Ближайшей ночью, благо она была безлунной, наша импровизированная эскадра двинулась в путь. Зачерненные паруса и отсутствие огней в какой-то мере обеспечивали скрытность. Главная надежда на ночь и на то, что привыкшие к пассивности шведов датчане немного расслабились. Целью выбраны два больших корабля, стоящие чуть обособленно от остальной эскадры, атаковать будем парами. Мне нужна гарантия успеха. В моей команде шестеро парней из Дарлова и трое матросов с «Марты», я десятый. На всякий случай у каждого по пистолету из моих запасов и по хорошему тесаку. Остальные брандеры укомплектованы так же, разве что моряков поменьше. Цели разобраны заранее, наша – крайняя справа. Господи, помоги нам, грешным!
Громада вражеского корабля все ближе, и матрос, стоящий на румпеле, убедившись, что столкновение неизбежно, закрепляет его с помощью каната. Командую своим орлам, чтобы начинали перебираться в буксируемую нами шлюпку. Внезапно поднимается шум на другом корабле: очевидно, часовые на нем более бдительны и заметили один из брандеров. На «нашем» корабле часовые тоже забеспокоились, но сдуру все внимание уделяют происходящему у соседей. Все мои подчиненные уже в шлюпке, в последний раз бросаю взгляд на противника и поджигаю фитили. Пора сваливать, и я по натянутому канату на руках карабкаюсь в шлюпку. Ноги в ботфортах уже касаются воды, когда меня подхватывают матросы и втаскивают на борт. Ну вот и все – даже ног не промочил. Канат тут же обрубают, и гребцы налегают на весла. Но и я на корме, и все гребущие напряженно всматриваемся в происходящее. Вот брандер, на котором уже разгораются огни, с грохотом наваливается на борт вражеского корабля. Багры, которыми утыкан его нос, впиваются в обшивку, а крючья на реях – за такелаж датчанина. Слышен треск и гудение, внутри брандера все больше разгорается огонь, и наконец он с грохотом вырывается наружу. Все, дело сделано! У нас получилось! В избытке чувств я подпрыгиваю, едва не перевернув шлюпку, и восторженно ору. Когда эйфория немного улеглась, смотрю в сторону второго датчанина. Почему он горит слабее, чем наш? Наверное, на одном из кораблей опасность заметили раньше, и их борьба за живучесть протекает более успешно. Хотя нет, вон взрывается порох в одном из зарядов, и огонь разгорается с новой силой, хотя и существенно меньше, чем на нашем «клиенте». Все, уходим!
Наши шлюпки идут к берегу, но, похоже, нашему приключению далеко не конец. На одном из датских кораблей сообразили, что произошло, и его капитан решил хотя бы отомстить. В отблесках пожаров видно, как нам наперерез идет кажущийся огромным датский пинас. Проклятье! Сейчас этот мерзавец будет догонять нас и топить корпусом или займет место между нами и берегом и потопит нас из пушек. Впрочем, что-то такое я предполагал, и у меня есть сюрприз. Датчанин идет с огнями, он уверен в своей безнаказанности и почти прав. Почти, потому что я не зря не взял с собой Яна Петерсона. Он сейчас на «Марте» и прикрывает нас. Хорошо, что за нами погнался именно пинас. Они обычно используются как транспорты и поэтому не слишком хорошо вооружены. Я же не пожалел денег на перевооружение, и сейчас Ян громит из пушек датчанина. Потопить он его, конечно, не потопит, но внимание отвлечет. Все, гребем отсюда, орлы – пока большие дяди заняты друг другом, у нас есть небольшой шанс. Ого, как бахнуло, наш «клиент» взорвался! Это хорошо, а что со вторым? Держится, сволочь!
Внезапно слева по борту раздается крик:
– Ваша светлость! Глядите, чего эти окаянные делают!
Это Клим, он в любой темноте видит как кошка и теперь рассмотрел, что «Благочестивая Марта» и этот проклятый датчанин сцепились в абордаже.
– Табань![21]
Вот проклятье, только этого не хватало. Впрочем, возможно, все не так плохо. Капитан Хайнц со своими мушкетерами сейчас там. Он хотел твердой палубы? Да за-ради господа бога! Довольно ясно слышится залп мушкетов. Очевидно, датские абордажники ринулись на «Марту» и встретили теплый прием. Это мне нравится, готовая к бою сотня мушкетеров – это сила! Да еще матросов Петерсон не в монастырях подбирал, так что датчане наверняка неприятно удивлены. Кричу в сторону шлюпки Клима:
– Карл! Как ты думаешь, сколько датчан сейчас на этом борту?
– Да нисколько, ваша светлость, все сейчас на «Марте» дерутся. Разве пушкари на борту остались, так и те… это вы чего такое удумали? Свят-свят! Чтоб меня царица небесная…
– Не богохульствуй! А лучше правь на этот проклятый пинас, у нас там сегодня вечеринка!
«Счастье покровительствует смелым», – так говорили древние. И они не ошиблись: мы добрались до борта датского пинаса незамеченными. Очевидно, удачным выстрелом на нем разбило рею, и ее обломок свисал, запутавшийся в снастях. По этим снастям мы и забрались на борт. Клим не ошибся, на датчанине почти не осталось народу, а те, что остались, напряженно наблюдали за схваткой. Поэтому наше появление было для них совершеннейшей неожиданностью. Особенно для столпившихся на надстройке нескольких офицеров и матросов. Пора познакомиться поближе.
