Впрочем, тут у нас Мариэтта стала другой. Хоть это точно была та самая, в той книжке было её фото в молодости, и оно почему-то врезалось мне в память. Незадолго до нашего отъезда в Соединённые Штаты она окончила историко-философский факультет Высших Женских курсов в Беломорске. Ещё стоило отметить, что она писала фантастику и стихи, причем не только на русском, но и на английском, французском и армянском, переписывалась с Джеком Лондоном и подумывала о вступлении в Прогрессистскую партию[2].
— Ой!
Моя дорогая, не дождавшись ответа, чувствительно двинула меня локтем.
— Ты слышал, что я сказала?
— Милая, опять ты о своем⁈
— Ну да, банковская реформа, создание Федеральной Резервной Системы! Это же чудо! Полтора жида точно пришел бы в восторг. Бесконтрольно печатать бумажные доллары и торговать на них со всей Центральной и Южной Америкой, как за золото! Раньше такое себе позволяли только англичане!
Достали, честное слово! Я ещё в конце девяностых успел наслушаться про «торговлю резаной бумагой по цене золота»! И не то, чтобы они были совсем не правы. Доход от печатания бумажных и электронных денег признают все страны. Он так и называется — «эмиссионный доход»! В Российской Федерации, к примеру, он официально входил в доходную часть бюджета. И ничего плохого в этом никто не видел! Да и вообще, посчитали бы для начала, сколько те же Штаты имеют от «печатания фантиков», а сколько — от производства и внешней торговли! Или, если так хочется о негативе, сколько они имели с фактически колониальной эксплуатации Латинской Америки. Да эмиссионный доход рядом с этим смотрится совсем не впечатляюще[3]! Однако, пора отвечать!
— Что тебе сказать, родная… Во-первых, я не уверен, что он выполнит то, что обещает. В этой стране это обычное дело! Политик может обещать попусту, чтобы привлечь избирателя. А может и желать, но ему просто не дадут. Повторяю, президент США очень зависим от здешних «денежных мешков»!
Тут мы прервались, чтобы раскланяться с Малиновским, шедшим по аллее нам навстречу. Я уже не раз мысленно покаялся за то, что назвал его «каким-то»! Ценнейший оказался кадр! Именно он задвигал идеи на тему научной организации труда. Вот мы и решили его подучить и организовать ему небольшую стажировку на заводе Форда. Чтобы потом думал, как внедрить конвейерное производство у нас. Нужнейшее дело во время Мировой войны будет!
Он и сейчас шёл, беседуя с каким-то инженером с завода Форда. Уж не знаю, как ребята из нашего аппарата добились, чтобы тот выехал сюда с нами. Впрочем, я поднялся на тот уровень, когда в такие мелочи вникать не только не обязательно, но даже и вредно! Договорились — и слава Богу! А сбоку этого «ценного мужчину» сопровождала одна из наших «секретарш».
— Во-вторых, он может и не избраться. Сама знаешь, у Тафта и Рузвельта по опросам сторонников больше. И не будет нам никакой ФРС! И никаких «денег из воздуха»!
А вот тут я уже не так уверен. Пока что, пусть и тихо, и не для всех, про создание ФРС из кандидатов задвигает только наш приятель Вудро. А я точно помню, что ФРС создана в 1913-м году. Значит, или его всё же выберут, или кто-то из соперников сопрёт идею. Ну, или банкиры, которым она очень нравится, заставят президента выполнить пункт чужой программы. Всё может быть!
— И в третьих, ты сама говоришь, что раньше себе позволяли только англичане! Разрешат ли они это американцам? Не уверен!
Супруга нахмурилась и я поспешил продолжить:
— Но в главном, дорогая, ты права! Создание ФРС резко увеличит количество свободных денег в Соединённых Штатах. А значит, возрастают и наши шансы эти деньги привлечь!
— То-то! — с притворной суровостью сказала моя Натали и украдкой нежно погладила по плечу. На большее мы прилюдно не осмелились бы.
