Это сильно смахивало на паранойю. Наверное, вид у меня был соответствующий, потому что матросы опять напряглись и норовили схватить меня за руки.
— Всё-всё!
Я поднял руки кверху.
— Иду без вопросов! Ведите!
И мы зашагали вдоль набережной. Впереди шёл младший лейтенант, за ним — я. А за мной, отставая на шаг, шли матросы и следили, чтобы я не рванул в кусты растрёпанного балтийскими ветрами шиповника, который в изобилии рос возле берега.
Колючие, распластанные по земле ветки были сплошь покрыты белыми и розовыми цветами! От цветов шёл густой, одуряюще сладкий запах.
Что-то странное было в этом пейзаже — море, бетон и гранит набережной и поросшие шиповником белые дюны. Как будто чего-то не хватало!
Я незаметно покрутил головой.
Мама дорогая! Памятника нет!
В начале двадцать первого века у этого самого мола установили громадную статую императрицы Елизаветы Петровны. Дело в том, что в её правление Восточная Пруссия ненадолго была завоёвана Российской Империей. А уже потом император Пётр Третий вернул побережье Балтики прусскому королю Фридриху. Вот чиновники и расстарались почтить память императрицы.
Памятник был гигантский, на высоченном постаменте из гранитных блоков. Не заметить его я не мог. Значит, действительно, попал в прошлое.
И тут в мою умную голову пришла спасительная мысль. А не изобразить ли мне амнезию? Тем более что изображать-то было особо нечего. Я совершенно не помнил, что произошло с телом, в которое я попал. Осталась только память старика, которого пристукнули бандиты. Да ещё туманные воспоминания юности.
— Братки, а какой сейчас год? — спросил я у своих конвоиров.
Младший лейтенант сбился с широкого шага. Матросы за спиной фыркнули.
— Под дурачка решил косить? — спросил младший лейтенант. — Не выйдет. Там тебя раскусят.
— Где это «там»? — невольно холодея, поинтересовался я.
— Там, — загадочно повторил лейтенант.
— Да я, правда, ничего не помню — как можно убедительнее сказал я. — Весь затылок расшиб. Голова кружится.
В доказательство своих слов я покачнулся и попытался присесть на асфальт, который уже порядком нагрелся на солнце.
Матросы немедленно подхватили меня сзади.
— Не дури! — строго прикрикнул младший лейтенант. — Посадите его!
Матросы усадили меня на асфальт и опёрлись руками на плечи.
Младший лейтенант снял фуражку и озабоченно вытер ладонью вспотевший лоб.
— Ну-ка, покажи голову! — решил он.
— А ты что, врач? — огрызнулся я.
Но, всё-таки, снял шляпу и наклонил голову вниз.
— На, смотри!
Младший лейтенант подошёл поближе. Я увидел его лакированные ботинки. Затем услышал голос:
— Да, нормально! Кто это тебя так приложил?
Я пожал плечами.
— Не помню. Очнулся на моле. Дошёл до берега, хотел умыться. А тут вы накинулись, и давай руки крутить!
— У нас приказ! — оправдываясь, сказал младший лейтенант. — Задержать студента Гореликова и доставить в комендатуру. Ты идти-то сможешь? Или мне теперь машину вызывать?
Идти жутко не хотелось. Но я представил, сколько времени займёт возня с машиной, которую непременно затеет неугомонный лейтенант. Комендант за это время совершенно озвереет, и меня не ждёт ничего хорошего.
— Смогу, — ответил я, — только не быстро.
И поднялся на ноги.
Мы прошли вдоль набережной и свернули к поросшим травой покатым земляным валам крепости Пиллау. По пешеходному мостику перешли широкий ров, заполненный мутной водой. Возле полукруглых ворот стояли двое часовых. Мы прошли мимо них.
Низкий кирпичный свод заслонил весеннее небо, и я невольно вздрогнул. Показалось, что отсюда я уже никогда не выйду.
Внутренний двор крепости, несмотря на чистоту, производил впечатление серости. Сырой была булыжная отмостка вдоль кирпичных стен. Серый асфальт плаца. Даже белый гипсовый бюст Ленина посерел от весенних дождей.
