Во-вторых, частокол, к слову, халатно не обустроенный заборолами, теперь увешан ростовыми каплевидными или круглыми щитами, словно борта драккара (ну, или древнерусской ладьи). Защитникам тына теперь есть где укрыться от вражеского обстрела, но при этом в настоящий момент стену заняли только ополченцы с простыми однодревковыми луками. В том числе и вои из числа прончан, пришедших с воеводой Ратибором – они знают, за что, а вернее за кого сражаются…
Да, собственно, мы все знаем.
Утром, перед самым рассветом, когда солнце еще не взошло, но небо уже посерело, все мы видели, как покидают избы дети, ведомые матерями. Дети, испуганно и тоскливо смотрящие в сторону стены. Дети, издалека кричащие, отчаянно зовущие: «Тятя, тятя, тятечка!» И сколько же сильной, искренней любви было в их тонких, звенящих голосах… Кто-то из ратников откликался, кричал: «Эгегей!», «Мамку слушайся!», «Не бойся!». А один из мальчишек годов шести и вовсе прорвался к самым телегам, и там уже бегал, лихорадочно звал отца, а тот все никак не откликался… И не откликнется уже никогда – из разговоров местных ратников я понял, что родитель мальчишки погиб вчера, а мать ему, по всей видимости, так и не призналась…
Тяжелое зрелище.
Матери сбивали малых в одну большую колонну и провожали их до самых врат, связующих Пронск с детинцем. Нашим последним рубежом обороны, столь малым, что смогли в нем укрыть лишь детей… А потом матери, отведшие зареванных малышей, отчаянно кричащих теперь уже «мама, мама!» и не понимающих, почему их бросают родители, почему оставляют одних, на наших глазах возвращались в свои дома, так же тоскливо голосящие, все в слезах… Возвращались принять ту участь, что уготовила всем им судьба – без шансов на спасение, коли враг прорвется через частокол.
И как-то вдруг стало отчетливо понятно, что, пока мы живы, враг не прорвется…
Не знаю, случайно ли это получилось или воевода Ратибор напоследок специально показал воям, за кого, повторюсь, им умирать, но никто из ополченцев, вставших на частоколе, не возроптал. Хоть и понимают мужики, что в первую линию воевода определил едва ли не смертников… Впрочем, тын хорошо подготовлен к обороне – тут и заготовленные валуны, и вымоченные в воде, покрывшиеся на морозе льдом деревянные чурбаны, и толстые бревна, что могут ломать лестницы, коли сбросить их сверху, и даже деревянные ухваты, как раз чтобы не дать лестницы приставить. Вот оттолкнуть их из-за железных крючьев уже не получится… Колчаны со свежеизготовленными стрелами и целые вязанки сулиц – ратники должны хорошенько потрепать ворога, прежде чем он поднимется на стену! Отдельно стоят также и чаны с уже разогревающимся кипятком – масло решили не лить, чтобы не позволить сгореть уже второму рубежу обороны…
Хотя тут стоит добавить, что в нашем тылу, чуть менее чем в сотне шагов от частокола развернут и третий – из сцепленных меж собой телег и возов, внешние стенки которых обиты досками. Гуляй-город (также вагенбург), издревле известный и русичам, и степнякам, за ним расположились полусотни дружинников, каждая из которых закреплена за конкретным участком тына… Отборные латники-бойцы, чей черед наступит, когда ворог, уже понесший потери и повыбивший ополченцев, поднимется на стену! Тогда-то в сечу и вступят ведомые Кречетом и князем вои; с дядькой остался и недовольный таким решением Микула… Но кто, как не северянин, есть лучший наш поединщик?!
Пусть покуда отдыхают гриди, недосягаемые для стрел ворога, да набираются жажды схватки!
А ведь при случае полоса гуляй-города станет резервным рубежом обороны, на который еще возможно будет откатиться, где еще хоть ненадолго мы задержим поганых…
Сам Ратибор, кстати, остался на стене – вести бой. Я мельком увидел его – неожиданно осунувшийся, ссутулившийся седой мужчина с черной тоской во взгляде, будто он потерял кого-то очень близкого за время боев… Все может быть. Но энергия, властность и уверенные, правильные действия воеводы заставили в него поверить и безоговорочно уважать, как поверить и в то, что под его началом мы и в этот раз отобьемся!
