Я заорал еще сильнее и принялся кататься по земле, стараясь придавить эту бестию. Хруст сменился влажным чавканьем, и я вскочил на ноги. На траве осталось большое бурое пятно с кусочками хитина. Он, как скорлупа от разбитого яйца, торчал среди этого месива. Нашарив за спиной болтающийся снизу хвост, я с силой потянул за него, отрывая прицепившуюся стрекозу от доспеха. За ухом загудело, и я не раздумывая бросился на землю. Уже в падении налетевшая сзади стрекоза достала меня, огрев как следует своим хвостом по спине.
Я лихорадочно заозирался, ища, где обронил оружие и не летит ли еще кто. Гартог тускло поблескивал лезвием в трех шагах от меня. Над ним как назло зависла одна из стрекоз. Сорвавшись с места и вырвав заодно с корнями пару клочков мха, я швырнул их один за другим в пучеглазую гадину. Естественно, она без труда увернулась, но главного мне все же удалось добиться. Стрекоза взмыла вверх и вскинула угрожающе хвост. Я же прошмыгнул под ней, подхватил гартог и, петляя из стороны в сторону, рванул по широкой дуге, стараясь, чтобы обе оставшиеся стрекозы оказались передо мной. И только сейчас до меня дошло, что гартогом я против шустрых стрекоз много не навоюю, следовало срочно найти арбалет. Визг, полный отчаяния, отвлек меня от поисков. Одна из стрекоз как-то умудрилась разглядеть ящера и теперь кружила над ним, стараясь достать хвостом. Позабыв об арбалете я кинулся спасать раненого товарища. Размахивая гартогом во все стороны, мне удалось отогнать стрекозу от раненого Изюмки.
Отбиваться от насекомых, стоя на одном месте, стоило мне громадных усилий. Съеденное пару часов назад мясо напомнило о себе с новой силой. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Дыхание со свистом и хрипом вырывалось из горла. Снова стало невыносимо жарко. Махая гартогом уже без всякой надежды и матеря на чем свет стоит себя за прожорливость и этот мир за таких вот мутантов, я каким-то чудом ухитрился зацепить кончик стрекозиного крыла. Потеряв управление, она совершила в воздухе немыслимый пируэт и шлепнулась на землю кверху лапками. Взвыв дурным голосом, я подскочил к ней и принялся кромсать на части. Первым отлетел пульсирующий хвост, затем настал черед лап и крыльев. Стрекоза дергалась и изворачивалась, хоть и не так ловко, как в воздухе. Хитиновый панцирь треснул, обрызгав меня жижей бурого цвета. Разрубив напоследок пучеглазую голову и плюнув на останки насекомого, поддал их ногой. Я устало вздохнул и взъерошил мокрые от пота волосы, в ушах шумело, а в глазах двоилось.
Хлесткий удар обрушился на правое плечо, сорвал с брони наплечник и серьезно оглушил меня. Словно в тумане, я поднес руку к голове и обнаружил на ней кровь вперемешку с зеленой слизью. Колени сами собой подогнулись, и я, чувствуя, как немеет все тело, завалился на бок. Последнее, что успел заметить, что из-под кучи вещей стартовала вверх, как ракета, голова ящера. Клацнули челюсти. Крылья последней стрекозы замерли и разлетелись в разные стороны.
Сознание медленно, но верно возвращалось ко мне. Во тьме зажглась маленькая звездочка – радость. Она росла и росла, маня своим светом. Я потянулся, и она ответила, ласково и нежно коснувшись моей щеки. Радость.
– Изя, фу-у, опять ты.
Но вместо слов изо рта вырвалось какое-то невнятное мычание. Первым открылся левый глаз затем лишь наполовину правый. На дворе ночь, похоже, что я, как упал, скрючившись боком, так и остался лежать. Радостный Изюмка повизгивал и вертел хвостом, разве что не гавкал и все норовил лизнуть меня в нос.
Попытка выпрямиться не принесла никаких результатов. Мышцы будто кисельные едва-едва шевелились, с трудом ворочался даже язык.
– Ысаа тлкни мня. На шс… ину.
Ящер быстро сообразил, что я от него хочу, и боднул меня в плечо.
– Ооххх.
Сил терпеть не осталось. Стало тепло и легко, но ненадолго, скоро станет противно и холодно. Все-таки долго я провалялся без сознания, но надо себя контролировать.
На удивление у меня нигде и ничего не болело, даже голова. Хотя вспоминается, что меня здорово по ней стукнули, раз провалялся в отключке до самой ночи. С этими мыслями, медленно, как облака, плывущими в сознании, я принялся ворочаться, разгоняя в конечностях застоявшуюся кровь. Мало-помалу мне удалось раскачаться и, неловко дернувшись, перевалиться на другой бок.
– А-А-Аааааа!
