— Вы наложите запрет своей силой? Хорошо, я согласна.
Еще мгновение назад бывшие серебряными, теперь его глаза пылают расплавленным золотом. Узкая щель зрачка кажется почти невидимой, а в этом море так легко утонуть навсегда, растворяясь в яростном потоке чужих, обычно сдерживаемых чувств.
— Приятно, что вы понимаете ситуацию, дана Дейирин, оч-шень приятно, — раздвоенный язык мелькает в воздухе, вызывая, почему-то странное томление, а отнюдь не страх. Глупые мысли. Глупый поцелуй, — расслабьтесь…
Скорее, она напряглась — не из страха — хотелось спрятать самое сокровенное, хоть это попытка и была глупой, их опыт не сравнить. Золотые глаза совсем близко, чужое прохладное дыхание щекочет щеку… а потом весь мир вспыхивает огнем. Совсем не больно. Хочется, чтобы это не заканчивалось быстро.
Краем глаза поймала едва заметную, будто примерещившуюся усмешку сопровождающего. Эрайш, Щит наследника, искаженная душа. Эрайш… Коридоры двора — с высокими потолками, мерцающими витражами, занавесями и статуями казались другим миром. Здесь иршасы все обустраивали под себя, не считаясь с удобством других рас. Слишком редко другим дозволялось попасть сюда — во внутренний дворец, где были жилые покои императорской семьи и их приближенных. Будь она человеком — посчитала бы, что жители этого места страдают гигантоманией. На двух ногах тут неуютно — скользят по отполированному до блеска полу, режет глаза свет, пугают шорохи. К счастью, полный комплект традиционной одежды ей был предоставлен, и, сейчас, вслушиваясь в тихий шелест хвоста, ловко скользя между, казалось бы, безучастно замершими воинами в полной броне, Рин впервые почувствовала, что иршассой ей быть нравится гораздо больше, чем человеком. Хотя она им и не была, но… так привыкла к этой мысли. Извечное женское искушение — почувствовать себя слабой, беспомощной, но защищенной. Не решать проблемы самой, а точно знать, что их решат за тебя. Увы, это были только мечты. Даже Кио не понял бы ее, если она бы бежала к нему после каждой стычки с аристократичными гордецами. Кио. Сердце защемило на мгновение, так, что даже красота дворца потеряла всякое значение. Как же он там? Когда к нему пустят или отпустят его? И — беспокойство, наконец, обрело материальное воплощение — посвящать его темному Эскайру придется ей. А ведь, насколько помнилось прочитанное жреческое уложение, для первых посвящений будет необходим храм… И надо еще и Лэйри успокоить, хотя она уже наверняка знает, что казнь не состоялась, но подробности подруге не помешают. Надо надеяться, что она продержится до ее прихода — кем-кем, а слабой лесной девой кровная сестра не была и не будет никогда, как бы некоторые не мечтали.
Она скорее почувствовала, чем услышала, как умиротворенное молчание сопровождающего сменилось напряжением, слившимся с предупреждающим шипением. Почти как у настоящего иршаса. Впрочем, темный фэйри был куда опаснее — и впервые за время общения с ним по коже пробежали мурашки, накрывая нехорошим предчувствием.
От высокой, затянутой в темные одежды фигуры повеяло такой ненавистью, что стало страшно. До крика, до прикушенной клыками губы. Но боялась она не его — боялась того, что вызвало у Щита такую реакцию. Ладонь сама собой легла на его локоть, словно стремясь успокоить.
— Дан Эрайш? Что? — только и спросила, заслужив пристальный взгляд (хороша иллюзия.) мерцающих болотных глаз.
— Скорее кто, — выдохнул, распрямляясь. Высокий — даже сейчас выше нее, уж он-то явно не чувствовал никакого неудобства, находясь в змеином царстве на двух ногах, худощавый, очень сильный и смертельно опасный — как нацеленный клинок. Где ал-шаэ его нашел и почему тот так привязан к нему? Настолько, что Хаос так и не поработил его разум, несмотря на всю сжигающую душу ненависть.
— Постарайтесь изобразить из себя глухонемую дурочку и не реагировать на любые оскорбления. К нам идет императрица, и она не должна знать, кто вы такая, дана Дейирин. И даже малейшего подозрения возникнуть не должно.