Наискось через двор меня провели к трёхэтажному зданию из багрового, сильно обожжённого кирпича. Здание то ли осталось с немецких времён, то ли было заново построено из имевшегося под рукой материала. На некоторых кирпичах ещё сохранилась немецкая маркировка.
Узкие окна здания были забраны частыми решётками, сваренными из арматуры. На табличке возле входной двери я успел увидеть надпись «Военная комендатура».
Мы прошли длинным коридором и остановились возле двери, которая была выкрашена серой краской. Младший лейтенант постучал.
— Войдите! — ответили из кабинета.
Мой провожатый толкнул дверь. Матросы вытянулись по стойке «смирно». Младший лейтенант вошёл в кабинет.
— Задержанный студент Гореликов по вашему приказанию доставлен! — доложил он кому-то, сидевшему в кабинете.
— Заводи! — ответил лейтенанту суховатый баритон.
Он показался мне ужасно неприятным.
— Товарищ майор, разрешите доложить! У задержанного не всё в порядке с головой. Рана на затылке и потеря памяти. Ему требуется врач.
— Разберёмся, лейтенант!
Баритон стал резким.
— А с чего ты решил, что у него потеря памяти?
— Задержанный спрашивал, какой сейчас год.
— И ты сказал?
— Никак нет, товарищ майор!
— Молодец! Заводите задержанного!
Один из матросов толкнул меня в бок, и я вошёл в кабинет.
Скорее, это был каземат. Небольшое помещение со сводчатым кирпичным потолком. Стены до закругления оштукатурены и выкрашены серой краской. В стене напротив двери — узкое окно за решёткой.
Боком к окну стоял простой письменный стол, за которым читал бумаги невысокий мужчина с бритой налысо головой. Одет он был в форму защитного цвета с погонами майора.
За спиной майора прислонился к стене огромный стальной сейф, зачем-то выкрашенный в зелёный цвет.
Майор поднял глаза от бумаг.
— Свободны! — кивнул он младшему лейтенанту. — А ты садись.
Я машинально окинул взглядом помещение.
Сесть было некуда.
Майор с улыбкой наблюдал за мной.
— Шутка! — сказал он, весело улыбаясь. — Постоишь. Разговор короче выйдет.
И снова опустил глаза в бумаги. Я переминался перед столом.
Так прошло минут десять. Наконец, майор захлопнул папку и отодвинул её от себя.
— Ну, что, Ковбой! Тебя ведь друзья так называют? Давай, рассказывай!
— Дайте воды, — попросил я.
Пить хотелось давно. Ещё когда мы шли вдоль набережной, я почувствовал, что горло пересохло. Но у патруля воды с собой быть не могло, поэтому я не стал и спрашивать.
— Воды? — удивился майор. — А, может, чаю?
У него была странная привычка — задавать дурацкие вопросы и всерьёз ждать на них ответа. Вот и сейчас он умолк, вопросительно глядя на меня, как будто ожидал, что я соглашусь на чай.
Я тоже молчал.
Майор поднялся из-за стола. Открыл сейф, убрал в него папку с документами, а взамен достал высокий графин с узким горлышком и гранёный стакан. Налил из графина в стакан воды и протянул мне.
— Ну, пей!
Очень хотелось проглотить воду залпом. Но я сдержался и стал пить маленькими глотками. Майор, стоя в двух шагах, внимательно следил за мной.
Я отдал ему пустой стакан. Хотелось ещё воды, но майор больше не предложил. Он убрал графин и стакан обратно в сейф, и снова уселся на стул. Пододвинул к себе другую папку, раскрыл её.
— Давай по порядку, — предложил он.
— Давайте, — согласился я.
— Ты Гореликов Александр, одна тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения. Так?
— Так.
Я даже кивнул, чтобы показать согласие.
— Сирота, родителей не помнишь, воспитывался в детском доме в посёлке Осьмино Ленинградской области. Всё верно?
— Верно.
— Хорошо, — сказал майор. — Меньше будет слёз, когда сядешь.
Он снова взглянул на меня, ожидая вопроса.
— За что, товарищ майор?
— Погоди, — довольно улыбнулся он. — Доберёмся и до этого. Давай по порядку. Документы у тебя есть?
Я автоматически поднёс руку к нагрудному карману рубашки.
