Напрягшись снова, стал я его поднимать, стараясь оберегать и сильно не беспокоить голову. С трудом вступил я на подножку с ношей в виде Николая на плечах. Положил его на Белкин диван.
Как раз в тот момент вспыхнул на темной ночной дороге новый свет. Зашумели вдали другие шины. Однако в этот раз не стал я обращать на них внимание. Поздно было тратить время на новую машину. А вдруг не затормозит? И так сколько времени потерял.
Я просто спрыгнул с подножки, обежал машину с носа и распахнул пассажирскую дверь. Забравшись на подножку, стал подтягивать парня на пассажирское место.
Даже не заметил я, как машина, что освещала себе путь, подъехала совсем близко. А потом, миновав стоящий на носу Колькин зил да Белку, съехала на край дороги и медленно остановилась.
Оказался это пятьдесят второй газон. На мгновение решил я, что это кто-то из наших, однако фигура мужика, что выпрыгнул из кабины, показалась мне не знакомой.
Мужик, между тем побежал к Белке. Ну а я спрыгнул из кабины и подался ему навстречу.
— Чего у тебя тут? Авария? — Торопливо заговорил рябой мужик с элеватора, глядя на меня обеспокоенным взглядом.
— Слетел с дороги, — сказал я ровным тоном, — сам не знаю как. Нашел его уже в кювете.
— Живой? — Спросил он обеспокоенно.
— Живой, — кивнул я, — но только в обмороке. Голову разбил и все никак не очнется. В больницу ему надо.
— Доживет?
— Не знаю, — сказал я честно, обернувшись к Белкиной кабине.
— Ты его уже загрузил к себе в машину?
— Загрузил, — посмотрел я на рябого.
Тот помолчал пару мгновений. Потом вздохнул и, наконец, решился:
— Помощь нужна какая-то?
— Да, — я кивнул, — если только бензином. Я не дотяну до города и обратно. А до моей станицы дольше ехать, хоть там и больница.
— А до моей еще дольше, — потер он шею, — я с Успенки. Да только у меня, у самого с бензином беда.
Мужчина замолчал. Пару мгновений подумал.
— Ладно, — сказал я, хлопнув его по плечу, — ничего распотякивать. Спасибо тебе, что остановился. Но времени не стоит терять. Умрет же.
— Постой, — сказал он, когда я уже решил вернуться к Белке, — давай, я возьму раненого на себя? У меня в Армавире родственники есть. Ночлег найду, да и бензину мне дадут. А ты если уж с Красной, то не доедешь и будешь по Армавирским стоянкам телепаться до утра, пока бензину себе где-нить не сыщешь.
— Спасибо, — кивнул я ему.
— Да что я-то? — Ответил Рябой, — главное ты сделал — не бросил пострадавшего в беде, в машине. Ты тут главный герой. Ежели придет он, тот шофер, в себя, тут же скажу ему, кто его выручил из машины.
— Он очень удивится, — улыбнулся я скупо.
Когда перегружали мы еще живого Колю в газон рябого, раненный даже пришел в сознание на короткий срок. Буквально на полминуты. Пока несли мы его за руки, за ноги, открыл он глаза и спросил:
— Где я?
Ответа так ему никто и не дал, потому как провалился сразу же Коля в новое забытье.
Я же думал все это время о том, каких же людей мы потеряли, когда развалился союз. Да, бывали разные люди: и злые, и шкурники, и карьеристы, и такие, кто за свое благополучие ближнего и продаст, и раздавит, если так будет нужно. Однако было много и других: порядочных, простых, добрых и отзывчивых. Таких, кто правда думал, что человек человеку брат, а не враг, как в девяностые или конкурент, как позже, в нулевые и двухтысячные.
С грустью подумал я, что уйдут мало-помалу люди, воспитанные другим обществом. Что всего-то через каких-то двадцать лет, в девяностые, не останется никого, кто мог бы так просто, по своей воле помочь бы ближнему. Злые будут сымать с ближнего последнюю рубаху, а добрые — побояться помогать, чувствуя во всем опасность. Развалилась сначала страна, а вслед за нею развалились и людские души. Так, я все это видел, когда проживал те времена.
Стоя на обочине, рядом с Белкиным колесом, глядел я, как газон рябого мужика, звали которого Петром Сергеевичем, сдвинулся с места. Покатился он по обочине, и развернулся на пустой, без разметки дороге. Направил пятно от своих фар на Армавир.