Тут вдалеке мелькнул и Роберт Бунзен, однофамилец и тёзка великого химика[4], второй наш «особо ценный мужчина». На этот раз именно в кавычках. Господина Бунзена мы отобрали из довольно большого количества кандидатов именно потому, что он любил «важно надувать щёки», особенно перед молоденькими и симпатичными барышнями. С учётом этого мы выделили ему в сопровождение Марьям, семнадцатилетнюю девушку, наполовину русскую, а на вторую половину — татарку. Как это нередко случается с дочерями разных народов, особенно в юности, она без разбора поражала мужские сердца какой-то диковатой красотой. Наш расчёт оказался верен, и господин Бунзен, которого сие прекрасное дитя сопровождало почти неотлучно, вовсю распускал перед ней павлиний хвост.
И объяснял, что всё дело в октановом числе. Чем оно выше, тем большую мощность можно снять с мотора. При одинаковом весе и объеме мощность может отличаться в разы. Да и КПД тем выше, чем большего сжатия удаётся добиться без детонации топлива.
Таки он был прав, дамы и господа! Обычный прямогонный бензин, получаемый разгонкой сырой нефти, имеет октановое число всего сорок-сорок пять, и потому двигатели на нем довольно маломощны.
Бензин, получаемый термическим крекингом, который Шухов разработал почти четверть века назад (да-с, господа, в «дикой» России этот метод освоили ещё тогда, а остальные «не тянут» его и до сих пор![5]) даёт октановое число около семидесяти двух, и такой бензин уже вполне годится для мощных грузовиков и «бусиков».
Но авиационные моторы и гоночные автомобили требуют большего. И это большее в России даёт разработанный якобы мною, Юрием Воронцовым, каталитический крекинг. Хотя, почему «якобы»? Там я помнил очень немногое, так что поработать пришлось всерьёз. Но нам удаётся восемьдесят пятый бензин, вполне годящийся для многого.
Но и тут всё не слава Богу! Этот процесс даёт прекрасные результаты на российской нефти, где доля циклических соединений в нефти очень высока. А на американской, странным попущением Господа состоящей почти только из линейных молекул, результат весьма скромный.
Помню, было очень трудно объяснить разъярённому Рокфеллеру, почему для Ротшильдов в Европе всё прекрасно работает, вот ему — шиш с маслом!
К счастью, я помнил состав катализатора для изомеризации легкого бензина. Молекулы не длиннее пяти-шести атомов углерода в цепочке из линейных становились «разветвленными» и «раскидистыми», повышая этот бензин аж до девяносто третьего. Который вполне годился уже и легковых гоночных автомобилей, и для авиационных движков.
Но эти секреты я ни Рокфеллеру, ни Ротшильду, ни Нобилям не отдавал. Строилось моё предприятие, где работали наши сотрудники и наши безопасники. Пара попыток захвата оборудования привела к пожарам, еще с десяток отбили, и все прекратилось.
Потомки могут спросить меня: «Что ж ты бензин не этилировал? Не сумел тетраэтилсвинец сварить⁈ Или такой уж сторонник экологии⁈» Нет, сварил я его быстро, как и сколько добавлять в бензин тоже быстро разобрался. Но быстро начиналось освинцовывание движков. Эту проблему и в нашей реальности решали долго, и мне приходится возиться. Направление понятно, но… Пока что Рокфеллер и Ротшильды с Нобилями гоняются за моими секретами. Причём Рокфеллер из них — самый беспардонный.
Вот и пришлось нам «подставить» господина Бунзена. Вернее, сделать так, что Роберт сам подставился. Своею волею и охотою, хоть и не понимая степени риска.
На самом деле, к секретам нефтехимии, за которыми так страстно гонялись подчинённые Рокфеллера, он прикоснулся самым краешком. Но на вопросы типа «знаете ли вы?» — всегда многозначительно отвечал: «Зна-а-а-ю!» и тому подобное. Создавая у окружающих впечатление человека, допущенного к самым сокровенным секретам Воронцова. Именно он, благодаря действию чар Марьям и работал «ловушкой для бандитов Рокфеллера». Причём, стараясь убедить её, двадцатисемилетний Роберт, словно великий артист, убеждал прежде всего себя! И потому ему верили даже те, кто точно знал положение вещей!
Однако… Ловушка почему-то не сработала. То ли чутьё у людей Рокфеллера звериное, то ли собрали подробную информацию про нашего нефтехимика в Баку и Беломорске. И вычислили, что ничего стоящего он знать не может. Да, наверное, хватит тратить ресурсы, пора отправлять его домой, в Россию.
