Однако ни в одном отчете нет ни слова о намеренной диверсии. И это неспроста.
Еще какое-то время я рассматривал вариант землетрясения, но быстро от него отказался. Что, землетрясение, даже локальное, произошло точно под четвертым энергоблоком? А на соседнем третьем, никаких следов природной катастрофы? Вероятность такого чуть ли не один шанс на миллион. Как вариант, еще использование геофизического оружия, но его возможное применение в восемьдесят шестом году, практически из области фантастики.
Пока размышлял об этом, устал так, что и сам не заметил, как вырубился.
Проснулся в семь сорок.
Быстро оделся. Вскоре проснулись все остальные.
Отцу нужно было идти на работу. Сели завтракать. Боже, как же я соскучился по обыкновенной яичнице с жаренной на сковородке колбаской. Умял за пару минут, это вам не доставшая по утрам безвкусная овсянка.
От кофе за прошедшие месяцы я уже отвык, а армейский кофейный напиток меня достал до изжоги, поэтому налил себе чаю. Болтали обо всем.
— Леша, а тебе долго еще служить? — вдруг спросила Настя.
— Ну, еще почти полтора года. А что?
— Ты всерьез еще рассматриваешь учиться на офицера? — поинтересовался отец.
— Ну да, — не раздумывая, ответил я. — У отслуживших срочную службу, есть некоторое преимущество, в поступлении на офицерские курсы, — ответил я, хотя, честно говоря, не сильно к этому стремился. Мысли о том, что я снова стану офицером, буду в разъездах, командировках... Ну, даже не знаю, хочу ли я этого на самом деле, или просто выбрал то, к чему был ближе всего? Ведь когда я в начале лета говорил родителям о своих планах на жизнь, в них Юля еще не занимала весомой позиции...
— А на станцию к нам не хочешь? — спросил отец.
Ну да, конечно. Кем? Сантехником? Да меня в стены АЭС трактором не затащить — не хочу я там работать. Решить бы поставленную задачу и забыть про инцидент.
— Ты знаешь, пап... — осторожно произнес я. — Не особо. Что-то не тянет меня на атомную станцию. Я кстати хотел спросить, ты действительно переходишь с третьего на четвертый энергоблок?
— Мать сказала? Ну да. В апреле планируется изменение штата сотрудников. На повышение пойду.
— А на второй или первый энергоблок нельзя уйти? — спросил я.
— Там все укомплектовано давно, — вздохнул отец, затем добавил. — К тому же, мне сам Дятлов предложение сделал, а ведь он заместитель главного инженера второй очереди на АЭС. Такие предложения дважды не поступают.
— И все же пап, может быть, откажешься?
Повисла продолжительная пауза.
— Что-то я тебя не пойму, сын... Почему ты так не хочешь, чтобы я переходил на другой энергоблок? Там и зарплата выше, и оборудование новее. Коллектив, конечно, не тот... Но со временем притремся друг к другу.
Ох, как же мне хотелось все ему рассказать. Об ужасной аварии, о последствиях для города и страны в целом. Обо всех пострадавших от Чернобыльской радиации, о погибших людях. Видел бы отец во что превратилась Припять в две тысяча двадцатом году, давно уже став печально известным городом-призраком. Туда будут только туристов возить, ну и еще сталкеры проникать. А до этого угрохают кучу денег, чтобы отстроить новый саркофаг...
— Я не могу объяснить, — наконец ответил я, естественно не став рассказывать правду. — Просто, предчувствие какое-то нехорошее.
Он усмехнулся, взял газету.
— Это все глупые предрассудки. Нет там ничего опасного. Там же ничего не горит, нет ни газа, ни химии. Только атомы.
— Но ведь сколько уже было аварий на советских атомных электростанциях?! — яро возразил я, не сдержавшись.
— Каких еще аварий? Сколько? — вопрос реально удивил отца.
Ну, конечно. Это в моем времени в интернете можно найти любую информацию, нужно только знать, где и что искать. А в СССР все это держалось в строжайшем секрете. Что-то произошло? Тут же локализовали, устранили последствия, все расследования спрятали в архив и все. Информацию об инцидентах под строгое ограничение. Не было никаких аварий и все тут. То же самое могло быть и с аварией на Чернобыльской АЭС, если бы не академик Легасов. Лишь к началу мая в одной из не самых крупных газет, название которой я уже не помнил, была крохотная заметка, по прочтении которой можно было сделать вывод, что ничего страшного не произошло.
