— Встретил на улице и отдал, — решаю не накалять. — Я там, кстати, чеки все собрал. Так что ваши руководящие действия не пройдут мимо внимания товарища Молчанова.
Комаров пытается учуять иронию в моих словах. Держу покерфейс, и он успокаивается.
Мы снова идём в кабинет Молчанова. В этот раз секретарша молча, и даже торопливо раскрывает перед нами дверь.
За столом для совещаний сидит сам первый секретарь, инструктор обкома с верблюжьим лицом, и Марина Подосинкина. На столе стоят пустые чашки, полусъеденная коробка шоколадных конфет и полная окурков пепельница. Давно ждут. Комаров как мышь проскальзывает на свободный стул.
— Здравствуйте, — я киваю и тоже сажусь.
По правилам административного этикета я должен сейчас стоять в дверях и мять в руках сдёрнутую с головы кепку, пока большое начальство не позволит присесть. Только на хрен эти реверансы. Прогнёшься раз, будут гнуть всю оставшуюся жизнь.
— Здравствуй, Альберт, — говорит за всех Молчанов, — ждём мы давно. Товарищу Игнатову в область пора, так что тянуть не буду. У нас есть к тебе предложение.
Глава 19
— Предложение, от которого я не смогу отказаться? — вырывается у меня.
Вижу, как округляются глаза у товарища Игнатова. Значит, правду говорили. Партийные работники действительно на закрытых показах смотрели и "Крёстного отца", и "Звёздные войны", и даже "Рэмбо".
Это простым смертным нельзя подвергаться искушению буржуйским кинематографом. Бойцы идеологического фронта должны знать врага в лицо. Интересно, а "Эммануэль" они глядели?
— Простите, Сергей Владимирович, — поправляюсь, — волнуюсь, вот и шучу неудачно. Уж больно обстановка непривычная.
Подосинкина фыркает, вроде как, даже презрительно. Ведёт себя она, на удивление, недружелюбно. Странно, что я успел ей сделать? Последняя наша встреча была вполне тёплой.
— Я понимаю, Альберт, — мягко говорит Молчанов, — ничего страшного. У тебя экзамены. Ты на нервах...
Как раз про такие ситуации говорят: "мягко стелет, да жёстко спать". Большие начальники с людьми моего нынешнего уровня обычно такие церемонии не разводят. Значит, надо слушать с удвоенным вниманием.
— Так и есть, — киваю и снова молчу.
— Я знаю, что ты планируешь поступать в политехнический институт и учиться на инженера, — продолжает первый секретарь, — цель достойная комсомольца. Тем более будущего "Золотого медалиста".
Не всё вы про меня знаете, товарищ Молчанов. Судя по сегодняшнему экзамену, медаль мне не светит. Но эти карты стоит держать закрытыми.
— Мечтаю стать изобретателем, — блефую, — двигать вперёд советскую науку и технику.
Молчанов поджимает губы. Разговор идёт в неудобном для него направлении. Получается, что он хочет лишить комсомольца его чистой и искренней мечты.
Тему перехватывает Игнатов. Его длинное печальное лицо словно сошло с карикатуры, высмеивающей учёных зануд. Игнатов достаёт мои фотографии и раскладывает их на столе, как пасьянс. Весёлая Лида, задумчивая Лида, мечтательная Лида. Фото в купальнике среди них нет.
— Расскажи мне об этих фотографиях, — говорит он голосом психиатра, — почему ты выбрал эту тему? И почему у тебя несколько фото одной и той же девушки?
— Цикл называется "Комсомолка", — рассказываю я. — Мне кажется, главное в фотографии не вычурная композиция и не эстетствующее кривляние, — при этих словах инструктор обкома изумлённо крякает, но я, не обращая внимания, продолжаю. — Цель фотографа передать подлинную красоту жизни советского человека. Жизнь не ограничивается одним эпизодом, каким бы он ни был оригинальным. Наша героиня трудолюбива и начитана. Она любит природу, мечтает, занимается спортом. Она красива не только внешне, но и внутренней красотой гармоничной и современной советской девушки. Здесь нет фотографий. Здесь только человек.
— Где же вы такое вычитали, молодой человек? — после долгой паузы говорит Игнатов.
