нашел его почти сразу.
— Товарищ сержант, разрешите обратиться?
— Чего тебе надо Соколов, с утра пораньше? — Он особой радости, конечно, не проявил. А потом вообще, не дожидаясь пояснений, вдруг наклонился ближе и доверительным тоном сообщил, — Чет сон снился… Хреновый. Трубы и ямы. А вокруг — танки. Не знаешь, к чему это?
Я завис, соображая, что можно на такое ответить.
— Товарищ сержант, ну, по Фрейду, трубы — это мужское начало, ямы — женское. Наверное.
— А танки? — Стегачев с абсолютно серьёзным лицом посмотреть куда-то вдаль.
— Так армия, товарищ сержант…
— Да? Ну, может… А ты чего хотел-то. — Он, наконец, вспомнил начало нашей беседы.
— Состояние здоровье плохое. Отекло горло, заложило нос, боль в голове и, судя по ощущениям, поднялась температура.
— Епта… Где ты умудрился заболеть? Только вчера приехал, уже захотел в санчасти загаситься? Или про Олечку уже рассказали? А? Ну-ка, колись, Соколов. Про Олечку уже историй наслушался? Ну, хоть бы через недельку. А тут прям на следующий день.
— Никак нет! Честно говорю, можете попробовать лоб. — Я вообще не понял, что он имеет в виду. Какая, на хрен, Олечка. Тем более, в армии этим милым женским именем может называться, что угодно. Даже любимый сапог командира дивизиона.
— Нахер мне его пробовать. Я тебе че? Термометр? Или мать родная? Еще попросил бы губами изменить. Ну, ты, Соколов… Сейчас дождемся кого-нибудь из офицеров, подойду, доложу. Пока действуем согласно распорядка дня.
Однако, дождаться никого нам не пришлось. Зазвонил телефон рядом с дневальным. Тот схватил трубку, выслушал, что говорили ему на том конце провода, причём, в данном случае, реально на том конце настоящего провода, а не образно выражаясь. Связь-то внутренняя. А потом подбежал к Стегачеву.
— Товарищ сержант. Построение на плацу. Командир бригады строит.
— Е-мое! — «замок» посмотрел на меня так, будто я виноват во всем. — А ты говоришь, Соколов, женское, мужское. Так и знал, не к добру. Давай, вместе со всеми. Не помрешь, думаю. Потом, как раз, в санчасть отправишься.
Пришлось подобрать сопли, и я не в художественном смысле, а очень даже натуральном, а затем шуровать на плац.
Командиром бригады оказался взрослый, лет пятидесяти на вид, мужик. Смотрелся он даже как-то простовато. Может, из-за деревенского круглого лица и «чапаевских» усов. Не знаю.
— Что случилось? — Спросил за моей спиной знакомый голос Исаева.
Блаженный Олег был снова бодр и свеж. Даже удивительно. Будто не этот человек находился со мной в 9-й роте. Вот как меняет людей окружение. Сейчас он вообще выглядел вполне нормально. Даже отлично.
— Да хрен его знает. — Ответил я, не поворачивая головы. — Может, из-за новоприбывших.
Комбриг минуты три по-отечески рассматривал солдат. Потом вдруг спросил стоявших рядом.
— А что, бойцы, жалобы есть? На пищу, например?
— Никак нет, товарищ полковник, — Ответил прапорщик. Тот самый, у которого я получал белье.
Он даже чуть сдвинулся вперед, словно пытаясь закрыть своей грудью всех недовольных, если таковые найдутся.
Полковник прищурился, оглядел его живот и лоснящуюся физиономию, а потом сказал.
— Я вижу, что у тебя жалоб на пищу нет. Сердюк… Рядовых спрашивал. Ради достоверности информации.
Прапорщик крякнул тихо и покраснел. Просто он и правда выглядел так, будто не в армии служит, а в санатории на отдыхе находится. Сердюк, значит. Будем знать.
— Товарищи солдаты! — Комбриг сделал шаг назад, чтоб максимально видеть весь строй. — Среди вас еще находятся несознательные мудаки, которые ухитряются бегать в самоволку, хотя я, боевой полковник, не могу понять, куда. Рядом — лес. До ближайшего города — три локтя по карте. До села — чуть меньше. До деревни — один хрен пилить и пилить. Имейте в виду, в наших краях объявились бешеные собаки, которые собираются в стаю. Вчера этими собаками был атакован старший лейтенант Ломов. Старшему лейтенанту Ломову была отгрызена часть правой ягодицы… Товарищи солдаты, прекратите ржание, я не вижу в этом ничего смешного!
Строй реально давился смехом. Огромных усилий стоило на захохотать в голос. Просто это настолько комично выглядело и звучало, что я в который раз подумал, такая ситуация могла произойти только в армии. Однозначно. Здесь какая-то своя Нарния.
После окончания речи комбрига, в которой в большей мере фигурировали слова «дебилы», «соображать надо» и «бестолочи», нас отправили назад в расположение. Видимо, это была информационно-воспитательная беседа, чтоб во время самовольной прогулки ещё кому-нибудь что-нибудь не отгрызли. Потому что отгрызут в самоволке, а чп выйдет в части. Как всегда и бывает.
Меня сразу же выцепил сержант Стегачев.
— Так, Соколов, идём в санчасть. Там уже на месте решим, что с тобой делать. Не легче? Может, все прошло? — С надеждой спросил он.
Я отрицательно покачал головой и добавил: «Никак, нет!» Сержант мазнул рукой, приглашая следовать за ним, и потопал вперед, не оглядываясь. Я, само собой, следом.
Санчасть, как оказалось, располагалась рядом с казармой. Всю дорогу до нее мы шли молча. Сержант о чем-то усиленно думал. Я тоже не трындел. Потому что меня об этом не просили. Да и состояние все же было отвратительное.
Как только оказались на месте, Стегачев сразу подвел к кабинету, на котором висела цифра «5». У них тут даже нумерация есть.
— Сиди тут и жди. — Велел он мне.
Сам постучал в дверь, осторожно приоткрыл ее и засунул башку внутрь.
— Здравствуйте, Ольга Валерьевна. Я привел вам возможного больного. Или возможного симулянта. От Вас зависит его судьба. Когда сможете посмотреть?
— Сейчас, минуту подождите. Я приглашу. — Послышался из кабинета приятный женский голос. Это было очень неожиданно. За время пребывания в вооруженных силах Советского союза я на фоне всех обстоятельств вообще забыл о том, что кроме солдат, сержантов и офицеров существует еще такое замечательное явление, как женщины.
— Хорошо, спасибо. Ждем. — Стегачев прикрыл дверь обратно и покосился на меня. Будто надеялся, что я сейчас вдруг выздоровею. Или испарюсь в воздухе.
Надо отдать должное, позвала нас пока ещё неведомая мне особа, очень быстро, даже и минуты не прошло.
— Иди, Соколов. Давай ты, резче. И смотри там… — Сержант понизил голос, а потом вообще показал мне кулак. — С Олечкой не балуйся.
Я ни черта не понял, что он имел в виду, если честно. Голова разваливалась на куски от боли в висках. И с каждым моим шагом боль усиливалась.
В кабинете находилась молодая женщина, может, лет тридцати трех — тридцати пяти, в белом халате. Блондинка, с синими, удивительно выразительными глазами. Внешность — типаж голливудской актрисы шестидесятых годов. Аккуратный, чуть вздернутый носик, пухлые губы. Причем, верхняя слегка больше