И сейчас, при виде бешено кричащего, пошедшего вперед врага эта вера меня не покидает…
Ратники на стенах притихли, тревожно вглядываясь вперед, в сторону подступающего врага, и тут вдруг сзади снизу послышался звонкий, хорошо знакомый мне голос. Я оглянулся и с некоторым удивлением узрел князя Михаила Всеволодовича на белоснежном жеребце. Начало его речи я пропустил, но теперь вслушался с любопытством и вниманием.
– …мой отец когда-то сказал, что сражения выигрывает не число, не лучшая зброя, и даже не умение. Мой отец сказал мне, что сражения выигрывает мужество воев, что оно способно творить чудеса на поле брани! Когда смертельно раненый последним ударом достает своего убийцу, когда один сражается с десятком и стоит, не дрогнув!
Проскакав чуть вперед, Михаил продолжил кричать все усиливающимся голосом:
– А еще мой отец сказал, что нет сильнее мужества, чем мужество ратников, бьющихся за свои семьи и родную землю!!! И сегодня пришел наш черед защищать любимых, защищать свой дом! Так не посрамим же мы славы предков, ныне взирающих на нас с небес! Они бились здесь же с печенегами, с торками, с половцами и булгарами… Они бились с тем же врагом – и выстояли! И мы выстоим, ибо мы стоим на своей земле, омытой кровью наших отцов и наших братьев! Мы выстоим, ибо мы русичи и с нами Бог!!!
Прервавшись ненадолго, князь заорал уже во всю мощь легких:
– А ЕСЛИ БОГ С НАМИ, ТО КТО ПРОТИВ НАС?! ГОСПОДЬ ДАРУЕТ НАМ ПОБЕДУ!!!
– ДА-А-А-А-А-А-А-А!!!
Дружный рев ополченцев и дружинников был ответом на зажигательную речь князя. А что, даже меня проняло! Сейчас, перед сечей, оно ведь самое то было – зарядить что-то мотивационное. И у Михаила Всеволодовича получилось, еще как получилось…
Глава 20
Рассвело.
Кюган Годжур неотрывно следит за тем, как идет штурм. Лучники-хабуту уже поравнялись с гребнем вала и встали у насыпи, пытаясь найти укрытия среди сломанных, обугленных бревен. Иногда им это удается, иногда нет, а с тына на врага во множестве летят стрелы орусутов. И невдомек ни выборному темнику, ни самим хабуту, что обороняющие частокол вои стреляют по ним из простых однодревковых луков! Но столь ничтожно расстояние между первым, разрушенным рубежом обороны Пронска и вторым, ставшим теперь главной преградой на пути поганых, что пущенные и простыми луками срезни преодолевают его, сохраняя убойную мощь, и регулярно находят свои цели!
Правда, густо летит и ответный поток монгольских стрел, и те тоже неизменно ранят или убивают ратников-ополченцев… И все же у последних на стене много укрытий, гораздо больше, чем у ворога! И потери их пока что значительно меньше…
Но покуда идет бой между лучниками, многие татары разных племен и родов – будь то хорезмийские гулямы, уцелевшие мордуканы, спешенные кипчаки – уже преодолели гребень вала, миновали насыпь и спускаются ниже, в ров между рубежами обороны орусутов. У насыпи, правда, они потеряли многих, очень многих! Ибо, пока перелезали через нее, из защиты располагая лишь собственными щитами, сильно замедлились и потратили много времени, подставившись под срезни орусутов. И те не сплоховали, били часто и дружно, раня и убивая нукеров… Но чем ниже спускаются теперь татары, тем меньше стрел летит в их сторону! Приободрились поганые, тащат с собой лестницы в надежде, что скоро уже поднимутся на частокол, и тогда все, падет вражья крепость!
Но вот уже и свежий лед на дне рва, из гладкой поверхности которого во многих местах торчат куски тел павших при прошлом штурме гулямов, вмерзших вперемешку, в самых причудливых позах… Только вчера они погибли! Однако сильный жар от горящих стен еще вечером растопил снег, покрывший вал, и тот грязными потоками стек на дно перибола, чтобы уже здесь замерзнуть поверх тел убитых… И невольно замирают нехристи, пристально рассматривая павших соратников с мистическим ужасом, вспоминая пугающие рассказы про «злую» землю орусутов – вот, даже тела вчера убитых лишь за одну ночь поглотил лед!
