Паспорта не было.
— Вот видишь!
Майор плотно сжал губы.
— Уже нарушаешь! По закрытой зоне ходишь без документов. А ведь вас настрого предупреждали при въезде. Предупреждали?
— Товарищ майор! — запротестовал я. — Паспорт у меня, наверное, украли! Ведь при въезде в город он был!
— Разберёмся, — кивнул майор. — Давай дальше. Служил в автороте, демобилизован в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом в звании рядового. В прошлом году поступил на исторический факультет Ленинградского университета. Проживаешь в общежитии.
Майор отложил папку.
— Что, Гореликов? Устал в общаге бока протирать? Денег захотелось, красивой жизни?
Хотя я и чувствовал, что майор готовит мне какую-то каверзу, но от такого резкого перехода просто охренел.
— Вы о чём, товарищ майор?!
— О чём? А вот об этом!
Майор вскочил из-за стола. Ростом он едва доходил мне до плеча, и яростно взглянул на меня снизу вверх. Не глядя в бумаги, отчеканил:
— Третьего июня одна тысяча девятьсот семидесятого года в составе группы студентов приехал в Балтийск якобы для прохождения археологической практики.
— Почему «якобы»? — попытался спросить я.
Но майор меня перебил:
— В Балтийске вошёл в сговор с преступной группой, которая занимается похищением янтаря и вывозом его за пределы области.
Неожиданно майор с размаху ударил кулаком по столу.
— С кем работаешь в Балтийске? Как вышел на них? Отвечай!
* * *
Апрель 997-го года. Польша, Гнезно
— Я получил письмо из Рима.
Князь Болеслав чуть наклонился вперёд и пристально посмотрел на епископа.
Князь, одетый в тёплый кафтан на меху, сидел в высоком резном кресле, которое стояло на возвышении и больше напоминало трон. Епископу Адальберту слуга подал скамейку, обитую кожей. И теперь епископ смотрел на князя снизу вверх, задирая голову. Это было неправильно. Адальберт понимал, что именно потому Болеслав всё так и устроил.
В большом зале было холодно. Вдоль каменного пола свободно гуляли сквозняки. Несмотря на суконную мантию, епископ изрядно замёрз — он простыл ещё на пути из Венгрии в Польшу, и чувствовал себя хорошо только в своих покоях у жарко горящего камина.
— Что пишет святой отец? — спросил Адальберт, стараясь не слишком задирать подбородок.
— Святой отец хочет, чтобы ты отправился на восток и принёс крещение язычникам-пруссам, — улыбнулся Болеслав. — А меня просит всячески помочь тебе в этом важном деле.
Улыбка Болеслава больше напоминала хищный оскал. Губы раздвинулись, обнажая зубы в притворном веселье, но холодные глаза цепко ощупывали собеседника.
— Не знаю, насколько состояние здоровья позволит мне выполнить поручение святого отца, — вздохнул Адальберт.
Он понимал, что всё это напрасно. Папа не оставит его в покое, а Болеслав — тем более. Но так хотелось хоть немного потянуть время.
— Все мы ходим под Богом, — снова улыбнулся князь. — И всем нам надлежит исполнять предначертанное. Мне суждено Божьей волей объединять Польшу, а тебе — нести свет Христа язычникам, которые заблудились во мраке неверия.
Князь поучает епископа, с возмущением подумал Адальберт. Что за времена?!
— Святой отец ждёт твоего ответа, — веско сказал князь.
— Я напишу ему, — кротко склонил голову епископ.
Да, ближние к папе кардиналы так и не простили Адальберту его выступлений против роскоши. Когда он был епископом Пражским, он несколько раз позволил себе резко высказаться по поводу стяжательства сильным этого мира.
Результатом стала миссия в восточную Венгрию, где Адальберт провёл два года, пытаясь Христовым словом воздействовать на кочевников-скотоводов. А этот их язык!
И вот теперь Пруссия! Дикая лесная страна на берегу холодного моря. Что он сможет там, один? И увидит ли хоть когда-нибудь родную Прагу?
— Конечно, напиши, — согласился Болеслав.
За окном, во дворе замка раздались грубые окрики. Кто-то спорил, повышая голос.
