Не долго нам быть в лагере. Осенняя пора дала знать о себе и в этом благодатном крае. Зарядили сплошные дожди. Унылым вечером в палатку шагнул Дмитрий Семенович.
— Нечего, брат, тебе делать тут более, — сказал он после второй рюмки водки, — Теперь другая война будет. Сейчас морозы зарядят, и войска отойдут на зимние квартиры. Осада Силистрии и других крепостей уже снята.
— Хорошая новость. А что Государь?
— На девятнадцатое ноября назначено заседание штабов. После оного отбудет в Петербург. Уже известно, что главным оставит Дибича.
— Вполне достойный командующий.
— Я вот что спросить хотел, — нагнулся ко мне Гурский, — не было ли каких слухов о Залуском? У тебя же своя сеть. Может, что попадалось?
— А что с ним не так?
— А то, что приказали долго жить. И знаешь, как? Подавился польским штандартом. На постоялом дворе утром нашли слуги.
— Ишь ты, — без эмоций наливаю я в рюмки, — Тогда ,не чокаясь, за польский штандарт.
— Так не знаешь? — Дмитрий Семенович не берет рюмку.
— Ты думаешь, мои? Могу сейчас всех построить. Кто в бою участие принимал, на месте. Да и смысл мне его убивать?
— У тебя свои смыслы. Ну, не знаешь, так не знаешь, — он хватил рюмку, — Государь отправил в Варшаву двенадцать турецких пушек, чтобы отлили монумент королю Владиславу третьему. Не понравилось полякам идея. А тут еще эта смерть не вовремя.
— Действительно, какая неприятность, — невнятно ответил я,жуя кусок ветчины, — Думаю, что его грабили, а он лишнего наговорил по своей шляхетской гордости, вот и заткнули. Да перестарались.
— Езжай ка ты, Андрей Георгиевич, домой поскорее. Да негров своих увози. А то они всех баб тут перепортят.
Спорить я не стал. Наутро подморозило, лагерь свернули, и стали готовиться. Прискакал Гаврилов.
— Андрей Георгиевич, позвольте остаться.
— Зачем?
— По госпиталям двадцать четыре тысячи раненных и больных. Понимаю, что всем не поможешь, но довести инструкции, как действовать при угрозе заражения, я обязан. И помогу по мере сил.
— До Нового Года времени хватит? А там по снежку приедешь.
— Хватит. Как управлюсь, так домой.
Мы обнялись. Я дал ему денег. Он провожал наш караван, пока его фигура не скрылась из виду.
Глава 15
До Кишинева добрались быстро. А потом снова дожди и все пошло медленно и печально, пока не ударили настоящие морозы. В конце ноября уже совсем зима. Негры мерзнут и матерятся по-русски. Мы им покупаем по дороге волчьи шубы и шапки.
А у нас с Петром состоялся интересный разговор. По уговору он нас провожает до тракта на Питер, а сам с большей частью боевиков уходит к дому. И вот, ближе к месту разлуки подсел он ко мне на стоянке.
— Не сочти за дерзость, Андрей Георгиевич
— Садись, Петр Тимофеевич, — вздохнул я, — рассказывай, что за сомнения тебя гложут.
— Думаю так. Раз Государь пожаловал мне дворянство, то что-то понимать надо. Я, хоть и необразованный, но вижу, что куда сметливей некоторых бар буду. С вашей воли, конечно.
— Что ты так заговорил вдруг? Дворянство ему пожаловали, видите ли. А раньше что, оторви и выбрось был? Дворянство только ярлык. Сладкая приманка. Чем и плоха.
— Шучу я, Андрей Георгиевич. Понятно, что своим умом живем, своим народом. Не про то я.
— А про что?
— Не все понимаю, что вы делаете и для чего. Образования, наверное, не хватает. А знать хочется.
— Говори.
— Вот зачем столько специалистов готовите? Ладно, механики нужны. А художники, музыканты и прочие на кой ляд сдались? Ну один, два для развлечения. И будет. Сами прекрасно поете и играете. Да и механиков столько не надо. Посылаем на практику к чужим людям. Для них ровно старались? Или так просвещаете темных людей вокруг себя?