Перед моим носом были два огромных фасеточных глаза и морда, покрытая мерзкими волосками. Если бы не облегчился чуть ранее, сейчас бы точно напрудил в штаны. Однако насекомое не шевелилось, и тут до меня дошло. Это только голова, остального тела нет. Наверняка его ящер сожрал, он всякую гадость в рот тащит.
Первыми отпустило руки, на них и подполз к разворошенным вещам. Хотелось пить и наконец сменить исподнее на сухое. Пока полз, ноги безвольно волочились сзади, как чужие. Изя полз рядом, как брат-близнец. Когда добрался до рюкзака, я со вздохом привалился к нему и, чуть отдохнув, принялся стягивать с себя одежду. Получалось с трудом, пока снимал сапоги и штаны, пальцы, как отмороженные, едва слушались. Затем настал черед брони. То ли я стал шире, то ли броня села, но голова еле пролезла в воротник. Ощупав лицо, я слегка ошалел.
Вся правая сторона головы и шеи опухла, ухо превратилось в огромный вареник, глаз заплыл. От шеи до затылка шел длинный толстый рубец, кожа вокруг которого загрубела и была похожа на кору дерева. Ощупав всю голову целиком, я подумал, что еще легко отделался, но тут взгляд упал на ладони, освещенные бледным лунным светом. Легкий порыв ветра сдул с них пучок волос.
– А-А-ааааа! – В панике заорал я и схватился за голову снова. Рядом завыл в голос Изя, то ли передразнивая, то ли поддерживая.
Затылок был абсолютно лыс. То, что осталось от моей шевелюры, клоками слезало от прикосновений.
– Что это, радиация? Химикаты? Яд? Гребаные мутанты, – заорал я в темноту.
– Стоп, точно яд! Противоядие!
Вытряхнув содержимое рюкзака на траву, я дрожащими руками отыскал аптечку. Чуть ли не зубами вскрыл завязки и, отыскав заветный пузырек, вылакал его содержимое до последней капли.
– Ик.
В животе забурлило и стихло. Я снова ощупал голову в надежде на чудодейственные свойства местных эликсиров, но, увы, никаких изменений не почувствовал. Оставалась последняя надежда – Атамил. Надо двигаться!
Остаток ночи я провел, массируя и растирая ноги и совершая различные упражнения. К утру, едва забрезжил рассвет, я уже мог сносно передвигаться на карачках. Изя, решивший, что это такая игра, тоже активно ползал вокруг, старательно повторяя мои движения. Так ползком я обошел поле боя и собрал разбросанное оружие. Хвала богам, арбалет не пострадал. Также, хоть в книге и не говорилось о полезности стрекозиных останков, я все равно набрал три пары не поврежденных крыльев. Если и не продам, так хоть на память оставлю, икебану какую из них сделаю, красивые они.
Вся эта беготня разожгла во мне зверский аппетит. Вернувшись в лагерь, я набросился на заготовленное в дорогу змеиное мясо. Разогревать его не стал, опасаясь, что на запах жареного вновь слетятся насекомые или иные охочие до халявы создания. Тем более мясо даже холодным оставалось вкусным. Еда и обильное питье быстро восстановили мои силы, правда, с координацией все еще оставались проблемы, но это никак не повлияло на мое желание поскорее свалить из этого болота.
– Давай, собирайся, Сусанин, и выводи нас.
Ящер, сегодня даже не прикоснувшийся к еде, покорно полез под порядком истерзанный рюкзак.
– А ну погодь, – притормозил я его.
На рюкзак прилипли три стрекозиных плевка размером с куриное яйцо. Я попытался их счистить ножом, но безрезультатно, к этому времени они превратились в нечто напоминающее гудрон и прямо въелись в ткань.
– Придется идти так.
Еще два дня мы барахтались в болоте. Все это время Изя сидел за спиной и, выставив голову, как перископ, крутил ею во все стороны, сигнализируя мне о появлении еды или опасности. Первое встречалось чаще и отнюдь не исключало второе. Вообще удивительно, как я один прошел столько времени по болоту и не заметил столько вкусного или, что вероятнее не был сожран. Где-то к полудню, когда отчаяние и усталость начали снова о себе напоминать, я заметил в траве следы присутствия человека.
Старые покосившиеся мостки, проложенные по кочкам, давали начало едва заметной тропке, убегавшей в глубь густого подлеска. Уже в кромешной темноте и начавшем накрапывать мелком дождике тропинка привела меня к высокому частоколу из грубо отесанных бревен. Пройдя практически на ощупь вдоль забора, я, наконец, выбрался на дорогу и очутился перед воротами, в которые тут же забарабанил.
– Кто там шастает? – раздался сверху сиплый недовольный голос.
– Это я… в смысле дайте воды напиться, а то так жрать хочется, что переночевать негде.
Однако охранник моей шутки не понял и чуть погодя выдал:
