы Михалыча.
* * *
— Какашкина лысина? — я заржал. — Это что еще за название такое?
— Да грибы это такие, в навозе растут, — объяснил лесник. — Ежели их незаметно в еду твоему «отличнику» добавишь, то будет ему всякое мерещиться. Сразу сойдет за психа.
— Осталось придумать, как незаметно ему их подсунуть, — скривился я. — Я же говорю, он редкостный чистоплюй благородных кровей, не общается со всяким отребьем, вроде меня.
— Ну тут уж я тебе не помощник, — развел руками Михалыч. — Могу только отраву приготовить, как ей накормить твоего фрица, сам думай.
— Не-не, Михалыч, ты вообще голова! — я хлопнул его по плечу. — Я бы до такого сам не додумался. Да и про эту твою лысую какашку впервые слышу.
— Какашкину лысину! — поправил меня Михалыч, и мы оба засмеялись.
Его сторожка стала для меня чем-то вроде спа-курорта, куда измученные психологическими проблемами богатенькие домохозяйки едут нервы лечить. Его грубоватое почти дедовское покровительство действовало на меня умиротворяюще. Вот и сейчас тоже — замахнули по паре стопок самогонки, сжевали вареной картошечки с солью, я рассказал ему о своих делах, он выслушал. Это не было «военным советом». Просто иногда, чтобы у меня появилась более или менее стройная версия того, как действовать дальше, мне требовался собеседник. Злата и Рубин на эту роль не подходили, Яшке я пока что настолько не доверял, чтобы полностью свои дела и мысли вываливать. А вот Михалыч… Михалыч как раз был самой подходящей кандидатурой, так что ему приходилось терпеть.
— А чтобы повернее все получилось, я еще спорыньи в порошок добавлю! — сказал он, разливая по третьей. — Ядреная получится штука, кого хочешь проймет! Как раз вчера несколько рогатых колосков сорвал, в кармане где-то валяются. Я когда у Заовражино проходил… Ох. Да! Заовражино! Запамятовал совсем, сразу хотел сказать, но как-то недосуг было!
Глава 18
Я шагал по привычному маршруту через утреннюю рыночную площадь и обдумывал, что мне вчера рассказал Кузьма. Археологи, стало быть, в Заовражино. На том же самом месте, где они еще в тридцать девятом году копали. Ну то есть, еще до войны Советский Союз был с Германией в довольно близких и как бы дружественных отношениях, и немало немцев приезжали в эти края с мирными вроде бы делами. Потом уехали, ясное дело, а теперь вот снова вернулись. И эта самая новая-старая археологическая экспедиция от Аненербе снова обосновалась в Заовражино. Логическая цепочка снова подвела меня к моей бабушке и деду, про которого я знал только имя. Может быть, он был в той самой экспедиции? Ах, если бы я знал про него хотя бы чуть-чуть побольше… Например, все бы очень облегчилось, если бы нормально сохранились метрики, я я бы точно знал дату его рождения. Тогда, путем нехитрых вычислений, можно было бы определить примерное время зачатия, и… Вот только увы. Свидетельство о рождении деда перевыпускалось несколько раз, и там даже год рождения меняли, не то, что день. По одной версии, отец родился в октябре сорок второго, по другой — в ноябре сорок первого. По третьей вообще в сорок четвертом. А архив Заовражино не сохранился, не то пожар был, не то наводнение. Так что неясно, то ли баба Нюра скоро должна была родить, то ли это еще перспектива далекого будущего.
От этих мыслей стало как-то неуютно. Ведь не каждый человек не каждый день внезапно просыпается в сорок первом году на оккупированной врагами территории. Что-то же меня сюда отправило. И у этого «чего-то» могла быть какая-то цель. Миссия, можно сказать. Неслучайно ведь я оказался очень рядом со временем и местом рождения своего отца… А если неслучайно, то почему бы не подать мне какой-нибудь знак? Ну, хотя бы о том, что я не фигней занимаюсь и все правильно делаю. Или наоборот…
Я мысленно представил, как из-за низко нависшего над Псковом хмурого серого облака, обещавшего, что скоро зарядит дождь на весь день, выглянул благообразный бородатый дядька, протянул указующий перст и произнес через раскаты грома: «Туда смотри, дядя Саша!»
