к животу и провёл анализ повреждений. Чудо, но печень не задело, клинок прошёл аккурат между органами, повредив диафрагму и немного кишечник. Я приступил к лечению и через три минуты уже готов был вставать. Благо маны на всё хватало с лихвой, и именно ей я компенсировал недостаток техники. По ощущениям всё сделал правильно — нигде не болело.
Оглядевшись, я увидел выжженный след на траве, ведущий далеко за пределы поместья.
«Ваня!»
Кинувшись его искать, я облазил всю округу и нигде не обнаружил. Наконец, в отверстие проломленных ворот вбежала группа магов, и среди них вдалеке я узнал Бенкендорфа. Работники Тайной канцелярии оцепили дом и кричали, чтобы все выходили с поднятыми руками.
Предателей заставляли тратить всю ману и, завязав глаза, увозили по тюрьмам ради дальнейшего допроса. Роду Неклюевых грозил обряд забвения, запрет на магическую деятельность и внушительные тюремные сроки. А вот графу светила вышка за предательство интересов родины. Провести отступника внутрь Бастиона — это грубейшее нарушение безопасности.
— Что с Ваней, — спросил я Христа, когда начался весь этот обыск и аресты.
— Нашли, жив.
— Состояние? — уточнил я.
— В коме, — покачал головой шеф охранки, — боюсь, он стал овощем Артём.
В первую секунду я не поверил услышанному, ведь новость о том, что друг жив, вытеснила всё остальное.
— Это как? Что с ним?
— Его здоровье поддерживают некроманты, — хмуро ответил мужчина, — уточняй у них. Прости, у меня сейчас много дел, что по Артисту? — обернувшись, поинтересовался он.
— Убит, — махнул я рукой и поплёлся в Ложу, куда и увезли Ломоносова.
«Стал овощем», — проносилось в мозгу, и сразу же перед глазами замаячил образ Ивана: весь такой правильный из себя, иногда робкий, мягкий с детьми и женщинами, но сильный духом и закалëнный множеством испытаний.
«И что вы хотите сказать, что всë? На этом его путь будет закончен? В дрянной потасовке?»
Я не любил заниматься самоедством, но сейчас где-то там, в голове, ковырялся червячок сомнения. Он обвинял в случившемся меня, что не стоило вот так проявлять слабость, что надо быть всегда хладнокровным и просчитывать каждый шаг.
Да, оно так, но даже я не железный и могу сделать что-то на эмоциях, а тут такой случай — угрожали жизни близкого человека. Не знаю, какой чёрствой скотиной или трусом надо быть, чтобы на такое не ответить. Тем более всë было под контролем — его не должны были тронуть неклюевцы.
«Не должны, но тронули».
— Как он? — спросил я у некроманта, что сейчас проводил сеанс лечения. У него была нашивка на плече «V», означавшая пятый шаг.
Бенкендорф выбил сильного лекаря для Вани, но не лучшего.
— Стабильно плох, — ответил вставший некр, — мы не знаем, что с ним. Залечили ожоги и несколько переломов, внутренние органы целы, но что-то не так. Надо подождать ночь, посмотреть, как будет вести себя организм.
Я решил сам проследить за его состоянием, потому остался ночевать в госпитале при Ложе. Ломоносову выделили отдельную палату, самую лучшую.
Каждый час Ване становилось хуже, но как только дежурный некромант подходил с процедурой лечения, хворь тут же отступала.
«Если бы его лëгкие были забиты маной, то он бы уже умер», — рассуждал я про себя, — «Кашель, кровохарканье, невозможность дышать — всë это отсутствовало. Лежит почти здоровый на вид, даже румянец вон какой».
Наутро пришëл некромант шестого шага и тоже не смог внятно сказать, что происходит, но одно мы выяснили точно — без ежечасной подпитки Ване не жить.
— Сколько будет стоить продержать его тут до выяснения диагноза? — спросил я некроманта — "шестëрку'.
— Мы не рекомендуем этого делать. Формально он мëртв…
— Но его мозг, сердце и остальные органы работают, — возразил я. — Он абсолютно здоров, только попробуйте отказать ему в помощи, — предупредил я его. — Сколько?
— Скорее всего, ему как ликвидатору позволят лечиться ещë неделю, но, сами понимаете, он не единственный больной и по бумагам проводится как… — некромант хотел сказать «как труп», но осëкся под моим взглядом, — как особый случай, — выпутавшись, закончил он. — А дальше: пять тысяч рублей в день за двадцать четыре процедуры, палату и круглосуточный уход.
— Я согласен, — ни секунды не думая, ответил я, — будет вам пять тысяч в день, только пусть он живëт.
Некр посмотрел безнадëжным взглядом на больного и кивнул, особо не веря, что я долго продержусь с такими тратами. Они были действительно большими, но Ваню я не брошу.
В открытую дверь постучали. Я вышел из раздумий и увидел на пороге Пильняка.
«Кажется, у него был седьмой шаг?» — быстро вспоминая биографию крысëныша, подумал я.
— Чудовищная ночка, — деланно сочувственно вздохнул он, проходя внутрь и закрывая за собой дверь. — Кто бы мог подумать? В самом сердце аристократии пряталась такая гниль, — он покачал головой и подошëл к неподвижному Ване, коснувшись того рукой.
— Можете осмотреть его?
— Тш-ш-ш, — поднял палец Пильняк, — ага, ага, — качая головой, говорил он сам себе. — Кажется, понятно, — закончил глава Ложи и отпустил руку клирика. — У него нарушения в ментальном теле, — подытожил Якоб.
Если честно, я ожидал, что тот начнëт торговаться за информацию.
— К сожалению, мои силы не позволяют заглянуть глубже, но при таком количестве неактивной маны странно, что он вообще жив, хм.
— Вы можете видеть его ментальное тело? — уточнил я на всякий случай.
— Да, но слабо, говорю же — мне не хватает одного шага, чтобы добраться до разгадки, так что боюсь, я бессилен, — как-то на полуслове закончил он, намекая на продолжение, но не спешил говорить дальше.
«А вот и торг».
— Тогда, может быть, вы знаете, кто на это способен? Скажем, Распутин? — предположил я единственную кандидатуру восьмого шага, которую я знал.
— Да вы что? — удивлëнно воскликнул Пильняк и почесал свежую щетину, чтобы не выдавать улыбку. — Кто я, а кто господин Распутин? Он даже слушать меня не станет, не то, что согласится кого-то лечить. Нет-нет, Григорий Ефимович сейчас лучший некромант Российской империи, единственный за последние двести лет, кто так близко подошëл к Сопричастности на девятый шаг. Увольте, но не могу.
— Тогда что же?
Пильняк глубоко вздохнул, но, промолчав, заложив руки за спину и
