И тому, и другому событию в исторической науке нашлось лишь одно лаконичное объяснение: «В силу случайных обстоятельств…»
* * *
Домофон запел протяжной соловьиной трелью, заставив Евгения Леонтьева оторваться от форума. Который, впрочем, в отсутствие «Старовера» с «Техником» сильно увял.
— Да!
— Встречай голодающую, кормилец! — весело попросила трубка.
Женя нажал кнопку открывания дверей, включил свет в коридоре, подождал, пока с лестницы донесется шелест прибывшего лифта, открыл дверь.
Катя вышла из разошедшихся створок, извиваясь и пританцовывая, время от время начиная кружиться, после чего вышагивая дальше, в такт неведомой музыке, звучавшей у нее в наушниках. Так и миновала своего «кормильца» — изобразив перед ним плечами «цыганочку». Похоже, она находилась в состоянии полного восторга.
Леонтьев выдернул у нее из левого уха наушник и поинтересовался:
— Что-нибудь не так?
— Бухгалтер, ты скучный импотент! — заявила в ответ девушка. — У тебя даже на шее не повиснешь от радости! Хоть бы для приличия сделал вид, что я тебе немножечко нравлюсь.
— Немножечко? — уточнил Женя и согласно кивнул: — Немножечко нравишься. Верхняя губа с левой стороны вроде как ничего.
— Ну и дурак, — беззлобно проронила Катя, наклонив голову набок. — А я, между прочим, все знаю.
— Что?
— Все! Что, откуда и почему. Знаю, где искать убрус и где взять списки твоей школы. Знаю, откуда растут ноги у твоей школы и когда, куда и откуда она бегала. Я знаю все-е-е-е!!! — И Катя, вскинув руки, закружилась на цыпочках.
— Ну так рассказывай.
— Так просто рассказывай? И все? — остановившись, вскинула она брови.
— А ты хочешь, чтобы я перед тобой на колени вставал?
— Ну, не знаю-ю… — вытянула губы в трубочку девушка. — Слушай, а почему ты считаешь, бухгалтер, что «крыша и еда» означают только кровать и макароны с тушенкой? Хочу в ресторан!
— А у тебя от хотелок ничего не треснет?
— Подожди! — вскинула она палец. — Слушай и запоминай. Твой Басарга и вправду оказался ключом ко всем замкам. В учетной книге Поместного приказа отмечено, что поместье его на Ваге находилось возле монастыря нашего. А во всех двинских и карельских землях после выбитого им помилования он, понятно, уважением пользовался. И почти все вешки, что ты сам заметил и мы вместе вычислили, с ним связаны. И иезуиты те монастыри выбивали, которые как-то с ним связаны, и интернат твой к кольским землям всегда льнул и сейчас там же лежит. Помнишь, ты удивлялся странному письму мичмана, что в несуществующем монастыре лечился? Там Басаргино поместье бывшее. Видимо, после иезуитской атаки школе пришлось там под гражданский объект маскироваться.
— И что мне это дает?
— А то… — опять затанцевала Катерина. — После того как запретили иезуитов, школа вышла из подполья. Я нашла монастырь, разгромленный иезуитами и восстановленный после их изгнания. А это уже девятнадцатый век, а не шестнадцатый или семнадцатый. Дикая куча открытых документов, газетных подшивок и мемуаров. Единственный монастырь из всех. Причем восстановил его человек, о котором слагали легенды, за которым следили репортеры, и вся его жизнь вообще под лупой проходила… Имея такой хвост, даже крот слепой все до последней крошки найдет.
— Что за монастырь?
— И что за человек? — Девушка закинула-таки руки ему за шею и кокетливо склонила набок голову: — Так в какой ресторан мы сегодня идем?
— Он ведь даже не епископ! Даже не епископ! Иерархи все многие годами себя церкви посвящали, всю судьбу, все силы и здоровье положили на служение Господу! С самых низов пробивались. Из иноков в келари, из келарей в игумены, из игуменов в архидьяконы, из архидьяконов в архимандриты… Иным жизни не хватает все ступени служения пройти, до архиепископов подняться! Здесь же, по прихоти царской, из игуменов безвестных он сразу в митрополиты запрыгнул! Где это видано? Как он себя в служении Господнем показал? Где? Чем выделился, чем веру утверждал?..
Новгородский епископ причитал не то что долго — бесконечно. И в этот раз явно отдал сильное предпочтение вину перед молитвами. К угощению же и вовсе прикладывался один только Басарга. Белорыбица, щука с шафраном, заливное из судачьих щечек. Постное все, понятно, — однако вкусное.