— Ишь, какие слова вылезли. Просвещение народных масс. Нет, друг мой, все намного сложнее.
— Так и меня просветите.
— Народ — это кто?
— Ну, уже был разговор. Я помню. Семьи сливаются в роды, роды складываются в племена, а те составляют народ.
— И как? Получается так сделать?
— Не везде. И не у всех.
— А с теми, у кого получилось, что?
— Если кто крепко живет, то обособляются по занятию своему. Кто соль варит, кто бочки делает, кто их охраняет.
— Понятно, легче заработать, раз дорожка накатанная. Но возьми народ в целом. Давай, к примеру, цыган разберем.
— Что их разбирать? Такой уж народ, что работать на земле не желают. Зато до лошадей первые, плясать, петь тоже мастера. И кузнецы из них есть. Но не жалуем мы их.
— Потому с них и начнем. А все ли они равны меж собой?
— Так барон у каждого табора имеется, он главней будет.
— Давай по-другому. Есть управляющая верхушка. Барон же не один? Старейшины есть. Они согласуют дела меж собой и с ним?
— Понятное дело, только они говорят «баро», что значит главный.
— Еще есть прослойка жрецов.
— Каких еще?
— Шувани. Цыганские колдуны и колдуньи. Лучше сказать, ведуньи. Потому что сами цыгане за злых их не считают. И свой суд есть. Сандо. А вот потом уже деление на тех, кто пляшет, кует, гадает, коней ворует и прочих. Цыган я нарочно взял, чтоб проще было, сейчас поймешь, почему.
— И причем здесь механики?
— А притом, что их нет у цыган. Теперь ответь мне, нам зачем ученые?
— Штуки разные умственные придумывают.
— Зачем?
— Чтоб мы сильнее были и денег больше получили.
— Молодец! Сам и ответил на часть вопроса.
— А цыгане как без них?
— А вот так, как были тысячу лет назад, как сейчас, так и через двести лет будут. Никуда не двигаются. Хотя народ одаренный, сам знаешь.
— Но можно прислонится к другому народу, как они делают, и жить спокойно.
— Можно! Подходим к самому интересному. Но сначала скажи, какие слои народного пирога видишь?
— Сверху верхушка. Государь с семьей, князья, графы, баре, одним словом.
— Сейчас ошибка. Ты называешь ярлыки, обертку, которую на себя они повесили. Давай пока говорить про властную элиту. Дальше.
— Так все по сословиям. Клир, значит. Это получается вроде жрецов. Там свой дележ. От архиерея до последнего пономаря, потом купечество, крестьянство, мещане.
— Стой. Сословия оставь в покое. Жречество пока правильно указал. Зачем оно нужно?
— Э?
— Для устранения сомнений. Они придают видимость правильности поступкам и решениям властей. Или наоборот, анафему кричат неугодным. Исходим из того, что любая власть от Бога. Или по-другому, сначала назначается в высшем, горнем мире, а потом уже у нас воплощается. Это люди чувствуют. Поэтому очень важно согласовать поступки элиты с совестью, объяснить, что только так и было правильно. Ну, это если мы говорим сейчас говорим про их официальное сборище. Есть и другие. Старцы, которые реально горний мир могут узреть. Они в эту систему не входят. Но они есть, и задачи имеют другие. Узнать реальную Волю Божию, Его Промысел о человеке или народе. Дальше кого назвал?
— Купцов.
— Не только они, но и все, кто с большими деньгами дело имеет. Банкиры, в первую очередь. Также промышленники, которые решают, что производить и развивать. И все они спаяны и связаны.
— Потом крестьяне, — подсказывает Петр.
— Чем крестьянин от мещанина и ремесленника отличается, кроме рода занятий, если зависимость от бар уберем? Хлеб свой трудом добывают и тот и этот.
— Тогда ничем.
— Но из любого сословия могут выйти люди, которые призваны толкать вперед. Изобретать оружие для армии, станки для промышленников, указывать перспективы для банкиров. Это закваска, заквашивающая всю кадку с тестом, хоть ее и мало будет. Это прослойка умников, ученых. А чтоб лучше им работалось, а остальным о душе думалось, нужны художники с музыкантами. Их задача поднять уровень мысли и направить дух в нужную сторону.