– Господа, не подскажете, как пройти в библиотеку?
Неуместность этой фразы, да еще на латыни, так резанула слух господ офицеров, что они, недоуменно развернувшись, вытаращились на меня. Надо сказать, зрелище того стоило. Жизнь, полная приключений и физических нагрузок, весьма укрепила мое тело, но выглядел я все равно мальчишкой. Однако допельфастеры в руках определенно говорили о дееспособности. Блин, а я их еще брать не хотел – дескать, громоздкие! Один из датчан резко потянул руку к заткнутому за пояс пистолету. Ну в морг так в морг, я спустил курок, и в голове храбреца возникло не предусмотренное природой отверстие. Матросы, очевидно, в древних языках сильны не были и тоже попытались дернуться. Но только попытались: Клим и мои померанцы с моряками быстро пресекли попытки сопротивления.
– Послушайте, что же вы молчите, это в конце концов невежливо! Кто командует этой посудиной, полной грубиянов?
– Я! – пробормотал один из них, к которому вернулся дар речи.
– О, очень рад! Позвольте представиться: герцог Мекленбургский, и кстати, вы ни хрена ничем не командуете, поскольку я взял вашу посудину на абордаж. Так что или вы сейчас сдадитесь со всеми своими людьми, или… море глубокое!
Бедолага-датчанин пытался уяснить смысл слова «rabano»[22] и совсем запутался. В который раз ловлю себя на том, что обширные знания Иоганна Альбрехта в языках играют со мной злую шутку. Я несмотря ни на что привык выражаться и мыслить как житель России начала XXI века, и речевой аппарат принца Мекленбургского послушно выдает эти словесные перлы, шокируя окружающих. Мои приближенные уже привыкли к моей манере выражаться и не обращают внимания, а остальные нередко зависают. Что же, повторяю все то же самое на немецком. Красота! Недаром Ломоносов говорил, тьфу, скажет, что на немецком хорошо говорить с неприятелем. Все сразу становится понятно. Переоценил я образованность датских моряков.
Но дело сделано, и датский горнист играет отбой. Половина датчан слышит команду и дисциплинированно возвращается на свой корабль. Остальные в горячке боя его игнорируют, но капитан Гротте свое дело знает и, поняв, что враг отступает, усиливает натиск. Так что отступление превращается в бегство, а вернувшись на свой пинас, они обнаруживают, что он уже захвачен. Сейчас самый ответственный момент. Если кому-то из датчан придет в голову блажь сопротивляться, они нас сомнут. Но перелом уже произошел, и люди, только что отчаянно дравшиеся в абордажной схватке, повинуясь команде своих обезоруженных офицеров, послушно складывают оружие. На «Марте» торопливо рубят канаты, пытаясь отцепиться от датчанина. Выскакиваю на фальшборт и ору во все герцогское горло:
– Ян! Хайнц! Куда вы, черт вас дери, собрались? Я что, один должен призы брать?
Еле успеваю пригнуться, ибо мои верные мушкетеры, не разобравшиеся, что происходит, пытаются подстрелить своего работодателя. Я в ответ отчаянно матерюсь и в утренних сумерках вижу, как вытягиваются лица Петерсона и Гротте.
– Ваша светлость, это вы?
– Нет, мать вашу! А кто же еще!
– Но как?
– Да никак! Вы что же это, и впрямь думали, что я буду спокойно смотреть, как какие-то обалдуи пытаются взять на абордаж мою собственность? Да вы там с ума сошли! Ну-ка абордажную партию сюда, пока датчане не очухались. И поживее, вы, тараканы беременные!
Кое-как поставив паруса, начали движение к берегу. Значительную часть датчан во главе с офицерами я сразу, от греха, отправил на «Марту». Так что командовал пленными Клим. Капитан Гротте с тремя десятками мушкетеров помогал ему контролировать ситуацию. Хайнц сразу заявил, что меня одного теперь ни за что не бросит, и перешел на захваченный пинас. Похоже, ему стало стыдно, что он не вызвался участвовать в ночной авантюре. Ну-ну.
Когда остальные датчане поняли, что произошло, было уже поздно. Гнаться за нами никто не стал, и можно было немного расслабиться. Я стоял на кормовой надстройке и слушал рассказ капитана Хайнца. Оказывается, датчане поздно заметили «Марту» и схлопотали безответный залп из пушек в упор. В принципе заметно. Но датчанин ловко сманеврировал, и корабли сцепились. В этот момент датчане кинулись на абордаж, но наши мушкетеры очень удачно разрядили свои мушкеты в гущу атакующих. Первая атака была отбита, но враг не сдавался и продолжал атаковать. Завязалась, что называется, «кровавая сеча», однако засевшие на надстройках мушкетеры продолжали вести действенный огонь, да и какой конец у шпаги острый – тоже знали. Команда же во главе с Яном вообще дралась, по выражению Гротте, как черти, так что, когда с пинаса пришла команда отступать, исход боя уже сомнений не вызывал. Ну а мое эффектное появление превратило просто удачный бой в триумф. На вопрос, какие потери, Хайнц поднял к небу глаза. Ну понятно, когда бы он их считал!
