После нескольких заседаний Непременного совета было решено экспедицию государственных доходов оставить в ведении Сената; а вот «счётную палату» создать как отдельное ведомство с Державиным во главе. Удивительно, но этот немолодой татарин, чьё имя я всегда ассоциировал лишь с пафосными высокопарными виршами, оказался страшно въедливым следователем по финансовым правонарушениям. Получив в руки серьёзную структуру, группу сотрудников-единомышленников и даже вооружённый отряд для охраны свидетелей и следователей, Гаврила Романович развернулся вовсю, правда, больше собираю информацию на будущее, чем пуская её в ход сейчас.
* * *
Польские дела продолжали занимать всё время и силы наших дипломатов: в Берлине всё чаще заводили речь о новом её разделе.
Дело в том, что Пруссия обещала воевать с революционной Францией под условием, что ей в компенсацию военных расходов дадут земли в Польше и еще 22 миллиона наличными. Почему за разбитые горшки должны была заплатить именно поляки — с позиций формальной логики было решительно непонятно. Екатерина сначала отказывалась, считая это несправедливым — правда, не в отношении поляков (они мало кого интересовали) а из презрения к прусскому королю. Пруссаки действительно воевали с Францией, но делали это из рук вон плохо, лишь имитируя бурную деятельность. Скажем, в сражении при Вальми, где вполне боеспособные прусские войска под командованием прославленного фельдмаршала Фридриха Великого — герцога Брауншвейгского, встретив ещё совершенно необученную французскую армию, ограничились артиллерийской канонадой и несколькими короткими стычками, ретировавшись с поля боя. И за что, спрашивается, было им платить? Получивши донесение об этом деле, Екатерина презрительно заявила: «После такой блистательной кампании, они еще смеют толковать о завоеваниях!»
Но, какое бы негодование ни возбуждала «блистательная» кампания, надобно было забыть о ней и думать о дальнейшей войне с Францией, а пруссаки не хотели её продолжать без вознаграждения. 25 октября Пруссия объявила Австрии, что король Фридрих-Вильгельм будет продолжать войну с Франциею только под условием, чтобы ему было обеспечено вознаграждение польскими территориями, и чтобы он мог действительно вступить во владение этими землями. В ноябре прусский министр внешних сношений Шуленбург объявил, что получил королевское приказание поставить на военную ногу 17 батальонов пехоты, 20 эскадронов конницы и батарею легкой артиллерии. Под предлогом войны с Францией, это войско будут держать наготове ко вступлению в Польшу, если прусский проект относительно вознаграждений будет одобрен императрицею. Шуленбург прибавил, что если императрице угодно будет согласиться на прусский проект, то надобно скорее приводить его в исполнение, потому что волнения в Польше становятся день ото дня сильнее и ширится дух мятежа, который надобно задушить при самом рождении.
Действительно, в Польше очень радовались военным успехам французов. Посол Булгаков писал в это время вице-канцлеру Остерману: «Неоднократно уже я имел честь доносить, что отступление назад во Франции соединенных войск и оного следствия производят в Польше, и особливо в Варшаве, некоторое волнование, которое то умножается, то уменьшается по мере получения из той стороны добрых или худых известий. Занятие Майнца и Франкфурта, взятые с них контрибуции, успехи французов в Савойи и в других местах и, наконец, сношение живущих в Лейпциге недовольных поляков с Парижем опять вскружили головы до такой степени, что начались было беспорядки в публичных местах, как-то в театрах и на раутах. По счастию, число явных оных зачинщиков весьма мало; все они почти дворяне, голые.»
Ввиду всех этих обстоятельств Екатерина всё-таки согласилась на 2-й раздел польских земель, о чём были подписаны секретные соглашения с Пруссией и Австрией. В Польшу был отправлен новый русский посол, Яков Сиверс, знакомый мне по Вольному Экономическому обществу.
Деятельностью Сиверса была подготовлена декларация России о втором разделе Речи Посполитой. 27 марта генерал Кречетников объявил эту декларацию в местечке Полонном Волынского воеводства. Вслед за Россией объявил о том же и прусский король.
