Глава 23
Было уже далеко за полночь, когда на квартире, которую снимал статский советник Углов с супругой, началось совещание участников расследования. Вел его, естественно, сам статский советник.
— Итак, мы отработали очередную версию, уже пятую по счету, — заявил он. — Нашли и допросили пятого подозреваемого. И снова пустышка! Между тем времени в нашем распоряжении остается все меньше. Можно сказать, совсем ничего осталось — 17 дней. Это, так сказать, минус. Но есть и плюс: у нас имеется очередной подозреваемый, лакей Григорий Кругликов. Кроме того, есть ниточка, которая должна привести нас к фигуранту. Нам известно, что он причастен к питерскому уголовному миру. Вернее, был причастен, потому что Григорий Кругликов у нас числится в самоубийцах…
— Я и раньше сомневался в этом самоубийстве, а теперь, после рассказа письмоводителя, вовсе в это не верю, — заявил Дружинин. — Мне кажется, это явная инсценировка, причем неумелая. Жив наш Григорий!
— Простите, как вы изволили выразиться? — вскинулся поручик Машников. — Какой-то новый термин? Что-то связанное со сценой, я полагаю?
— О, черт! — со злостью воскликнул титулярный советник. — Опять этот… не скажу кто! Слова нельзя сказать!
— Спокойнее, Игорек, спокойнее, — остановил его Углов. — Держи себя в руках. Нам всем, как никогда, необходимо держаться вместе. Всем, понимаешь?
После чего, повернувшись к Машникову, как можно любезнее сообщил:
— Вы совершенно правы, поручик. Титулярный советник употребил новый термин, еще не вошедший в широкое употребление. Инсценировка означает представление, как на сцене. Преступник разыгрывает что-то вроде спектакля, чтобы сбить сыщиков со следа. В данном случае — разыгрывает собственную смерть.
Наступило неловкое молчание. Его нарушила Катя, спросившая у Дружинина:
— А почему, собственно, ты так уверен, что это инсценировка?
— Понимаешь, у этого Григория характер все время меняется, — объяснил титулярный советник. — Словно перед нами не один человек, а несколько. Во дворце, когда я о нем расспрашивал, мне рассказали о спокойном, исполнительном лакее, который трясся над своим сундучком — то ли сбережения в нем хранил, то ли картинки непристойные. Это был один человек. Потом Кругликов сбежал, при этом усыпив другого лакея, поставленного в роли часового, и прихватив столовое серебро царской семьи. Ну, это еще можно было логически объяснить, и мы объяснили. Потом сбежавший лакей оставляет похищенное серебро на берегу канала и пишет предсмертную записку, где просит прощения за содеянное. Тут чувствовалась явная фальшь. Ну не мог лакей так поступить! Однако мы махнули рукой на эту фальшь — нас в то время увлекала «польская версия». А теперь мы узнаем, что у Григория Кругликова еще и склянку видели — предположительно с ядом! И что он общался с кем-то, похожим на жулика. Тут уж совсем чепуха получается! Тут три разных человека!
— Игорь верно говорит! — воскликнула Половцева, внимательно слушавшая товарища. — Я тоже что-то такое чувствовала! И я тоже уверена, что Григорий Кругликов вовсе не утонул в том канале, что он жив!
— Что ж, давайте примем это за рабочую гипотезу, — согласился Углов. — Тогда встает вопрос: как нам выйти на этого бывшего лакея?
— Если Григорий Кругликов вел знакомство с питерским преступным элементом, то он должен быть известен полиции, — уверенно заявил поручик Машников. — Вам надо будет нанести визит петербургскому обер-полицмейстеру господину Никитину, и он даст команду всем полицмейстерам частей. Таким образом, дело пойдет официальным порядком. А кроме того, и я могу оказать помощь. Из троих столичных полицмейстеров я хорошо знаю двоих. Один Глухов Никита Фомич, другой Милосердов Кузьма Егорович. Поговорю с ними, объясню важность нашего поручения. Они всех жуликов на своих участках знают. Еще в управу благочиния можно обратиться. Найдем вашего Кругликова!
— Да, но в какой срок? — поинтересовался Углов.
— Срок? Да, срок для вас… то есть для нас важен… Впрочем, я полагаю, что в любом случае это займет лишь несколько дней. В конце концов, уголовный мир в столице не столь обширен.
— Хорошо, будем надеяться на вашу помощь, — согласился статский советник. — На вас и ваших полицейских.
