- Пей, наставник, - произнес он с насмешкой. – Или не веришь?
Веришь, не веришь… Миха повернул кубок к себе тем же краем, которого касался Хальгрим. А то кто ж их, местных умельцев, знает.
Пригубил слегка.
Вернул.
Дальше что? Совместная объединяющая молитва?
Обошлось без неё. Хальгрим тронул бока коня, и тот сделал шаг. Блеснуло солнце на пластинах доспеха. Жеребец наклонил шею и заржал. Звук этот резкий царапнул нервы.
- Стало быть, конь тебе не нужен? – уточнил Хальгрим. – Смотри.
- Смотрю.
Миха не отрывал взгляда от человека, которого нужно было убить. И убивать было категорически нельзя. И вот что с ним делать?
- Люди пусть отойдут, - он облизал пересохшие губы. И Дикарь завозился, спеша оттеснить Миху.
Обострились запахи. Звуки стали резче. Звон металла о металл. Хриплое дыхание Хальгрима, который тоже нервничает. Не так уж он уверен в собственной силе.
Вонь розовой воды.
Прикосновение нежной ладони к доспеху. Рука, которую Хальгрим стряхнул. Он раздражен, и леди Алисия обиженно поджимает губы, но отступает. Не только она. Люди пятятся. Они тоже чувствуют, что бой начнется.
Вот-вот.
Не было сигнала. Ни рева рогов, ни герольда, который провозгласил бы начало поединка. Просто конь вскинул голову, прижимая к ней уши, и снова заржал. А потом, повинуясь легкому движению всадника, сорвался с места.
Тяжелые копыта ударили в землю. И та загудела.
Опустилось забрало, защищая лицо. Копье наклонилось, целя в грудь.
А еще медленно, кружась, словно осенний лист, упал белоснежный платок из руки леди Алисии.
Глава 24
Глава 24
Миха качнулся.
И скользнул в сторону, пропуская и коня, и всадника. Запахло сырой землей, и еще сладковато – перепревшими листьями.
Дикарь оскалился.
- Трус! – женский крик ударил по ушам, но оборачиваться Миха не стал. Взгляд его был прикован к тому человеку, которого все же придется убить.
Вот конь, повинуясь воле всадника, попытался остановиться. Повернуться. И опасно накренился, однако устоял, лишь захрипел, оскалился, явно задыхаясь от ярости.
Упало в разрытую землю копье.
Правильно. Оно не для этого боя. А воздух засвистел, рассекаемый сталью. И хрип коня перешел в визг. Человек же молчал. Теперь он не спешил.
И конь подходил боком, танцуя, явно готовый подняться на дыбы.
Крутанулся меч.
И Миха с легкостью ушел от удара, чтобы на него же ответить. Правда, бил не по всаднику. Острие клинка взрезало попону, и запахло свежей кровью. Конь захрипел.
Но это был хороший конь.
Опытный.
Он закружил, пытаясь дотянуться до мелкого злого человека. И с ним закружился Хальгрим. Они танцевали вдвоем, жеребец и всадник.
Оба – могучие.
Оба закованные в железо. Опытные.
И тоже желавшие дотянуться до Михи. Вот только не получалось. Миха тоже не стоял на месте. Так они и кружились.
- Сражайся, трус!
Вот ведь баба неугомонная… но, кажется, Хальгрим сообразил, что так может продолжаться вечность. А вечности у него не было.
И он остановил коня, чтобы поднять руку.
- Дашь доспех снять?
Миха склонил голову.
Нет, можно было бы и отказаться, вот только доспех хорош и так просто его не пробить.
К Хальгриму тотчас подскочили люди, поднесли лесенку, помогли спешиться. И коня забрали. Жеребец дрожал и лязгал зубами, явно желая ухватить хоть кого-нибудь.
- Господин желает воды? – рядом с Михой появилась девушка того на диво благообразного вида, который сразу внушил подозрения.
- Нет.
- Умыться? Пот отереть? – девушка глядела в землю.
Невысокая. Хрупкая. Светловолосая. Воплощенная невинность.
- Сгинь, - буркнул Миха. И девица исчезла. А ведь пить хотелось. Зверски хотелось. И с каждым мгновеньем жажда накатывала все сильнее. А с нею появилось стойкое желание кликнуть эту самую девицу.
С водой.
С такою холодной сладкою водой. Во рту пересохло. И Миха снял флягу с пояса. Вода в ней успела стать теплой, да и вкус её показался на диво омерзительным. А жажда не унялась.
