— Понятно. А то тут твоим состоянием очень важные люди интересуются, — оглянувшись на Алексея Фомича с загипсованной ногой, привязанной к спинке кровати, объявил он. — Нет, не торопят с выздоровлением, просто интересуются, не нужно ли чего-нибудь, чтобы оно поскорее продвигалось.
— Знаешь, а можно мне сделать резиновое колечко, диаметром сантиметров семь со стенками круглого сечения, чтобы они были сантиметров двух в диаметре. Это по-научному называется тор, — описал Демьянов кистевой эспандер, очень распространённый в дни его юности и молодости.
— Зачем это тебе?
— Мышцы, работающие на кисти рук, качать. Глядишь, и от этой чёртовой трясучки удастся избавиться. Простейшее приспособление, а пользы для нас, контуженных, и получивших ранения рук, много принесёт.
— Ты, как всегда, как что-то придумаешь, так приходится за голову хвататься: почему до этого никто раньше не додумался? — похвалил Анатолий. — Теперь понимаешь, почему твоим здоровьем те люди интересуются?
Как не понимать? Понимает.
4
Новый Год пришлось встречать в госпитале. Но по просьбе Николая Анастасия Кирилловна накануне привела Валю, для которой он «заначил» из больничного пайка пару кусочков сахара. Не бог весть какой подарок, но ведь ребёнку важно то, что папа её побаловал, а не бабушка, с которой она теперь и день, и ночь.
Уже утром 1 января пришла холодная, как айсберг, Галя Финберг. Как ей удалось получить пропуск в лечебное учреждение НКВД, Демьянов даже не предполагал: строгости тут такие, что посещать раненых и больных могут только ближайшие родственники. Принесла тот самый эспандер, что попаданец просил у Румянцева. Видимо, тот переадресовал заказ артели, где работала Галина. Если судить по тому, что изготовлено колечко было из медицинской резины, которая используется и в системах переливания крови, выпускаемых «кооператорами 1940-х».
Ответы в стиле «да», «нет», «не стоит благодарностей» удивили Демьянова: всё-таки раньше она разговаривала с ним более приветливо.
— Я тебя чем-то обидел? — не выдержал он, тиская в руке «тренажёр».
— Тебе обязательно нужно было прибегать к шантажу, чтобы я пришла к тебе? — помявшись несколько секунд, выпалила она.
— К какому шантажу? — ошалел Николай.
— А как изволишь расценивать визит какого-то чекиста, принявшегося выпытывать, почему это я так давно у тебя не была, и требовать, чтобы я немедленно исправилась? Если я, узнав тебя во время переливания тебе крови, на эмоциях и обронила, что готова ухаживать за тобой, пока ты находишься в госпитале, совсем не значит, что я обязана это делать.
Мляха, кто же этот дуболом, которого наверняка послал Румянцев, интересовавшийся, давно ли Финберг забегала к Кольке? Да и кто вообще решил, что Галина обязана его посещать?
— Извини, но я никому не поручал заходить к тебе. Это наверняка чья-то идиотская инициатива. Да, мне, как и любому, лежащему в госпитале, приятно, когда ко мне кто-то приходит. Но если тебе не хочется меня видеть, я не собираюсь принуждать тебя к этому… А ты действительно такое говорила?
— К сожалению… Я, конечно, тебе кое-чем обязана, но, согласись, меру того, как я готова отблагодарить тебя, определять мне.
— Согласен, — кивнул головой Николай, почувствовавший, что из-за расстройства к нему возвращается головная боль. — Но не с тем, что ты мне чем-то обязана. Это я обязан. Но не тебе, а сыну. И буду обязан до тех пор, пока он не сможет сам о себе заботиться. Молчи! Я и сам знаю, что формально он сын Льва.
— В первую очередь, это мой сын, и мне решать кто ему чем обязан!
— Иди уже, Галя, если не хочешь меня видеть.
Женщина порывисто поднялась с лавочки, а Демьянов привалился к стене, едва удерживаясь от того, чтобы не застонать от сдавившей виски боли. Настолько сильной, что потемнело в глазах. И из этой навалившейся темноты сквозь колокольный звон в ушах послышался голос пробегавшей мимо медсестры:
— Больной, вам плохо?
— Да, — прохрипел он с закрытыми глазами.
Более или менее приходить в себя он начал уже на своей больничной кровати, куда его доволокли на подгибающихся ногах медсестра и Галина. Сестра ещё не закончила что-то колоть ему в руку, и по коридору топали сапоги дежурного врача, майора медицинской службы.