— А мы что же, без дела будем сидеть? — возмутился Дружинин. — Конечно, преступный мир сейчас не тот, что в наше… Ну, в общем, пусть я его не знаю досконально, но ведь общие черты наверняка есть! Значит, наши навыки здесь тоже пригодятся. Что я, по кабакам не могу походить? По притонам их?
— Конечно, вы тоже можете оказать содействие, — великодушно согласился Машников. — Да и Кирилл Андреевич, я уверен, захочет участвовать в поисках злодея. Но вашу супругу, Кирилл Андреевич, надеюсь, вы ведь не заставите ходить по бандитским притонам?
Вместо Углова на этот вопрос ответила сама Катя.
— Ясное дело, не заставит, — сказала она. — Вы совершенно правы, поручик: я буду сидеть дома, как и подобает верной жене, и ждать вас, своих героев.
— Вот и отлично! — кивнул Машников, подкручивая ус.
Выспаться хорошенько участникам следственной группы в эту ночь не удалось. Уже в девять часов Кирилл Углов поднял всех на ноги. После короткого завтрака все разошлись в разные стороны. Сам Углов отправился к главе всей петербургской полиции — обер-полицмейстеру Никитину. Поручик Машников решил нанести визит полицмейстеру Милосердову, ведавшему районом Обводного канала. Титулярный советник Дружинин заявил, что пройдется по трактирам, расположенным там же, вдоль Обводного канала, неподалеку от места, где были найдены вещи лакея Кругликова, и попробует найти свидетелей того странного самоубийства.
— Конечно, времени с того дня прошло достаточно, — признал титулярный советник, — но вдруг кого найду?
Что же касается Екатерины Дмитриевны, то она, как предполагалось, останется дома, а при необходимости будет осуществлять связь между членами группы.
…К начальнику всей столичной полиции статский советник Углов попал не сразу. Для этого ему пришлось около часа прождать в приемной. Он был не один ожидающий: приемная господина Никитина была полна народа. Здесь были люди самого разного социального положения: лощеные господа во фраках, пожилой полковник со своей спутницей — юной и чрезвычайно бойкой девицей, бородатые купцы, чиновники в поношенных мундирах…
Наконец адъютант пригласил статского советника в кабинет. Здесь Углов увидел главу столичной полиции. Обер-полицмейстер оказался весьма полным господином важного вида с огромными усами и подусниками. На гостя он взглянул довольно равнодушно, не выказав ему никакого внимания: как видно, он привык к просителям самого разного звания.
— Слушаю вас, милостивый государь, — произнес он звучным баритоном. — Что вам угодно?
— Мне необходимо ваше содействие в задержании государственного преступника, — отвечал Углов. — Я действую по поручению членов царствующего дома, а также графа Орлова.
— О каком же преступлении вы изволите говорить? — спросил обер-полицмейстер, заметно оживившись; он даже сел прямее и как бы стал выше ростом.
Статский советник кратко изложил суть дела: рассказал о расследовании обстоятельств смерти покойного императора, о подозрениях относительно лакея Григория Кругликова, о бегстве означенного лакея, о его возможных связях с преступным миром, а также о записке, найденной два месяца назад на берегу Обводного канала. Обер-полицмейстер слушал его весьма внимательно. Однако когда Углов сообщил об оставленном на берегу канала серебре и передал содержание записки, на лице полицейского начальника выразилось недоумение.
— Позвольте, но я чего-то не понимаю, — заявил он. — Выходит, что этот ваш Кругликов наложил на себя руки посредством утопления. Кого же вы в таком случае намерены искать — покойника, что ли?
— Мы в жандармском управлении, — сказал Углов, особо сделав упор на последних словах, — считаем, что Григорий Кругликов руки на себя вовсе не накладывал. Что он, так сказать, разыграл свою смерть, дабы ввести власти в заблуждение. Что ему отчасти и удалось: целых два месяца его поиски не проводились. И только теперь, ввиду некоторых вновь открывшихся обстоятельств, я намерен их возобновить.
— То есть это как же? — продолжал недоумевать обер-полицмейстер. — Вы хотите сказать, что лакей, допущенный к обслуживанию священной особы государя императора, оказался мазуриком. Это уже странно, но пусть, поверим. Далее этот мазурик крадет серебро, принадлежащее государю, и бежит. А чтобы замести следы, разыгрывает спектакль с наложением рук и оставляет похищенное на берегу канала. Вот в это я поверить никак не могу! Я, милостивый государь, за двадцать лет службы всяких жуликов и лихих людей повидал, но такого видеть не доводилось. Чтобы вор оставил свою добычу? Да быть такого не может!