Князь поднялся с кресла так резко, что епископ едва не отшатнулся. Болеслав хмыкнул и быстро прошёл к узкому окну. Выглянул на улицу, зло втянул холодный сырой воздух. Повернулся и нетерпеливо махнул рукой Адальберту.
— Подойди, епископ!
Адальберт, стараясь не опираться руками о низенькое сиденье, поднялся на ноги и подошёл к князю.
Внизу, на присыпанной нежданным утренним снегом брусчатке высилась старая, уже потемневшая виселица. Две опоры из наклонных столбов, и длинное бревно между ними — вот и вся конструкция. Под виселицей на деревянных чурбаках стояли трое крестьян. Их руки были связаны сзади, на тощих шеях — петли, полускрытые растрёпанными бородами.
Двое стражников князя отталкивали от виселицы священника в грубой холщёвой рясе.
Адальберт узнал Радима.
— Что там затеял твой брат? — резко спросил Болеслав.
— Думаю, он хочет отпустить этим несчастным грехи перед смертью, — тихо ответил Адальберт.
— Это разбойники! — резко возразил Болеслав. — И разбойничали они на моей земле, а значит — грешны передо мной! Я и буду решать, кому отпускать грехи, а кого повесить так, словно бешеную собаку. Уберите его!
Последние слова князь выкрикнул, обращаясь к стражникам. Те испуганно вскинули головы к окну зала, затем подхватили священника под руки и оттащили в сторону.
— Вешайте их, чего вы ждёте? — продолжал неистовствовать Болеслав.
Его голос, привыкший перекрывать командами шум сражения, гулко разносился по двору.
Оставшийся возле виселицы стражник быстро выбил чурбаки из-под ног казнимых. Крестьяне повисли, судорожно дёргая ногами. Один, самый рослый, дотянулся кончиками лаптей до брусчатки и стоял на цыпочках.
Стражник выдернул меч и хотел ударить повешенного по ногам. Но князь с громким смехом остановил его:
— Не надо! Пусть мучается... сколько сможет!
Адальберт молча отвернулся от окна. Вечером надо будет поблагодарить Радима за смелость, но и предупредить, чтобы поменьше лез на рожон. Князь Болеслав не прощает обид. Его мачеха с двумя сводными братьями до сих пор скитаются по всей Европе, ищут, где преклонить голову. А двоим их сторонникам выкололи глаза и бросили в казематы замка.
Князь вернулся на возвышение и снова сел в кресло, вытянув длинные ноги. Впился сильными пальцами в подлокотники.
Епископ молча опустился на скамейку. Ледяная кожа холодила даже сквозь мантию.
— Ехать тебе всё равно придётся, — как ни в чём не бывало, продолжил разговор Болеслав. — Рим сказал своё слово, и я поддержу его. Дороги скоро просохнут. А я снабжу тебя всем необходимым для дальнего пути. Поедешь через Гданьск, а там берегом доберёшься до Пруссии. И возьми с собой своего брата. От его рвения будет больше пользы в Пруссии, чем при моём дворе.
Епископ кивнул, полагая, что разговор окончен. Но Болеслав жестом остановил его.
— Год тому назад я принял тебя со всеми возможными почестями, — сказал Болеслав, пристально глядя на Адальберта. — И теперь ты можешь оказать мне дружескую услугу.
Вот и началось, подумал епископ. Он предполагал, что без этого разговора князь его не отпустит.
— Пруссия велика и неизведанна, — продолжал князь. — Ходят слухи, что пруссы поклоняются змеям, медведям и священным деревьям. Язычники, враги Христа!
Князь снова улыбнулся тонкими губами.
— Но земли у них богатые. И никому неведомо — сколько воинов скрывается в прусских лесах. Узнай для меня как можно больше, епископ. Заведи дружбу с их князьями. Выясни — кого из них можно склонить на мою сторону. И я не останусь в долгу. Напишу в Рим, что ты с честью выполнял поручение папы, и не твоя вина, что язычники оказались чересчур дикими и упрямыми. Глядишь — и вернёшься в свою любимую Прагу!
Болеслав сухо засмеялся.
Возражать всесильному польскому князю было опасно. Особенно теперь, когда он разочарован опальным епископом. Болеслав приглашал Адальберта к себе, надеясь через него добиться особого расположения Папы. Но теперь Святой отец явно выразил своё нежелание видеть Адальберта в Европе. Значит, и Болеславу епископ не нужен.