Да что же это…
Хальгрим пьет. Жадно. Глотая и обливаясь. И вода течет по груди его, впитываясь в и без того промокшую от пота рубаху.
Конечно. Доспех, поддоспешник… как он вообще на ногах-то держится? А пить хочется. Пить… неспроста.
Миха огляделся.
Хмурится Винченцо. Шевелит пальцами и смотрит куда-то… на кого?
На человека, который стоит в стороне.
Что за он?
Серые одежды. Издали можно принять за слугу, вот только держится человек иначе, чем слуги. И тоже смотрит… с улыбкой?
Снисходительной?
Что-то здесь не то… очень не то…
Человек почувствовал взгляд. Повернулся к Михе и слегка прищурился. Вот он поднял руку, поднес к губам и дунул на ладонь. А в следующее мгновенье в лицо пахнуло горячим ветром. Настолько горячим, что, лизнув кожу, он зажег на ней пламя.
И то проникло глубже.
Что за…
Хальгрим отряхнулся. И оскалился. Кажется, именно этого он и ждал. Кожа закипала и… и шла темными пятнами. Все-таки отравили? Вот же ж… а главное, как?
Миха сглотнул.
Спокойно.
Паника еще никому не помогала. Надо думать. Думать и… пятна расползались и затягивались. Но, проклятье, это было больно. И рука сама метнулась к шее, хлопнула, разбивая сосуд с кровью.
Ничего не произошло.
Мгновенье… и Хальгрим выступает. Меч в его руке описывает ленивый полукруг. Теперь он уверен. И… и жарко. Жар пробирается глубже.
Жар плавит кости.
И кровь закипает. Боль такая, что приходится делать над собой усилие, чтобы просто удержаться на ногах. Чтобы не заорать.
Нет уж.
Миха не даст себя… чем его так приложили? И главное, что делать? Бежать? Признав поражение? Разумно. Он выживет и вернется… а он стоит. Смотрит на Хальгрима. Перед глазами плывет, то ли сосуды лопаются, то ли…
Вот гадство.
И рука снова летит к шее, ударяя со всею силой. Кажется, слышится хруст. И эта легкая боль стирается новой. Из носа течет. Изо рта.
Честный поединок?
Клятвы?
Местные клятвы ничего не стоят.
Но по телу растекается прохлада. Медленно. Как медленно.
- А я ведь предлагал, - Хальгрим укоризненно качает головой. Он больше не спешит. И не боится. Он подходит, чтобы добить. И все-то вокруг это понимают.
Но никто не выступит против. Наоборот. Они будут рады, если Миха сдохнет. Вот только хрен им! Всем!
Миха вытер лицо и посмотрел на руку.
Кровь.
И кровью пропиталась рубаха. Кажется, кровь сочится сквозь кожу. Люди отводят взгляд. Его люди. Те, что пришли с Михой. И потом, после, они скажут, что бой был честным.
- Дурак ты, - чужой меч коснулся плеча, рассекая плоть. А Миха даже не стал уходить.
Нет на это сил.
Пусть даже кровь не кипит, но сил… не осталось. Самоуверенный идиот… он, Миха. Но умирать не хочется. И Дикарь согласен.
Ему тоже больно.
А еще он помнит стук бубна в руках шамана. И ярость, которая оглушала. И рык заставляет человека отшатнуться, а когтистая лапа бьет по лицу, вспарывая кожу. Кожа у людей тонкая, куда тоньше шкуры пещерного льва.
Боль не уходит.
Скорее теперь она существует где-то на грани. И Миха держит её, потому как это – их единственный шанс. Он теперь остро чувствует изменения.
И злится.
Тот, прежний, Миха никогда-то не злился. Он был классным парнем. Жаль, что он умер. А нынешний просто смотрит.
Вот ярость искажает лицо Хальгрима, и клинок его летит, готовый увязнуть в мягкой плоти. Но Дикарь уходит от удара, чтобы ударить самому. И когти пробивают ткань и кожу. Они рвут мышцы, да и кости не пощадят, но кости глубоко. И человек достаточно опытен, чтобы отступить.
Он ругается.
И зажимает рану рукой. Он снова серьезен и собран. И клянет себя за то, что потратил время на игру. Кружит. И Миха кружит. Медленно. Но с каждым шагом дышать легче. Боль пульсирует в висках, и кровь еще течет из носа, но почти не мешает.