Рин чуть на хвост не села, и за собственный испуг не было стыдно. Почти. Слишком много она уже слышала об этой женщине. Много — но ничего хорошего. Якобы истинная пара императора, но тот не доводит до сведения жены многих важных секретов. Расчетливая интриганка, обожающая власть и не желающая с ней расставаться. Жена, неверная своему мужу, своей паре, и как-то связанная со зреющим заговором. Притвориться дурочкой? Да хоть тараканом — лишь бы это дало еще одну отсрочку от огласки. Огласки, после которой будет открыта охота — за ее даром, за ее телом, за ее магической силой и родовым наследием. Еще немного времени, чтобы стать сильнее. Как же хорошо, что во время вынесения приговора на ней был полог рассеивания, созданный ал-шаэ Нильяром. Никто, кроме императора и самого наследника, пока не раскрыл ее инкогнито.
Перед глазами встало лицо их преподавательницы по этикету — застывшей в своем возрасте, вечно затянутой в траур иршассе. «Запомните только одно — говорила она — в любой ситуации вы не должны терять достоинства. Вы должны помнить — везде и всегда, кто вы есть. Забыть это и унизиться — значит, уничтожить свою суть».
Впервые Рин осознала самую основу этих слов. Странно — она должна была чувствовать себя здесь неуютно в роскошных интерьерах огромного дворца, но если это чувство и было, то быстро растаяло. Также, как испуг и сожаление по поводу вынесенного приговора.
Еще после первого оборота она стала замечать, как сильно изменился эмоциональный фон. С одной стороны, чуть более приглушенный, с другой — прочие эмоции, напротив, вспыхивали чрезмерно ярко. А плохое и неприятное быстро забывалось, позволяя переключаться с одного на другое. Кио говорил, что это особенность всех иршасов — учитывая их натуру и долгую жизнь, иначе можно и совсем ума лишиться.
— Сиятельнейшая, — глухой, непривычно леденящий голос фэйри резанул по ушам.
Улыбаться и молчать. Это же просто, да? Склонилась, свертывая хвост в знак почтения, которого не испытывала. Если от императора исходила мощь, буквально придавливающая к земле, то сила императрицы по сравнению с мужем и сыном едва теплилась. Зато интуиция буквально кричала о том, что холеная красивая иршасса, одетая в роскошную тунику и полупрозрачный пояс-юбку очень опасна. Ядовитая, мстительная, злопамятная.
Полные губы дернулись в пренебрежительной улыбке. Взметнулись длинные ресницы, зазвенели браслеты на руках. Дамы ее свиты шипяще засмеялись, о чем-то тихо переговариваясь.
— Наш верный и неподкупный Страж-ш-шшш… Я, как и всегда, рада васс-с видеть. Ведь вы охраняете нашего возлюбленного сына и наследника, и охраняете успешш-но, — фальшь. Она пропитывала каждое слово, каждое движение. Все чешуйки на хвосте встали дыбом от желания поскорее убраться прочь. И, глупо отрицать, — пренебрежительный взгляд хвостатых аристократок задел сильнее, чем она думала.
— Я рад служить моему господину и защищать его. На то и нужен Щит. Я лишь делаю то, что должно, ведь, как вы верно заметили, сейчас, как ни прискорбно, трудно найти неподкупных.
— И поэтому ваша жизнь и служение воистину бесценно, — шипение гадины, которой болезненно наступили на хвост. Эти двое явно знают, о чем говорят, — что за милое дитя с вами? Чьего она Рода?
Мужчина вдруг неуловимо изменился. В нем появилась какая-то презрительная надменность, смешанная со снисходительностью. Цепкие когти ухватили плечо.
— Позвольте представить вам диру Дейирин Атран, она адептка архивного отделения в Академии вассалов императора Шеллариона. Девушка пришла проведать своего друга дана Киорана, но к нему никого не пускают, и мне велено проводить госпожу вниз, в город.
Каждое слово било наотмашь презрением. Злым, пронизывающим, так, что несложно было вообразить себе что-то совершенно непотребное, вроде «содержанки» и «нищенки», которая, словно собачка, обеспокоенная потерей своей кормушки, бежит проверить состояние хозяина. От незаслуженной обиды сжало горло, так, что пришлось глубоко вдохнуть. Ведь она понимала, зачем фэйри это говорил. Но осознание того, как о ней будут многие думать… оно пришло в полной мере только сейчас, вызывая страстное желание выпустить когти и покромсать кого-то къяршем.
