— Говори, — нехотя кивнул он, видя, что скандала не получается.
— После того, как в Москве я сорвала вашу «акцию» по привлечению иностранцев к «Манифесту», у тебя начались проблемы «с ними»?
Мунтяну кивнул.
— Потом ты вернулся на работу, там запил и тебе посоветовали уволиться?
Он опять кивнул, чуть помедлив.
— Ты решил, что источник всех неприятностей — это я и начал меня преследовать. Но кое-какие тёмные личности за меня заступились?
— Это ты навела их на меня! — гневно процедил Мунтяну.
— Конечно, я, — не стала отрицать очевидное я, — ты тогда был так ослеплён своими обидами и претензиями, так что мог и убить меня. И сам бы потом сел. Так что я защищалась, как сумела. На моём месте ты бы поступил также.
— Ты всю жизнь мне сломала! — прошипел Мунтяну с яростью.
— Нет, Роман, свою жизнь ты сломал и продолжаешь ломать сам, — не согласилась я.
— Что? — вытаращился на меня он.
— А то, — ответила я, — я знаю, таких как ты, Роман.
— Каких таких?
— Людей, одержимых идеей, — ответила я. — которые жить просто так не могут.
— Я не фанатик, — набычился Мунтяну.
— Ага, а уже второй год цепляешься за иллюзию своей идеи.
— Это не иллюзия!
— Роман, вот ты сейчас горишь этой своей идеей, — пристально посмотрела в глаза Мантяну я и очень тихо, чтобы не услышал никто посторонний, продолжила, — а ты не думал, а что будет потом, когда у тебя, предположим, всё получится и Советского союза больше не будет?
— Начнется новая, справедливая жизнь! — вскинулся они глаза его вспыхнули торжественным огнём.
— Ой ли? — скептически прищурилась я, — а ты не думал, что теперешнее поколение, выросшее в Советской стране, когда у них вся жизнь государством расписана и обеспечена, ты не думал, как все эти люди впишутся в новую жизнь? Смогут ли жить при другой системе? Как они будут выживать при жестком капитализме? Как начнут конкурировать друг с другом, воспитанные на идеях равенства и братства?
— Ну… — неуверенно протянул Мунтяну, пытаясь сформулировать достойный ответ, но я ему не дала, меня уже понесло, вся та горечь за мою разрушенную, ранее великую страну, за то, что потом случилось в моём времени, выплеснулось на него.
— А я тебе скажу как, Роман! — меня аж затрясло, — брат пойдёт на брата! Дружные ранее братские народы будут с ненавистью бросаться друг на друга. Начнутся многочисленные регулярные войны, подогреваемые «друзьями» с запада, которые будут наживаться и жировать на человеческих жизнях! Республики изолируются друг от друга, но самостоятельно жить не смогут. Простые люди начнут прозябать в нищете. А теперь представь, Роман, а что делать полукровкам, когда весь Советский союз сейчас перемешался⁈ Что делать полуармянке-полуазербайджанке или полурусскому-полуукраинцу? Выбирать сторону папы или мамы? Идти воевать против двоюродных братьев по папиной линии или по маминой? Или плевать на свои корни и вообще дезертировать куда-нибудь в Таиланд? А двоюродные братья с обоих сторон пусть сами как хотят, так и выкручиваются?
— Почему в Таиланд? — не выдержал Мунтяну, лицо которого от моих слов приобретало все более и более ошеломлённое выражение.
— А куда? — пожала плечами я. — Таиланд далеко, там только океан и пальмы. Других проблем нет.
— Ты передёргиваешь, — не согласился Мунтяну. — Не будет такого.
— Будет, Роман, и не то ещё будет! — убеждённо заявила я, вспомнив Карабах, Донецк и снос памятников воинам-освободителям в Риге.
Я вспомнила, как мы с Жоркой отдыхали в турецком отеле и познакомились с азербайджанской и молдавской семьями. Милые люди. Азербайджанцы были врачи, а молдаване — гидрогеологи. Мы так прекрасно проводили с ними время, веселились, болтали, шутили. А вот их дети между собой общаться уже не могли, потому что совершенно не знали русского языка.
— И ты хочешь ускорить конец! Нельзя так! Пойми, Роман, чтобы уничтожить идеологию, нужно дать взамен другую идеологию, и она должна быть гораздо лучше и полезнее предыдущей. Тот же Ленин посмотри, как поступил. А он был мудрым человеком.