Именно поэтому отец так и отреагировал — он не знал. Верил в безаварийность реакторов тех лет. Потому, что ему так говорили, потому, что так сложилось. А между тем, их было несколько десятков, пусть и куда меньше Чернобыльской.
— И откуда ты об этом знаешь? — сразу сказал он, явно приготовившись опровергнуть мои доводы.
И такая реакция мне тоже понятна — не знал он, что я разбирался в устройстве реактора РБМК и энергоблока в целом лучше, чем он сам. Уж за многие годы после техногенной катастрофы у меня было много времени изучить материалы.
Я понял, что дальше можно не продолжать. Ничего хорошего из этого не получится. Поэтому ничего отвечать не стал.
Обстановку тактично разрядила мама, сообразив что, беседа зашла в тупик.
— Сереж, ну ты все-таки еще раз хорошо обдумай, стоит ли переходить на четвертый блок, хорошо?! — затем повернулась ко мне. — Леша, ты что-то там про задачу от командира говорил. Решил, что делать?
— Да, кое-что придумал, — кивнул я, допивая чай.
Естественно бродить по городу в военной форме я не собирался и причин на то хватало. Задача была специфическая, требующая тонкого подхода.
Сынок майора Прудникова, исходя из того, что я понял во время постановки задачи, рос без отца. А потому был своенравным, затаил обиду. Потому и все слова отца воспринимал скептически, считая, что сам знает, как достать деньги.
Найти подход к такому будет непросто, но мне ведь и мне не воспитанием заниматься нужно. Требуется тактично припугнуть, сославшись на то, что торговать, чем хочется и где хочется — нельзя. А остальное по обстоятельствам. Впрочем, я уже кое-что придумал.
Прежде чем уходить из дома, позвонил Юле, чтобы уточнить, во сколько она собирается уезжать, но попал на ее отца. В общем-то, неудивительно, воскресенье же — выходной.
— Привет Алексей! — отозвался подполковник и тут же пошел в атаку. — Ну-ка объясни мне, что это за бутылка такая у меня в квартире появилась?
— Презент, — улыбнулся я. — От полковника Чайкина, из «Овруча». Просил напомнить вам про зиму восемьдесят первого, в Афганистане.
— Так... — задумчиво произнес он. — Погоди-ка, шестнадцатое февраля? Под Кандагаром?
— Ну, таких сведений у меня нет.
— Ясно. Игорь Чайкин, майор... — по голосу я понял, что отец Юльки улыбается. — Ну, спасибо тебе, Леха! А как ты вообще на это дело подписался?
— Так он теперь начальник военного аэродрома под «Овручем». Командиром у меня был. Когда узнал, что меня переводят в Припять, вызвал к себе ну и вот...
— Понятно. Надо бы телефон его раздобыть.
— А Юля дома?
— Нет, она минут сорок назад ушла в магазин.
— А подскажите, товарищ подполковник, во сколько она сегодня уезжает? И откуда.
— Со станции Янов. Поезд в шесть десять.
— Отлично.
— А ты сейчас где?
— Дома, в Припяти. Увольнение растянулось на два дня. От комбата задача прилетела, поэтому, можно сказать, я на задании сегодня. Как закончу, сразу к вам.
— Хорошо. Ждем. Юле говорить, что ты подойдешь?
— Не стоит. Сделаю сюрприз.
— Ну, давай.
Он положил трубку. Я, в общем-то, тоже не любил долгие телефонные разговоры. У многих военных выработалась такая привычка, особенно у штабных. Звонков много, задач еще больше, а потому и времени на болтовню не хватает. Впрочем, везде по-разному, зависит от загруженности.
Я быстро переоделся, вышел на улицу.
Десятого марта погода была не очень. Небо пасмурное, морозец в минус два градуса и ветер немного портили общее впечатление от того, что вместо бесполезного времяпровождения в палатке с дембелями, я свободно гуляю по городу.