— Что случилось? — влетел он в палату. — И почему в палате посторонние?
— Это посетительница, приходившая к товарищу Демьянову. Во время разговора с ней ему стало плохо.
— Говорить можете? — деловито надевая на руку Николаю манжету тонометра, осведомился доктор.
— Могу, — пробормотал тот.
— Вам принесли какие-то дурные вести?
— Нет. Всё нормально. Наверное, я просто с утра сильно переутомился, тренируясь, товарищ майор. Да ещё и не выспался: знаете, хотел дождаться, когда год сменится. Ну, и на погоду мог отреагировать…
Манжета в такт движениям кисти врача рывками начала сдавливать плечо, и он сделал знак, чтобы пациент помолчал.
— Высоковатое, — прокомментировал он, оценив уровень столбика ртути в U-образной трубке манометра.
Галю выгнали из палаты молниеносно, а Демьянову снова что-то вкололи, отчего он мгновенно заснул. А вечером ещё добавили: на этот раз снотворного. Видимо, врач решил, что виной действительно был недосып, и теперь майору ГБ требуется отоспаться.
Своё «фе» Николай передал Румянцеву через Сашку Удовенко, примчавшегося ещё через день. Но тот не позволил руководителю группы уполномоченных ГКО «растечься мыслью по древу» недовольства, принявшись рассказывать о том, чем теперь «дышат» бывшие сотрудники «НИИ ЧаВо».
Его «племянник» разрывался между Москвой, Молотовым и Куйбышевым, где на основе части эвакуированного из столицы, с авиазавода № 24, оборудования строился авиамоторный завод, получивший номер 45. Выпускать и на нём, и на «двадцать четвёртом заводе» должны были двигатели АМ-38 для Ил-2. Мощные, надёжные, да ещё и доработанные на основе рекомендаций Павла. Помимо этого, из Ленинграда уже доставили в столицу документацию и детали турбореактивного двигателя Архипа Люльки, и теперь они с Люлькой перерабатывали мотор под идеи, некогда использованные в британском «Нин», выпускавшемся в СССР под обозначениями РД-45 и ВК-1. Но это — на далёкую (2–3 года) перспективу, поскольку Воронцов прекрасно помнил, насколько сложным для освоения советской промышленностью оказался ВК-1.
Юрьева курировала строительство завода резинотехнических изделий в Нижнекамске на основе переработки поволжской нефти, наконец-то «потёкшей рекой», и нефтеперерабатывающего завода в Уфе. Ясное дело, второй очередью Нижнекамского завода будет шины, которыми она пыталась «проесть мозги» Демьянову, но первой продукцией станут те самые прокладки, амортизационные опоры двигателей, приводные ремни и транспортёрная лента, о которой говорил он. В силу возраста и состояния здоровья Наталья Геннадиевна почти не моталась по командировкам, зато дневала и ночевала в химической лаборатории, «выбитой под неё». А ещё — на основе своих записей, сделанных в психиатрической лечебнице в 1910−20-е годы, готовила к изданию «закрытый» учебник химии для «спецвузов». И вполне успешно «прессовала» Гинзбурга из НИИ-6 по поводу отработки технологий производства новых видов взрывчаток.
Дмитрий Фёдорович Устинов полностью погряз в делах наркомата боеприпасов, и в здании в Спасоглинищевском переулке не появлялся. Не было никаких вестей от Евгения Петрова, работавшего в Совинформбюро. Зато время от времени забегал Ворожейкин, занимавшийся, кроме прочего, ещё и испытанием экспериментальных машин и авиавооружений. Естественно, в рамках работы в составе группы инспекторов ВВС.
Кошкин болезненно перенёс эвакуацию Харьковского завода из-за угрозы бомбардировок и даже захвата города, возникшего после отвода советских войск из Киева. Своевременного отвода, не позволившего окружить и уничтожить Юго-Западный фронт. Пусть танковым кулакам Гудериана и Клейста пришлось несладко в августовских и сентябрьских боях, но отлично подготовленная немецкая пехота, пусть и значительно медленнее, но давила на фланги фронта, создав предпосылки для его окружения. Теперь Михаил Ильич сосредоточился на Сталинградском, Челябинском, Нижнетагильском и Горьковском заводах. Ну, и не забывал «родной» Кировский, эвакуацию которого прекратили после стабилизации фронта под Ленинградом.
