с поверенным заглядывают мне в глаза.
— Это я о своем. Извините. От потрясений этих дней я сделался нездоров.
В этот момент постучались со срочным донесением. Государь взял, прочитал лист и сел на стул перед стоящим на вытяжку адъютантом. Минут на пять все замерли в ожидании. Николай Павлович повернулся боком и закинул ногу на ногу: «Докладывай, чего уж там».
Я слушал и боролся с нервическим ознобом. Струйка пота текла по спине.
Сводный отряд под командованием полковника Залуского попал в засаду. Сначала в тылу появился сам Юзеф Бонаветура Залуский с помощником и заявил, что понятия не имеет, где вверенные войска: «Наверное, ушли вперед». Потом стали подтягиваться остатки егерей. Стала складываться картина. Перед въездом в лесистый распадок поляк остался на месте и оставил при себе улан и артиллерию. Через несколько верст на лейб-егерей и финляндцев навалились многократно превосходящие силы турок из засады. При наличии пушек шансы были бы. А так почти всех положили, включая генерала, бывшего командира.
Адъютанта отправили. Мы посмотрели друг на друга.
— Теперь действительно символично, — хмыкнул я, — вместо ведущей роли в жизни Европы роль паскудных предателей и исторических негодяев. Прошу разрешения отбыть. Необходимо выяснить, кто из моих людей остался в живых.
— Идите, Зарайский. Вы оказались правы. Значит, будем воевать одни.
На берегу меня встретил Гурский.
— И что, разведка ничего не знала? — с ходу накинулся я.
— Не горячись. Разведка не знала. Некоторые догадывались, но на решение Его Императорского Величества это никак не повлияло.
— Все равно, я не понимаю логики. Обласканный полковник из свиты. Деньги, престижная служба, положение в обществе. Можно сказать, влияние на политику. Не верю я, что Юзеф Бонавентура Залуский не соображает в военном деле настолько. Пусть враг, но какой смысл это делать сейчас? Не поделишься догадками, раз некоторые догадывались?
— Помнишь наш разговор за отличным молдавским вином? — Гурский оглянулся и отвел меня в сторону метров на пять от остальных, — совсем недавно Залуский вступил в масонскую ложу «Казимир Великий». И вспомни вопрос про кровавые жестокие жертвы. И больше не спрашивай.
Гурский развернулся и пошел по берегу. А я в одиночестве смотрел на прибой.
До утра мы ждали в лагере возвращения своих. Пока печально все. Из пяти негров выжили двое. Причем один тяжелораненый умер к обеду. Федя скрежещет зубами:
— Это предательство! Он был моим другом. Мы с ним в джунглях делали засады на португальцев. Ели из одной тарелки, делили все трудности. И вот, он лежит в чужой земле. Ты терял друзей?
— Терял, Федя, терял. И сейчас теряю. Из двадцати человек вернулись десять. И то, только потому, что успели развернуть лошадей под прикрытием гранатометов. И если я не показываю злость, то это не значит, что ее нет.
Загадок много. Свою разведку выслать нашим запретили. И даже не включили в разъезд. Бокового охранения вовсе не было. И не дали его устроить. Когда началась пальба, мои тут же залегли за деревьями. Среди егерей возникла неразбериха. Бывший командир полка попытался организовать сопротивление, но его ненадолго хватило. Турок навалилось раз в пять больше. Старший дал команду на стрельбу из РПГ. Четыре человека отстреляли все шестнадцать заряженных труб, пока остальные разворачивали повозки. Успели прорваться.
— И что, будем скорбеть и терпеть? — скрежещет зубами Федя, — Я говорил с царем, он мне понравился. Может, он не знает?
— Знает. И я говорил. И с ним, и с Гурским. Проверка будет проводиться. Пока у них нет оснований говорить о предательстве. Наши подозрения к делу не пришьешь. Общая версия такая, что Залуский просто струсил и потерял управление, допустил ошибки. Но за это его даже не накажут.
— Но погибла элита вашей армии! Голову надо отрубить.
— Федя, пока не горячись, — пытаюсь я предупредить излишние речи, — Ты теперь русский офицер и дворянин. Это политика. И не наша. За своих людей мы спросим. Потом. Сами. А сейчас будем ждать развязки. Надо, чтобы она не обошлась без нас.
На обед меня позвал Дмитрий Семенович в свою палатку, особо.
— Понимаю отчаяние, дорогой друг. Переживаю твои потери, как свои. Но это война. Всякое бывает. Во всем разберемся.
— Это многих волнует. Ничего этому Юзефу не будет?
— Детский вопрос, право. Думаю, ты спрашиваешь более для очистки совести перед своими неграми. Когда на кону стоят отношения с Польшей, о каких наказаниях может идти речь? Напротив, сейчас Залуского тихо отпустят от войны подальше, а после Нового Года жалуют генерал-майором да и в отставку отправят, — он посмотрел на мое мрачное лицо и схватил за плечо, — Ты думаешь, Государь ничего не понимает? Если бы дело касалось русского, то разговор был бы иным. А тут без веских доказательств нельзя ничего предпринять. А их нет. В противном случае, развопится половина Европы.
— Ладно. Не только утешать же звал?
— Поддержка нашим войскам, как понимаешь, не дошла. Государь желает послать тебя на помощь. Турки пробиваются. А больше некому.
— А что не пошлет?
— Так ты не в армии. А посему вот тебе письмо. Если решишь, то выступай утром. Нет, так будем ждать штурма, — Гурский протянул мне записку.
«Дорогой друг, — писал Император, — В это сложное время остается надеяться только на самых преданных друзей, коим я тебя всегда считаю. Если имеешь силы и решимость помочь в военном деле, то направляйся к принцу Вюртембергскому и поддержи его против неприятеля. Если такой возможностью не располагаешь, то не имею ничего супротив. Ибо Господь наш дает испытания по силам».
Записка догорала на пламени свечи. Гурский молчал.
— Мне нужен маршрут, сопроводительные письма и сопровождение, — смотрю я перед собой, — Моих прибавилось, но этого мало.
— Можно только две сотни казаков и полуэскадрон улан с пушками.
— Прекрасно. Доложите Государю, что я выдвигаюсь завтра. И еще, пусть доставят англичанина. Кое-что осталось незавершенным.
Мой прадед говорил: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». Чутье говорило, что обязательно надо идти. И ничего плохого не будет. Я объявил своим решение. А после вызвал самый проверенный десяток и Федю.
— Мы завтра уходим на боевые действия, — смотрю я на хмурого негра, — не должно остаться незавершенных дел. Нужно установить, куда направился Залуский. И убить. Лучше тихо и естественно.
— Ты же не собирался?! — вскинулся Федя.
— Я думал. Сам понимаешь, это поворотный момент. Или я выполняю волю Императора, а она однозначна. Без веских доказательств ничего ему не сделают. А при наличии оных только пальцем погрозят. Или заступаюсь за своих людей. Решение я принял