— Коль увидимся потом, — сказал я Петру Сергеевичу перед отъездом, — ты хоть расскажи, как там, у тебя все прошло. Выжил ли Колька.
— Выживет, — уверил меня Петр, — он крепкий, хай держится за свою жизню. А за самосвалом егошним пришлю я кого-нить. С утра позвоню в колхоз.
Так, мы и расстались. Когда мимо меня проезжал его пятьдесят второй газон, махнул я Петру Сергеевичу на прощание. Тот посигналил, а потом взвыл мотор его машины высоким звуком, и набирая скорость, газон пошел прямым ходом до города.
Зашумел вокруг ветер. Зашелестела листвой посадка и я, как-то машинально обернулся к лесополосе.
Не сразу я понял, дело было в звуке ветра, или же в том, что почувствовал я на своей спине чужой беспокойный взгляд.
Привыкшие к темноте глаза быстро рассмотрели в низкорослом терне, обрамлявшем лесопосадку, собаку. Безродная, но крупная, пегой масти, стояла она внизу, высунувшись из кустов на половину тела.
В небе снова блеснула молния, за нею ударил глубоким басом гром. В краткой вспышке света, отразившейся в глазах собаки зелеными искорками, увидел я, что внимательно смотрит она на меня.
— Не ты ли, — спросил я собаку, — Радарова невеста? Крупная.
Собака, конечно, мне не ответила. Только вышла полностью. Стала боком, показав выпуклую грудь и впалый живот, тонкие, длинные лапы, отобранные, словно бы у борзой породы.
— Или, может, ты виновница того, что Колька с дороги слетел? Перебегала, где не надо, да не хватило у парня духу собаку сбить, чтобы удержаться на трассе. Ежели так, может не так он и плох, — вздохнул я, — хоть и глуп. Ладно, беги уж.
Собака снова мне не ответила, хотя глядела она пристально, словно бы не только хотела, но и могла что-то сказать. Однако не сказала. Только лишь юркнула обратно в кусты, где ее след и простыл.
Утро было пасмурным, но дождь кончился. В колхозе ожидали, что к обеду поля просохнут, и уборку можно будет возобновить. Приняли решение не тормозить работы.
— Слышал я про аварию, — сказал завгар, — слышал, что упал в кювет самосвал где-то между хуторами Северным и Раздольным.
— А про водителя не слышал? — Спросил я, ожидая у стола Олегыча своей путевки.
— Про водителя? — Задумался Федотыч, — нет. Не слышал. Слышал, что вытащил его кто-то с машины. И все. Вот я, что скажу, — завгар поудобнее разместил свое пухлое тело на деревянном стуле за рабочим столом, — шофер, что скинул свою машину с дороги, в рубашке родился, потому как ехал за ним следом тот, кто не остался на дороге, не погнал дальше, а съехал и выручил. Пока есть у нас такие люди, — сказал Федотыч убежденно, — и страна стоять будет.
В следующее мгновение телефон, стоящий у завгара на столе, зазвонил. Он поднял трубку, стал, с кем-то разговаривать.
Я же просто забрал у Олегыча свой заполненный путевой лист, пошел за Белкой.
—… И если бы не славный коллектив гаража станицы Красной, умер бы человек страшной смертью. Однако общими силами удалось этого избежать. Сегодня Егор Степаныч живет и поправляется…
Как только вышел я из диспетчерской, услышал звонкий голосок Сашки Плюхина. С интересом глянул, откуда он доносится.
У Сашкиного Пятьдесят третьего стояла группка людей: Сашка Плюхин, Казачок, Микитка, Титок, Боевой, Серега Бесхлебнов Мятый, да дядька Калиненок. Все скучковались вокруг Плюхина, да слушали.
Сам же Сашка держал в руках газету. Читал:
— Много кто из водителей не оставили товарища своего в беде, — продолжал Плюхин, — однако особенно отличились товарищи Игорь Землицын со своей машиной по прозвищу Белка, Мария Фадина и Михаил Федотович Штанов, — Плюхин осекся, глянул на окружающих, — А кто такой этот Штанов? — Удивился он искренне.
— Штанько, может? — Сказал я, подходя к группе.
— О! Игорь! — Улыбнулся Казачок, — а мы как раз за тебя в газете читаем! Дядь Мася принес, — Кивнул он на Боевого.
