— А! Точно! — Яшка хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл, что хотел рассказать! Сюда же вчера гость приходил! Мы едва успели в подвал схорониться.
— Что за гость? — насторожился я.
— Видеть мы его не видели, только слышали, — Яшка одернул потертый серый пиджачок, чуть маловат был костюмчик, на животе топорщился. — Но говор приметный такой, ни с кем не перепутаешь.
— Пшекает? — быстро спросил я.
— Чего? — встрепенулся Яшка, потом просиял пониманием. — Ага! Точно! Пшекает! Так ты знаешь, сталбыть, кто это, дядя Саша?
— Может и знаю, — хмыкнул я. — Но ты все равно рассказывай, что здесь случилось.
— Дак это… — Яшка запустил пальцы в свою отросшую как попало шевелюру. — Значит, вчера вечером, уже темно почти было, слышим какую-то возню во дворе. Кто-то будто кого-то тащит, а тот упирается и скулит, как собака. Мы с Борисычем юркнули в подвал и засели там, как мыши. А этот, сталбыть, пшек затащил в дом какого-то мужичонку. И давай его пытать с пристрастием…
— Пытать? — переспросил я. — Иголки под ногти загонять и паяльник запихивать… Гм… В рот?
— Да не, без такого всего, — отмахнулся Яшка. — мужичок тот трусоват явно, ужом изворачивался, только бы пшека не злить. И вот этот самый пшек спрашивает, куда, мол, делись некий Шнырь и некий товар? Ты, мол, сосед, у тебя окна в эту сторону выходят, ты все должен был видеть, гнида, так что рассказывай. А тот ноет. Мол, как услышал, что стреляют, думал немцы пришли, в подполе укрылся, а потом как граната взорвалась, его вообще картошкой засыпало и консервными банками. Пшек тогда ему пару плюх выдал, и он вообще расклеился, запричитал, начал умолять не трогать, детишек приплел…
— Сроду у Вяза никаких детишек не было, — меланхолично вставил Лев Борисович. — Женщина была одна, но сбежала.
— Это который Вяз? — оживился Яшка.
— Вязовкин, Андрюшка Степанович, — в монотонной речи доктора мелькнуло что-то… Ирония? Сарказм?
— Вяз-вяз, в говне увяз? — хохотнул Яшка. — Так это этот Вяз что ли?
— Что еще за Вяз? — полюбопытствовал я.
— Да есть у нас один, — губы доктора брезгливо дернулись. — После революции тушенку и муку за золото продавал. Тут неразбериха творилась, а он, сучий потрох, склад продовольственный себе в подпол перетащил. На него чекисты облаву устроили, а он от них в сортир спрятался, прямо в очко щучкой нырнул, думали, он там утоп, а он, смотри-ка, выбрался.
— А что же его потом не арестовали? — спросил я. — Когда поняли, что выжил?
— Откупился, видать, — доктор пожал плечами, как будто теряя к разговору интерес.
— Да вонял он так, что ни один чекист к нему подходить не стал! — захохотал Яшка.
— Тихо ты, — цыкнул я. — Голосишь так, что в комендатуре услышать можно.
— Ох, прости, дядя Саша, забылся что-то… — Яшка снова хлопнул себя по лбу и голос понизил. — Так вот, значит, пшек этот спрашивает… А, я это уже говорил! В общем, мужичонка этот, Вяз который, долго вилял и ныл, потом сказал, что, мол, видел, как рядом с домом Шныря шныряли… Хе-хе… ребята Ухвата. И что, видать, они тут пальбу и устроили.
— Ухвата? — я приподнял бровь. — А это еще кто?
— А я почем знаю? — Яшка дернул плечом. — Может Вяз его придумал просто.
— А потом что? — нетерпеливо поторопил я, а то Яшка опять принялся поправлять свой куцый пиджачок.
— Да ничего потом, — Яшка всплеснул руками. — Пшек сунул Вязу в морду пару раз для острастки и выволок наружу.
— Дом не обыскивал? — на всякий случай уточнил я.
— Не-а, — мотнул головой Яшка. — Выволок Вяза… А, я уже это тоже говорил. В общем, он ушел и больше не приходил. И вроде как, историю про Ухвата он проглотил. Видать, поспешил этого самого Ухвата искать.
— Ладно, пес с ним, с пшеком пока что… — сказал я. — Сам-то ты что думаешь? Из города тикать будешь?