Сейм в Гродно, собранный для утверждения этого раздела, долго кобенился. Даже специально отобранные депутаты не хотели уступать требованиям ни России, ни Пруссии. Король Станислав-Август в речи своей 20 июня объявил сейму, что он приступил к Тарговицкой конфедерации под условием неприкосновенности польских владений, что он никоим образом не будет содействовать уступке польских провинций в надежде, что и сейм будет поступать точно так же. Надо сказать, в Польше было немало людей, готовых идти на уступки России; несмотря на скотскую политику Берлинского кабинета, всё ещё имелось и известное количество прусских сторонников. Но вот таких, кто готов был отдать свои земли и Пруссии и России одновременно — таких не было вообще, и даже ручной сейм в Гродно совершенно не собирался ничего в этом направлении предпринимать. Но Сиверс, представитель Екатерины, и прусский посол Бухгольц потребовали, чтобы сейм немедленно выбрал и уполномочил комиссию для переговоров с ними. Король настаивал, чтобы не соглашались на комиссию, а вместо того отправили бы посольства к дружественным дворам с просьбою о посредничестве. Несмотря на это, большинством 107 голосов против 24, было решено выбрать комиссию, но уполномочить и вести переговоры только с Сиверсом, то есть с Россией, а прусские требования даже не собирались обсуждать.
Внешняя политика не входила в сферу моего ведения: по джентльменскому соглашению с Салтыковым и Зубовым, армия и внешние сношения были сферой его интересов, а мне досталась торговля, промышленность и флот. Тем не менее, я попытался исподволь убедить Екатерину о неразумности такого подхода.
Однажды, после утреннего кофе, сопровождавшегося свежайшим пшеничным хлебом, пармской ветчиной и земляникой со сливками, я отправился в покои императрицы. Она работала за секретером; нею был граф Остерман, номинальный глава нашего внешнеполитического ведомства.
— Доброе утро, ma grand-mère! Я к тебе насчёт Польши: всё думаю, а не стоит ли ещё раз всё взвесить? Поляки явно не хотят проглотить такую знатную пилюлю одним махом! Может, как-то подсластить её или разделить её на части?
— Ах, Саша, добрая ты душа! Я бы и не трогала их совсем, но что поделать — пруссаки напирают!
— Да вот, насчёт пруссаков-то я более всего и сомневаюсь. Подумай сама: они жаждут польских земель в оплату за свою войну с Францией. Но, во-первых: нужна ли нам та война? Франция далеко, её морские силы скованы англичанами. Союзные ей Турция и Швеция только что потерпели поражения, и не несут нам угрозы.
— Французы могут своими воззваниями всколыхнуть берега Вислы, дорогой принц — заметил граф Остерман. — Стоит им одержать пару побед на Рейне, и поляки заворочаются вновь. Прусское содействие нужно нам, дабы наши войска оставались в покое!
Екатерина на этот счёт ничего не отвечала, но по виду её стало понятно, что она это мнение полностью разделяет. Чёрт, да я сам его разделяю: в кои-то веки Россия действует чужими руками!
— Да пусть себе пруссаки воюют, никто же не возражает. Но, думаю, получив предоплату, они сразу потеряют интерес к сделке! Не давать им ничего заранее — это единственное средство обеспечить более или менее деятельное содействие прусского короля до конца войны с Франциею! Зная манеру, с которой они ведут дела, могу заранее предсказать — весь их воинственный пыл ослабнет, если и не прекратится совершенно, с той самой минуты, как он вступит в полное владение польскими областями и не будет более видеть в них будущую награду обещанных усилий для блага общего дела!
— И что же ты предлагаешь, друг мой? — спросила она тоном, свидетельствующим о неудовольствии.
— Не отдавать пруссакам ничего. Пусть себе требуют и дальше польских земель, — Сейм их не даст, а мы разведём руками. Поляки им отказали, а не мы!