— Под ноги смотри, полоротый! — прикрикнул на меня плешивый бородатый мужик в сером ватнике, толкавший перед собой тележку, груженую репчатым луком.
— Прости, отец, задумался, — сказал я и посторонился.
Марта была уже на месте. Как всегда, впрочем, она всегда приходила пораньше. В ее обязанности входило приготовить графу утренний кофе и составить список дел на день по его хаотичным заметкам предыдущих дней. Граф приходил, когда ему заблагорассудится, но к официальному началу рабочего дня кофе и документы в любом случае должны быть готовы.
— Доброе утро, Марта! — сказал я. Но девушка не удостоила меня ответом. Понятно. Теперь на «доброе утро» она ответит, только когда я буду желать ей этого из ее постели. И никак иначе. Я незаметно потрогал бок. На самом деле, уже почти все зажило, и можно было и перейти к операции «примирение с Мартой». Не очень хотелось, правда. Но в таком нервном состоянии ее мариновать тоже нельзя, еще чуть-чуть, и она начнет вредить. Так что…
Тревожно звякнул телефон на столе у Марты. Она сняла трубку, выслушала указания графа. Посмотрела на меня и кивнула головой на его дверь. Даже словом не удостоила… Н-да, плохо дело…
Я открыл дверь в кабинет графа и вежливо замер на пороге.
— А, герр Алекс! — граф широко улыбнулся и приветливо махнул мне рукой. — Входи. Ты же уже знаешь герра Зигмунда?
— Разумеется, герр граф, — кивнул я. Бл*ха, конечно, я знаю герра Зигмунда! Мы же вместе ходили на его выступление в больницу. На стуле перед графом сидел Рашер собственной персоной. Открытый ясный взгляд, высокий лоб, серый гражданский костюм в тонкую полоску. До аристократичности графа Рашеру было далеко, хотя он очень стремился. Запонки, заколка для галстука, все дела.
— Я поспрашивал у людей, и мне сказали, что ты лучший переводчик, Алекс, — сказал он, смерив меня взглядом. — Это правда?
— Не мне судить, герр доктор, — я пожал плечами. — Немецкий — мой второй родной язык, мой отец родился и вырос в Германии.
— А мать — славянка? — взгляд Рашера стал еще более внимательным. — Да, определенно в тебе прослеживаются два чистых типа… Герр граф, так вы не против, если я воспользуюсь вашим слугой?
От слова «слуга» меня слегка покоробило, но возражать я не стал.
— При условии, что вы вернете герра Алекса до обеда, — прохладно отозвался граф.
— О, не извольте волноваться, — Рашер широко улыбнулся и вскочил. — Я не планирую общаться с ними долго.
Как оказалось, «с ними» — это с женщинами. Рашер не торопился удаляться из Пскова в Плескау-Шпиттель, который спешно достраивали к его прибытию. Вместо этого он развернул в городе довольно бурную деятельность, встречался с другими врачами, читал какие-то лекции, открытые и закрытые. И вот сегодня он устроил себе еще одну встречу. Вчера на досках объявлений он разместил сообщение, в котором приглашал на встречу беременных женщин. Слово «беременных» было дважды подчеркнуто. Мол, он, доктор Рашер, предлагает местным дамочкам, ждущим скорого появления потомства, комплексное медицинское обслуживание. Самое передовое и высоконаучное, разумеется. А я ему был нужен, чтобы переводить его выступление. И вопросы слушательниц, если таковые появятся. Если бы я не знал о нем ничего, то решил бы, что имею дело с добрым доктором, альтруистом и филантропом. Беда была в том, что я как раз ЗНАЛ, кто этот ясноглазый и улыбчивый энтузиаст.
Встречу он назначил в кинотеатре, предназначенном для русского населения — самом обшарпанном и убогом. Но псковичи в него все равно ходили, чтобы хоть как-то отвлечься от своего положения. На экране крутили немецкие новости, кинохронику и старые фильмы. А в свободное от сеансов время в небольшом зале устраивали разные беседы, дискуссии и прочие общественно-полезные сборища.