— Сам придумал, — заявляю я, — Размышлял и сделал выводы. А разве я не прав?
Свою речь я продумал заранее. Даже пару раз репетировал про себя. Мало сделать гениальное фото. Надо объяснить, почему оно гениально. Дали, Пикассо и Малевич не были бы гениями, если бы не убедили в этом весь мир. Я, конечно, не Дали, но язык у меня подвешен хорошо. Такие вот провинциальные идеологи мне на один зуб.
— Прав, — вступает Молчанов, — и фото твои действительно хорошие. Я не специалист, но глазам своим верю. Знающие люди говорят, что у тебя талант. Поэтому я предлагаю тебе посвятить свою жизнь фотографии.
— Прям так всю жизнь?! — снова не выдерживаю я. — А как же институт?
— Поверь мне, Альберт, — снова говорит инструктор, — талантливых фотографов в этой жизни встречается куда меньше, чем хороших инженеров.
Оба товарища усиленно льют мёд в мои уши. Где же горькая пилюля, которую хотят в нём спрятать?
— Разве есть такая профессия, фотограф? — наивно распахиваю глаза.
— Есть, и весьма почётная, — сообщает Игнатов. — На неё тоже надо учиться, и конкурс туда очень серьёзный. Не меньше, чем в театральный. Сразу скажу, человеку с улицы поступить туда практически невозможно. Нужно готовиться заранее, а у тебя времени совсем нет… А через год армия…
— А я от службы не бегаю, —заявляю.
Помню прекрасно советские установки. "Не служил, значит, не мужик". Правда, через год всё поменяется. Начнётся война в Афганистане и в страну потянется поток "грузов 200". Престиж советской армии войдёт в крутое пике, из которого уже не выйдет. Но пока любой другой ответ будет звучать странно,
— Но знания уже не те будут… — продолжает капать на мозги Игнатов. —Три года потеряешь. А мог бы работать, снимать, совершенствоваться…
— Что вы предлагаете? — спрашиваю.
А про себя думаю, в ателье работать не пойду. И не только потому, что Митрича жалко. Это болото, которое засосёт, и не заметишь. Всю жизнь снимать на деревянную коробку с крышечкой?
— Место фотокорреспондента в районной газете, — отрубает Молчанов. — Под чутким руководством товарища Подосинкиной. Она давно просит у нас кадры. А кадры, как это ни удивительно, не бегут к нам вприпрыжку. Кадры ищут где полегче. Где перспективнее. Где удобства!
Подосинкина поднимает голову и упрямо сверкает глазами. Видимо, это далеко не первый разговор на подобную тему.
— Навыки у тебя уже есть. Рука крепкая. Мысли правильные, — Молчанов говорит мне, но смотрит на Подосинкину, — а всем деталям и тонкостям обучишься в процессе. Со Степаном Дмитричем я поговорил. Он о тебе хорошо отзывается. Подскажет, если что.
— Без профессионального образования его на эту должность не возьмут, — редакторша, подчеркнуто, говорит обо мне в третьем лице. — Кадры не пропустят.
— Мы Альберта в техникум бытового обслуживания направим, — говорит инструктор обкома, — по целевому направлению, на заочную форму обучения. Будет учиться без отрыва от производства. Проезд на учёбу район оплатит, общежитие на время сессий техникум предоставит. А в газете сначала на полставки поработает, а потом и на полную. Правда ведь, Альберт?!
Такие радужные перспективы, что аж глаза слепит. Без меня меня женили, получается. Целевое направление, это такое узаконенное рабство. Учишься по специальности, а потом отрабатываешь в организации, которая тебя направила, какое-то количество лет. И при этом не имеешь права перевестись на другое место работы ни под каким видом.
Простая арифметика. В техникуме мне учиться четыре года. Минимум столько же отрабатывать в Берёзове после окончания. Прибавим два года в армии. Получится, что выбраться из родного райцентра я смогу только через десять лет.
Товарищи считают, что за это время я обзаведусь семьёй, обрасту хозяйством и к перемене мест стану человеком неспособным. Но даже если все эти годы жить на чемоданах, то в двадцать восемь лет не поздновато ли покорять столицу? Ведь там есть и другие фотографы, которые всё это время не снимали доярок и комбайнёров.