— Но Ленин… — начал было Мунтяну, но я опять его перебила.
— Да при чём здесь он! Ты пойми, Роман, какая бы страна не была, но только тогда она будет воистину великой страной, когда в этой стране простому человеку, работяге, будет жить хорошо и безопасно. Когда старики и дети не будут голодать. Когда стареть будет не страшно! Во всех остальных случаях — нет!
— Ты не понимаешь! — яростно принялся отстаивать свои позиции Мунтяну, — в этой стране никогда не будет…
— Замолчи! — шикнула я на него, указав глазами на Светку, которая бросила свою любимую «картошку» и жадно слушала наш спор. — Пойми, Роман, нельзя сломать такую страну! Наши враги за границей только и ждут этого! Ждут нашего поражения, чтобы начать высасывать ресурсы, природные и человеческие. Они никогда не будут нам друзьями, потому что не относятся к нам, как к равным. Мы для них — всегда третий сорт. А вот когда мы будем мощной страной, они нас будут, как минимум, уважать. На равных. Пойми, Роман, для этого нам нужно развивать то, что есть. Да, в этой системе много неполадок и проблем. Очень много! Но нужно проблемы решать. Неполадки исправлять. А не ломать! Понимаешь меня?
Мунтяну неуверенно кивнул.
— И вот когда ты поймешь, что нужно сделать, какая взамен старой системе должна вырасти новая, но так, чтобы простому человеку стало жить ещё лучше и спокойнее — только тогда начинай действовать! — подытожила свой эмоциональный всплеск я и не удержалась, съехидничала, — а так ты и себя, и ребят только довёл бы до нехорошего финала, и в этом я вам помешала, да. Каюсь, прости.
Мунтяну сердито отмахнулся. Он был задумчив. Сидел, уставившись перед собой невидящим взглядом и что-то думал, думал.
Я понимала, что ему нужно время, поэтому пошла взяла Светке еще пироженку, а себе томатный сок. Немного подумала и взяла Мунтяну тоже томатный сок и два бутерброда с колбасой.
Вернулась и поставила на столе. Светка принялась уплетать «картошку» (Римма Марковна меня убьет, что я её перед ужином сладким накормила), а задумчивый Мунтяну, не глядя, машинально выпил томатный сок, съел бутерброды, а потом еще выпил и мой сок тоже.
Я усмехнулась.
— Лидия, что мне делать? — наконец отмер он.
— Как это что? — посмотрела на его напряженное лицо я, — жить дальше. Работать.
— Я не смогу просто так жить. Мне нужна идея. Чтобы гореть. Иначе я зачахну.
— Но я же дала тебе идею, — сказала я, — сделай нашу страну еще более великой! Устрани все недостатки, не сломав то, что уже есть. Приумножь богатства. Сделай так, чтобы люди еще больше гордились, что они — советские люди, а не стыдились своей национальности.
— Это всё красивые слова, — вздохнул Мунтяну, поднимаясь из-за стола, — это сделать невозможно. Ладно. Хорошо, что поговорили. Я буду теперь думать.
— Роман, не бывает ничего невозможного, — убеждённо сказала я, — если человек поставил цель и действительно хочет этого — он этого всегда достигнет. Не всегда быстро, но обязательно достигнет. Люди вон и без ног на Эверест поднимаются!
— Лида, я потерял всё! — нахмурился Мунтяну, — у меня нет ни работы нормальной, ни жилья! В моей трудовой книжке последняя запись об увольнении из депо «Монорельс» по собственному желанию, а потом — что я дворник в микрорайоне «Комсомольский». В моём личном деле, как мне шепнули, стоит большой крест. И вот что я могу делать?
— Всегда можно начать жизнь заново, — ответила я, — уезжай в другую местность, где тебя не знают, смени фамилию, женись и возьми фамилию жены. Получи новое образование. Которое поможет тебе реализовать твою идею. И берись, и делай!
— Хорошо, Лида, — кивнул Мунтяну, — я иду думать. Но у меня к тебе ещё много вопросов.
— Договорились, — согласилась я, — всегда рада поговорить с тобой. И ответить на твои вопросы.
Мунтяну ушел, я немного задумалась и тоже собралась вставать. И тут я увидела, какими огромными глазами смотрит на меня Светка.
