Я взял её руки в свои, пытаясь придать своему голосу наибольшую убедительности.
— Принцесса, вы хорошая, умная девушка. Не позволяйте собою манипулировать! Не знаю, как вам, а вот мне неприятно, когда другие люди отводят мне роль племенного быка. Поверьте, решать такие серьёзные вещи, как заключение брака, в столь юном возрасте, как у вас — это неправильно и ненормально. В этом деле вам никто ничего не подскажет: только вы сами можете разобраться в своих чувствах… но не в тринадцать лет! Вспомните Юлию из «Новой Элоизы» — отец запретил ей вступить в брак с тем, кого она любила, и она умерла несчастной. А «Коварство и Любовь» Шиллера? Ровно то же самое: он-дворянин, она — простая девушка, дочь музыканта, весь мир восстал против их любви, в итоге все умерли. Пора покончить с этим: не позволяйте предрассудкам разрушить ваше счастье! Возвращайтесь в Баден, взрослейте, разбирайтесь в своём сердце, и вступайте в брак с тем, кто вам по нраву. И будьте тверды: не расстреляют же вас за откровенность!
Лиза смотрела вдаль мимо меня, сжав критически губы. На лице её читалось досада вперемешку с раздумьем.
— Скажу вам откровенно, — наконец ответила она, — я и сама иной раз задумывалась об этом. Но всегда гнала от себя эти мысли, ведь взрослые говорят совершено иное. Но, действительно: на Земле живут мириады мужчин, и каждый из них мог бы быть моим мужем, склонив моё сердце к себе; меня же везут за тысячи миль, показать совершенно незнакомому мне молодому человеку, на очень скверном немецком языке высказывающему мысли, половина которых кажется мне абсурдной, а другая — возмутительной.
Она подняла на меня свой взор, и продолжала, глядя в глаза.
— Принц Александр, вы удивительный человек. Мне иногда кажется, вы много старше своего возраста. Я не могу согласится с логикой, в которой вы облекаете свои мысли, но сердцем чувствую, что вы правы. Мы не подходим друг другу. Давайте же покончим с этим!
— Закончим партию?
— Да, и с нею комедию нашего сватовства.
— Ваше желание для меня — закон, — галантно ответил я, чувствуя почему-то лёгкую грусть. Хорошая ты девчушка, Луиза. Увы, неизвестно ещё, какому болвану ты достанешься, и будет ли он способен оценить тебя!
Проводив принцессу к давно уже ожидавшему её экипажу (баденские гостьи жили не в Зимнем — их поселили в Шепелевском дворце), я вернулся в свои покои. Тут вдруг на моём пороге показался паж, доложивший, что прибыл Протасов.
Мой бывший воспитатель был взволнован и доволен.
— Александр Павлович, ну, рассказывайте!
— Простите, Александр Яковлевич, но что я должен вам рассказать?
— Вы нынче разговаривали с принцессой Луизой, держась при этом с ней за руки! Весь двор про это знает и находится в предвкушении счастливейшей новости: ведь вы объяснилися с принцессой⁈
Да чтоб вас всех! За нами подглядывали в замочную скважину. Ну что такое!
— Императрица ждёт добрых известий, и спрашивает нас всех поминутно, столковались ли вы с принцессой Луизой. Умоляю, Ваше высочество, скажите, что это так и есть!
Вот же чёрт… Так легко рассказывать девушкам, что надо быть самостоятельными и независимыми, знать себе цену и не позволять другим людям решать за тебя свою судьбу… а когда доходит до дела, как же тяжело идти против этого постоянного давления! Такое чувство, будто борешься с ватной стеной, с непреодолимой силой наваливающейся на тебя!
— Александр Яковлевич, хороших новостей я сообщить не могу. Мы не сговорились; принцессы могут ехать обратно в Баден, они только зря теряют тут время. Передайте императрице, что мне жаль, но пока ничего не будет!
Протасов был, казалось, бесконечно несчастлив.