Обиду архиепископа Пимена подьячий отлично понимал. По старшинству, по всем правилам местничества и канонам церкви митрополитом должен был стать он. Старше стоял только архиепископ Герман — но того Иоанн не утвердил. Впрочем, что Пимен? Сейчас, вестимо, все архиереи в печали или возмущении напивались по своим трапезным, проклиная всеми известными словами безвестного выскочку, по царской прихоти внезапно оказавшегося над ними.
Служить всю жизнь церкви, честно зарабатывая день за днем почет и уважение, медленно поднимаясь по трудным ступеням мест, и вдруг в одночасье — ничтожный священник с морского острова становится над тобой старшим. Тут любой аскет или отшельник и тот бы запил!
Схрустев несколько жареных пескарей, подьячий запил их вином и продолжил выслушивать стенания обманутого в ожиданиях старика. Ничего не поделаешь — епископ Пимен и с вооружением Важской обители ему подсобил, и за Мирославу перед царем заступился. Нужно уметь быть благодарным.
Андрей Басманов сидел напротив, расстегнув опушенный бобровым мехом кафтан с шелковыми шнурками застежек вместо пуговиц. Снизу была атласная рубаха, тоже расстегнутая. С шеи свисал крупный золотой крестик. Опричник тоже пребывал в глубокой задумчивости, которую пытался прояснить кубками вина, что бывалый воин глотал один за другим. Но вместо ясности глаза его только сильнее соловели.
— Не люб мне Филипп, — сказал Басарга, поняв, что никакого разговора не будет и что позвал его к себе новгородский епископ лишь в порыве отчаяния, не имея никаких планов. Выпить подьячий был не против, но нужно и меру знать. Собеседники захмелели, а падать головой на стол в гостях боярину Леонтьеву не хотелось. — Не люб. Посему, коли чем помочь супротив него надобно будет, сказывайте. Подсоблю.
— А ведь тебя государь слушает! — внезапно вскинул голову Басманов. — Эк ты Германа сковырнул… Сковырни и Филиппа, а?
— Я уж попытался. Но удобен больно новый митрополит Иоанну. Не зря он его из такой дали притащил.
— Но ведь ты мо-ожешь… — с пьяной жалостливостью попросил опричник. — А поехали завтра в слободу? Ты там к Иоанну явишься — и скинешь!
— Дочь моя духовная у царицы в наперсницах! — внезапно поднял голову новгородский епископ. — Ее тоже испросить надобно! Постой, постой, — засуетился Пимен. — Я ей грамоту отпишу…
— Не нужно, — поднимаясь, ответил подьячий. — На словах передам.
— Едем! — решительно поднялся Андрей Басманов и тут же завалился мимо скамьи. Хорошо хоть, она рядом со стеной стояла — не упал, просто сел обратно, немного наискось: — Завтра же едем!
— Поезжайте, — согласился Басарга. — В Александровской слободе и встретимся. Мне же завтра нельзя, в Поместный приказ наведаться нужно обязательно. Но я верховой, я вас догоню.
Неделя у подьячего выдалась тяжелая. Сперва братчина с друзьями. Потом веселье с друзьями по поводу царской милости. Сегодня вот — печаль епископская по поводу хиротонисации игумена Филиппа в митрополиты московские. А завтра — Басарга с побратимами собрался жалованные грамоты на уделы новые получать. И по такому случаю, само собой, без гулянки крепкой не обойтись.
Боярин Леонтьев размашисто перекрестился, мысленно моля Господа о здравии.
— Истинно так, — согласно пробормотал Пимен и тоже перекрестил свою длинную седую бороду.
Басарга счел это ответом Всевышнего и немного расслабился.
* * *
В следующий раз все они встретились уже в епископских палатах Троице-Сергиевого монастыря[31], в трех часах пути от Александровской слободы. Басарга пришел сюда поздно вечером, один, оставив друзей и холопа на постоялом дворе, и ощущал себя самым настоящим заговорщиком. Впервые в жизни своей поступал он не в согласии с волей государя, а вопреки ей — хотя и на благо русского царства.
Андрей Басманов был уже здесь, с надеждой спросив:
— Ну как?!
— Сказывал я, что Филипп опричников душегубами обзывает, — отчитался подьячий. — Но Иоанн токмо отмахнулся с усмешкой. Молвил, что «пустое это все». Полагает, митрополит так злобу епископскую тешит.
— А еще что? — Архиепископ Пимен, в полном облачении, с белым клобуком на голове мерно расхаживал от стены к стене возле скромно накрытого на этот раз стола. Токмо малина, мед и яблоки. Правда, кувшин с вином все же был, и Басарга налил себе полный кубок. Ему просто хотелось пить.
— Не слушает. Его наконец-то донимать перестали с его обителью самовольной, вот и радуется. Токмо-токмо дух перевел после прежних попреков. Нет, святой отец, ныне его супротив Филиппа не подвигнуть. Да и простыми попреками не обойтись. Надобно вину найти куда более тяжкую.