— Вот уж нет! — Яшка тут же надулся от возмущения. — Партизан из меня никакой, я в лесу или заблужусь сразу, или ногу в первой же яме поломаю. Да и потом, куда бежать-то? Везде фрицы одни, а в городе затеряться проще, усы наклею, картуз нацеплю, и вот уже другой человек!
— Отчаянный ты мужик, Яшка… — я покачал головой.
— Пааапрашу! — приосанился тот. — И вовсе я теперь не Яшка, а… — он похлопал глазами, наморщил лоб, дернул себя за ухо. Чертыхнулся, полез в карман за аусвайсом. — Семен Панфилович Загузьев. Вот!
— Ладно, Семен Панфилович, — усмехнулся я. — Жить-то ты где собираешься?
— Так это… — Яшка поскреб затылок.
— Да ладно ты, не ссы, я про тебя уже договорился, — я ободряюще похлопал его по плечу, скрыв, что на самом деле я рад, что он никуда бежать не собирается. Яшка с его языком, как помело, кадром был тем еще, конечно, но его умение без мыла из любой жопы вывернуться — в этом он был прямо-таки неподражаем. И машину водить умеет опять же…
— Дядя Саша… — Яшка тронул меня за рукав.
— Прости, задумался, — я подмигнул ему и повернулся к доктору. — Степан просил на словах вам передать, что завтра он с вами встретится близ того места, где коза на выпасе мочало съела, а два петуха пели хором. Надеюсь, вы понимаете, что это значит.
— Конечно, Александр… Как вас по батюшке? — Лев Борисович кивнул.
— Можно просто Саша, — усмехнулся я. Подмигнул — Да и вряд ли мы встретимся после того, как покинем этот дом, разве нет?
* * *
Вопреки опасениям, Яшка вовсе не балагурил, пока мы шли к дому Марфы. Не размахивал руками, не трепался. Крался за мной, как кот, неслышной тенью. В принципе, мы могли не скрываться, у меня был ночной пропуск, но мне хотелось посмотреть на «новое приобретение» в команде, так сказать, в дикой природе. Нет, я, конечно, понимал, что выживаемость у Яшки невероятная. Что он ухитряется выкрутиться из самых безнадежных ситуаций. А это значит, что мозги у него в голове все-таки имеются. И он не станет привлекать к нам лишнего внимания, когда не требуется.
До дома Марфы мы добрались без приключений. Проскользнули вдоль кустов у берега, потом дворами. Один раз пришлось замереть в тени, пропуская патруль. Фрицы нас не заметили, увлеченно обсуждая недавнюю вечеринку на квартире у какого-то их дружка.
— Значит так, сегодня поспишь у меня, а завтра Марфа выдаст тебе ключи от комнаты, — сказал я, поднимаясь по лестнице. — Как король будешь жить практически. Большая комната на днях освободилась.
— А что случилось с прежним обитателем? — деревянным каким-то голосом спросил Яшка.
— Обитательницей, — сказал я. — Ее в Германию отправили вместе с другими женщинами.
— Не расстреляли? — тревожно спросил Яшка.
— Насколько я знаю, нет, — ответил я. — И не в концлагерь угнали. Она портниха, вот фрицы и решили, что от нее в Германии больше пользы будет. А что, если бы расстреляли, то ты бы не согласился на такое жилье?
— Да я… Это… — Яшка замялся, но ответить не успел. Мы как раз поднялись на второй этаж, и с лестницы стало видно, что дверь в комнату Златы распахнута. А на полу у порога сидит Фима, раскачивается вперед-назад и подвывает тоненько.
Я бросился к нему и заглянул в лицо. Взгляд его блуждал из стороны в сторону, избегая моего.
— Фима, — я легонько тряхнул его за плечи. — Фима, что случилось? Где твоя мама?
Никакой реакции. Продолжает раскачиваться и подвывать. Я вскочил и заглянул в комнату. Там царил разгром. Не в том смысле, что комнату как-то прицельно крушили, но наблюдались явные следы борьбы. Рядом с окном валялся разбитый цветочный горшок. Всякие женские штучки сброшены с подзеркального столика на пол. На кровати все перевернуто, зеркало треснуло, будто в него чем-то бросили…
— Фима, — я присел напротив мальчишки и снова попытался заглянуть в его глаза. — Фима, здесь кто-то был, да? Кто-то приходил сюда и забрал твою маму?
Никакой реакции… Бл*ха! Что же тут случилось? Руки затряслись от тревоги за Злату. Ее арестовали? Подобрались ко мне вплотную, забрали Злату и сейчас допрашивают в подвале?