— Александр Павлович, вы представляете, какие блага вас осыпят после женитьбы? Вы получите собственный дворец, а то и не один! Вам предоставят собственный двор: весьма высокопоставленные особы заранее, уже несколько месяцев как, занимались составлением вашего будущего двора, интриговали за себя или за кого-нибудь из своих, составляли списки камер-юнкеров и камергеров! Подумайте, как они будут разочарованы! Вы будете давать балы, куртаги, машкарады… Наконец, вы познаете счастие любви, супружества и отцовства!
Внутренне я саркастически усмехнулся. Да, придворные должности здесь — лакомый кусок. Камер-юнкеры равнялись по чину бригадирам — в армии надо очень постараться, чтобы выйти в отставку в этаком чине! Камергер же, по Табели о Рангах приравненный к генерал-майору, был, можно сказать, вершиною блистательной карьеры самого смелого и удачливого дворянина. Уверен, Протасов тоже рассчитывает получить здесь место.
— Александр Яковлевич, — постарался как-то помягче ответить ему я, — уверен, однажды всё так и случится. Но не теперь. Мне жаль!
Огорчённый Протасов раскланялся; очевидно, через пять минут всё стало известно императрице.
* * *
Утром мне предстояло объяснение с бабушкой. Екатерина не терпела отказов, особенно, когда считала, что своим предложением она облагодетельствовала неблагодарного отрока.
И, так и есть — сразу после завтрака она вызвала нас с Костей для разговора.
— Государь мой, Александр Павлович! Вы меня крайне расстраиваете! Как же так — я разослала посланников во все знакомые мне земли, добывая вам невесту, столь же прекрасную, насколько и благонравную; найдя лучшее, что есть в известной части земного шара, вызвала её с доставкою до адресата; две девицы и их мать, маркграфиня Баденская, всю осень ехали через мятежную Польшу, подвергая свои жизни тысячам случайностей и опасностей военного времени. И вот, эти юные, страшно усталые после прескверной дороги дамы, трепещущие в предвкушении встречи с галантными русскими принцами, прибывают в Петербург; и что же они застают здесь? Один, вместо приличных ухаживаний, или, хотя бы, достойного поведения, подсовывает нашим гостьям крысу в гардероб; другой и вовсе делает вид, что его всё происходящее не касается. Как это понимать, молодые люди?
И смотрит, главное, на меня.
Что тут сказать… Луиза-Мария-Августа, безусловно, хороша. Прекрасно понимаю Александра, который первое время после брака был по уши в неё влюблён. Кстати, чувства их были взаимны, но вот потом…. Потом у них как-то всё очень быстро и сильно разладилось, притом до такой степени, что, говорят, совместных детей у них не было вообще. Я, конечно, не он, но тоже не привык к таким скороспелым союзам, так что всё это очень и очень меня настораживает. Насколько я помню, у этой Луизы вообще не было жизнеспособных детей: кто и рождался, умирали во младенчестве. Сама она, как говорят, после рождения тоже едва выжила… В общем, такое себе.
А самое главное — ну ё-моё, ей тринадцать лет! Я же не педофил! Будь мне и правда пятнадцать, наверное, юный возраст мадмуазель, не коробил бы меня так.… Но на самом-то деле мне уже идёт четвёртый десяток, если посчитать и годы прошлой жизни!
— Государыня… бабушка! Помнишь, о чём мы говорили про войну с турками, про шведского короля? Да, те мои видения… Так вот, бабушка, как обстоят дела — есть у меня теперь предчувствие, что союз этот был бы и несчастен, и бездетен. Знаешь, как иной раз бывает: вроде бы с первого взгляда всё выглядит хорошо, и обещает самый верный и прочный успех, а на самом деле оборачивается скверно — возникают вдруг подводные камни, коих невозможно было ранее предугадать… Так что вот так вот! Девушка действительно хороша, я очень тебе благодарен… Но — нет.
Бабушка выслушала меня с укоризненно сжатыми губами: обычная её благожелательная улыбка, всегда блуждающая на лице, погасла.
— Ну, на нет и суда нет, — сухим тоном произнесла она наконец. — Воображаешь, что лучше меня понимаешь в сердечных делах – ладно; неволить не буду… хотя во времена Елизаветы Петровны таких нежностей принято не было!
— Ну, твой брак ведь не очень удачно получился, правда?
— Ступайте уже оба! — с раздражением проговорила Екатерина и повернулась к нам спиной.
