и бесшумно. За ней оказалась просторная, светлая приёмная с полукруглым столом, за которым сидела миловидная девушка-секретарь, перед которой, на поверхности стола, стоял современный дорогой ноутбук.
Девушка-секретарь вскинула голову и посмотрела на нас. Встретилась взглядом с моей провожатой и кивнула.
— Проходите, ждёт, — сказала она.
И мы прошли. За второй дверью, слегка поменьше и попроще первой, оказался непосредственно кабинет.
Шикарный ковёр под ногами, высокое и широкое окно, с белыми занавесками и тяжёлыми красными шторами по сторонам, сейчас открытыми. Большой дубовый Т-образный стол с креслами вдоль него. Шкафы с книгами, папками и бумагами. Оружие, развешанное по стенам. Аквариум с рыбками. И непосредственно сам хозяин кабинета: среднего роста мужчина с полностью лысой головой и пышными чёрными «гусарскими» усами, одетый в военную гвардейскую форму с полковничьими погонами. То есть: с двумя полосками на золоте и без звёзд.
Да-да, я, в своё время, успел ознакомиться с местной военной иерархией и «цветовой дифференциацией штанов», как это называли в старом и странном советском фантастическом фильме «Кин-дза-дза», и погоны читать умел. Правда, после собственной многолетней службы, они всё одно казались мне весьма странными. Но, не суть.
— Долгорукий по вашему распоряжению прибыл! — приняв стойку «смирно», совершенно хамски построил свой доклад я.
— Долгорукий… — хмыкнул полковник, не поднимаясь из-за стола. — Что ж, вижу, отцова наука тебе на пользу не пошла…
— Так точно, — подтвердил я и чуть-чуть, совсем слегка прищёлкнул каблуками. Да — я нарывался. И делал это сознательно. Была у меня надежда на то, что, вот сейчас, меня быстренько отчислят, и я, свободный, как ветер, уйду на вольные хлеба, оставшись без звания и без Фамилии (отец ведь такого позора точно не стерпит — из Рода окончательно изгонит… или убьёт).
— Хами-и-ишь, — протянул полковник. — Надеешься на отчисление…
— Так точно, господин полковник! — подтвердил очевидное я. Причём, фразу построил уже ближе к допустимым нормам обращения при соблюдении субординации, в её общепринятых правилах и рамках.
— В таком случае, лицеист Долгорукий, я тебя огорчу, — усмехнулся лысый хозяин кабинета и подкрутил один свой ус. — Твой отец — мой старый боевой товарищ. Он зашёл ко мне, перед отбытием обратно в Москву. И мы имели с ним разговор, предметом которого, как сам догадываешься, был ты. Так вот, для тебя, лицеист Долгорукий, такого варианта, как отчисление, не существует. Можешь даже не надеяться. Зато, карцер и весь спектр возможных телесных наказаний за провинности и несоблюдение Уставов, в твоём отношении не только разрешён, но и рекомендован… — проговорил он, внимательно глядя на меня. Я… я же в лице не поменялся. Догадывался о чём-то подобном. — Молчишь… сбежать надеешься? Зря. Найдут и вернут. Можешь не сомневаться. Ты меня понял, лицеист Долгорукий?
— Так точно, понял вас, господин полковник, — ответил ему я на заданный им прямой вопрос.
— А за хамство твоё и нарушение субординации, прямо сейчас пойдёшь и получишь пять плетей, дабы уразуметь серьёзность своей ситуации, — хмыкнул полковник. — Не слышу ответа?
— Вас понял, господин полковник, — раздался мой ответ.
— Не «вас понял», а «есть, разрешите исполнять»! — исправил меня он.
— Вас понял, господин полковник, — упрямо ответил я.
— Десять плетей!..
* * *
* * *
— Десять плетей! — произнёс он, внимательно глядя на меня. Внимательно и изучающе.
— Вас понял, господин полковник, — спокойно ответил я, выдерживая его взгляд. Действительно спокойно. Плетей бояться тому, кто под сотню раз умер и помнит ощущения, сопутствовавшие каждой из этих смертей? Да и, кто сказал, что я эти плети принимать собирался?
— Пятнадцать плетей, — медленнее проговорил лысый усач.
— Понял вас, господин полковник, — начали непроизвольно изгибаться губы в кривой, саркастической и неприятной усмешке. Прямой конфликт и повышение ставок, значит? Ну-ну.
— Катерина, ты свободна. Можешь идти, — повернулся он ко всё ещё стоящей рядом со мной женщине в белом халате, которая меня сюда привела.
— Но, Вадим Саныч… — начала возражать женщина.
— Не волнуйся, найдётся и без тебя, кому его проводить. Иди, — чуть-чуть надавил на неё полковник.
— Хорошо, я поняла, — неглубоко поклонилась ему женщина и всё ж покинула кабинет, не забыв затворить за собой дверь.
Дождавшись её ухода, полковник спокойно произнёс, всё так же внимательно глядя на моё лицо.
— Двадцать плетей, — прозвучал его голос.
— Разрешите вопрос, господин полковник?
— Разрешаю, спрашивай, — кивнул он.
— А, если я их убью? — так же внимательно и серьёзно рассматривая самого полковника, задал свой вопрос я.
— Кого убьёшь? — недоумённо переспросил он, слегка сбитый с толку такой неожиданной и не совсем понятной формулировкой.
— Исполнителей. Тех, кто попытается выдать мне назначенные вами плети? — спокойно и серьёзно спросил я, всем своим видом демонстрируя, что эти слова не шутка. Совсем не шутка. Вообще, ни разу, не шутка.
— Та-а-ак… — протянул усач. — А, если исполнителем буду я сам? Тоже убьёшь?
— Попытаюсь, — спокойно ответил я. — Возможно, не получится. Всё же, Ранг у вас должен быть соответствующий должности. Пестун, не меньше. Но, не сейчас, так позже. Когда вырасту и окрепну. У меня хорошая память на врагов, господин полковник.
— Враг… — попробовал на вкус услышанное слово он. — Не слишком ли?
— Не слишком, — мрачно ответил я. — Если что-то сын может простить родному отцу, то это совершенно не означает, что он может простить и позволить подобное постороннему левому херу, господин полковник.
— Враг… — повторил он, нахмурясь.
— Так, что будет, если я убью исполнителей, господин полковник? — повторил свой вопрос я.
— Под суд пойдёшь, и поедешь за полярный круг, пользу обществу приносить, — проворчал он.
— Разрешите исполнять, господин полковник? — щёлкнул каблуками я.
Он замер и с подозрением уставился на меня.
— Что исполнять? — уточнил он.
— Убивать исполнителей, господин полковник, — ответил я совершенно серьёзно, без стёба, шуток или сарказма. С действительной внутренней готовностью именно так и поступить. — Быстрей убью, быстрей осудят, быстрее уеду…
— Так, стоп! — прихлопнул он ладонью по своему столу. — Достаточно. Время остановиться и начать сначала. Иди сюда, садись, — велел он мне, указывая на ближайшее к нему кресло, стоящее возле «ножки Т» его
