прошëлся туда-сюда по палате, как бы принимая тяжëлое решение.
— Знаете, Артëм Борисович, это, конечно, некрасиво с моей стороны, но и вы войдите в моë положение, — витиевато начал он.
— Скажите как есть, а там решил, — кивнул я, мне сейчас любая соломинка была важна.
— Не так давно господин Бенкендорф изволил арестовать графа Неклюева и скоро должен пройти допрос. Дело в том, что наше ведомство само заинтересовано задать некоторые вопросы, касательно Артиста и прочих отступников, ведь получается, граф контактировал с разными преступниками.
— Так что мешает вам дождаться доклада Тайной канцелярии? — невинно спросил я, понимая, куда клонит вёрткий интриган.
— Это деликатное дело — мы бы не хотели, чтобы вся информация о бывших членах Ложи попала на стол Его Величеству, понимаете?
— То есть вы хотите предложить мне стать пособником в укрывании сведений государственной важности? — строго спросил я.
— Вы слишком категоричны. Понимаю… Эмоции, молодая кровь… но всë далеко не так. Мы непременно покараем отступников и переловим их всех, но сами, — сделал он акцент на последней фразе. — Ложа не хочет выносить сор из избы. Всë-таки виновные — наши бывшие адепты, вот и наказывать их должны мы.
— Понимаю, — согласился я.
На самом деле этот шельмец боялся, что граф Неклюев вот-вот закукарекает и выдаст всю гнилую компашку бастионских аристократов, в том числе и род Пильняк, а дела Ложи с прочими разглагольствованиями лишь оправдания для неокрепших умов.
Чтобы я поверил во всю эту дурнопахнущую романтику общности и некоего некромантского кодекса чести? Пф-ф.
— Давайте так, — Пильняк подошëл ко мне и положил руку на плечо. — Вы мне Неклюева, а я поднимаю все свои связи, и в течение недели отыщем вам «восьмëрку»? Она не Распутин, но тоже кое-что умеет.
— Она?
— Нет.
— Ты ещё не выслушал меня, — сказал я Бенкендорфу.
— А что тут слушать? Неклюева я не отдам — он важный свидетель. Пильняк зарежет его в своих казематах и хрен нам тогда, а не показания.
— Не станет он подставляться, — возразил я. — Он хоть и мразь, но понимает — не сдаст остальных, значит, сам на себя тень бросит. Ему выгодно всех убрать. Какая, в конце концов, разница: он убьëт Неклюева или мы?
— Мне нужен Пильняк, — твёрдо отрезал Христ. — Плевал я на остальных дворянчиков. Этот ублюдок подставился, и прикрыть свою жопу подельниками я ему не дам.
— Без него у нас не будет Восьмёрки, — я сжал кулаки. — Ты же понимаешь, что если он нажмёт где надо, нас даже слушать не станут в Ложе, а собственных некромантов такого уровня у канцелярии нет.
Александр Христофорович прошёлся по кабинету и погладил столешницу кончиками пальцев.
— Хочешь честно, Артём?
Я скрестил руки и кивнул.
— Я с тобой столько уже вожусь, а ни одного шага навстречу не увидел, не считаешь это неправильным? — мы встретились взглядами, но давать заднюю я не собирался. — Мы всё ходим и ходим вокруг да около, а сведений у меня с гулькин нос — я ведь тоже под давлением, знаешь ли.
— Не отдашь Неклюева, я прекращу сотрудничать, — предупредил я шпика.
Христ ударил по столу кулаком.
— А ты не охренел ли часом мне условия ставить⁈
От громкого стука в комнату вбежала девушка-секретарша.
— Пошла вон! — рявкнул на неё Бенкендорф,
— Простите, — пропищала как мышка девушка и тут же закрыла за собой дверь.
В первый раз я видел, чтобы начальник охранки так вышел из себя. Его лицо покраснело, казалось, даже маленькие усики встопорщились от гнева. Он ослабил ворот рубашки и подошёл ко мне.
— Артём, ты можешь просить за себя — без проблем, ты же знаешь, наше ведомство тебе всегда шло навстречу, но не надо впутывать сюда левых дружков. Ломоносов тебе дорог, понимаю, но нам нет никакого резона вкладываться в него. Он бывший священник, повоевал где-то там, расплакался и ушёл, обычный неудачник, и, мне кажется, не с теми ты людьми дружбу водишь.
Я посмотрел в его прищуренные глаза и холодно ответил.
— Что-то я задержался в ваших кабинетах, — и развернулся на выход.
— Стой, — крикнул в спину Христ. — Ты куда?
— Решать проблему, — ответил я, не оборачиваясь, и толкнул дверь.
Та тоскливо проскрипела и осталась широко распахнутой, открывая вид на столик секретарши, которая чуть не подавилась пирожным и быстро стряхивала крошки с губ.
В принципе я знал, что Бенкендорф будет против, но нужно было точно убедиться в этом. Раскрывать тайну Ломоносова я не имел права — это его дело. Так что оставался единственный выход — самому найти способ лечения Вани, либо каким-то образом удовлетворить условия сделки с Пильняком.
Тот уже отослал письмо в Воркуту, где сейчас гостила делегация из Кракова. Представительница некромантского ковена Рената Жмудская была давней подругой Пильняка и, по его словам, приедет в Бастион для установления диагноза Вани. Оказывается, их рода дружили с незапамятных времён, и даже война не оборвала старые связи.
В Российской империи женщин старались не допускать к Ложе, но полного запрета не было. Тогда как в Польше, входившей в Скандинавский союз, эта практика широко распространилась. По сути, ковен полностью состоял из женщин-некромантов, как эдакий клан или школа, наподобие распутинской.
Они формировались вокруг именитых Восьмёрок и те сотрудничали со своими государствами, получая выгодные контракты и пожертвования. Что-то вроде воинских компаний, поставляющих магов на фронт или для охранных целей, а также оказывающих медицинские услуги, обучение, консультации и даже торговлю информацией.
У меня было несколько идей, как решить вопрос с Пильняком, но сейчас важно другое — деньги. За Лорда, пальчики с отступников и тридцати метровку мне выплатили сорок тысяч рублей. С Артистом пока неясно, сколько заплатят — будет ещё экспертиза его смерти. Пильняк сказал, что к этому подключат даже церковь. Ведь седьмой ранг — это вам не шутки.
Потому со всеми запасами я мог «прокормить» Ломоносова за свой счёт только восемь дней. Нужно было сколотить побыстрее капитал и набрать побольше процентилей для взятия следующих шагов в некромантии. Я предупредил группу, что остаток сегодняшнего дня буду отсутствовать. Приказал им дежурить в доме Ривки и охранять девушку на всякий случай, а сам укатил в Вологду, вздремнув
