Григорий тоже вовсю работал локтями да крепким словцом, расчищая место для боярышень.
А потом началось представление. Новые куклы в ярких нарядах смотрелись богато, а тех, кто ими руководил, даже не видно было из-за широких одежек.
Дуне понравилось, что хитрую лису нарядили в богатое платье без её подсказки. А торчащий хвост был всем хвостам на загляденье. Боярышня даже подумала, что так может появиться мода на лисо-девочек, настолько хорошо управляла и озвучивала куклу прячущаяся за ней женщина.
Но как бы ни была обворожительна лиса, а доверчивое семейство зайцев у всех вызвало сочувствие. Особенно маленький зайчишка, спрашивающий, почему лиса на добро ответила злом.
И это был вопрос вопросов, которому предстоит пройти через века!
Дуня была приятно удивлена качеством представления, множеством кукол и декорациями. Эта труппа даже сколотила домик из жердин, не поленилась украсить резьбою оконце. А если учесть, что всё это готовилось по ночам и представления шли ежедневно в ритме нон-стоп, то работоспособность скоморохов вызывала уважение.
Но и стимулов у них было много, так что не удивительно, что все они сейчас переживали расцвет своего творчества и зарабатывали не только новую репутацию, а ещё деньги на сытое будущее.
Дуня вместе со всеми топала ногами, ругала лису, подбадривала зайцев, а ещё хлопала в ладоши, выражая одобрение артистам и многие поступали по её примеру.
И вдруг по окончании коротенького представления на подиум поднялся священнослужитель и народ стих. Дуня вновь занервничала, даже стала искать пути отхода, предполагая, что сейчас на неё обрушатся все кары, но священник начал объяснять, чему учит сказка
— Боже, — невольно выдохнула она, прислушиваясь к его речам.
А когда батюшка завершил неожиданную наглядно-поучительную проповедь, то перекрестилась вместе со всеми. Слушать разбор сказки было интересно, и даже малые дети внимали, нисколечко не утомившись.
«Вот это ход!» — думала Дуня, глядя на просветлённые лица людей.
Опыт московской епархии в отношении турниров не прошёл для новгородского владыки мимо. И какого умного и знающего священника нашли! — не могла не восхититься Дуня.
«А ведь у меня перехватывают инициативу… нет, не инициативу, а рычаги управления» — дошло до неё после.
Но отступать из-за того, что её труды взяли под контроль, было бы неразумно. Но каков владыка Феофил! И как грамотно всё сделал! Тут и разговор по душам с людьми получился, и наставления, и политический уклон в пользу Москвы. То-то скоморохи так расстарались сегодня!
— Как благостно, — поделилась с ней Мотя. — Я ведь даже не думала, что можно так глубоко понимать эти потешные сказания.
Дуня изумлённо посмотрела на подругу и хотела спросить, чем та слушала её объяснения по поводу «сказка ложь, да в ней намек», но не стала. Видно, не умеет она толково доносить свои мысли до других, а ведь все слушают, согласно кивают.
Дуня обиженно поджала губы, и Мотька сразу начала ластиться:
— Дунь, ты чего? Ты тоже хорошо умеешь говорить, но у тебя всё по-человечески, а он словно величайшую истину открыл, и от того просветление.
Дуня посмотрела на неё и засмеялась: она-то думала, что чем проще объяснения, тем лучше, а вот поди ж ты!
С площади выходили все умиротворённые и никто не толкался, не торопился. Григорий со своими ребятками и другими боевыми холопами шли по краям. У всех было отличное настроение, а дома ждал сытный обед.
Неожиданно впереди послышался истошный женский визг и люди заметались.
— Кони взбесились! Берегись, потопчут!
— Какие кони, — непонимающе пролепетала Авдотья Захарьевна, а муж уже толкал её вбок, отводя с центра дороги.
Дуня почувствовала, как её подхватил Гриша и попытался подсадить на высоченный забор:
— Коли близко будут, то прыгай во двор! — скомандовал он ей.
— Там же псина… — испугалась она, хотя больше надо было беспокоиться о том, как удержаться на этом заборе. Ведь бревнышки были заострены!
— На цепи… — коротко бросил воин, подталкивая её вверх.
Чуть в стороне подсаживали других девчонок, и Дуня краем глаза увидела вцепившуюся в забор Мотьку, которую подсаживал сын Овиных, а потом у Гриши словно бы подкосились ноги и его повело обратно на дорогу. Дуня не успела зацепиться за верх забора и тут же сползла вниз.
— Гришаня, ты чего? — обеспокоенно спросила она, бросившись к нему. Воин пытался ей что-то сказать, но из горла вырвался только сип.
— Господи, Гриша… — испуганно пролепетала она, тормоша его.
— Куда?! — орали на неё со всех сторон, а дальше все перекрыл грохот копыт.
Не сказать, что по улице мчался табун, но с десяток ошалевших лошадей нёсся сломя голову.
Одна скотинка перепрыгнула через упавшую на улице женщину, но споткнулась и покатилась кубарем. Поднялся визг, лошадь болезненно заржала, но самым страшным было то, что она поднялась, и отчаянно хромая, помчалась дальше.
Дуня ничего этого не видела. Она слышала нарастающий топот и попыталась подтянуть Гришу поближе к забору. Успела подсунуть руки ему под спину и его стон слился с болезненным ржанием повредившей ногу лошадь, а дальше боярышню кто-то подхватил на руки, громко крича:
— От дурная! Поберегись!
Её оторвали от Гришки и поволокли к переулку. Как раз в этот момент кто-то истошно заорал, что упавшую женщину затоптали, хотя это было не так, а Дуня смотрела на свои руки. На них была кровь.
Она задергалась, пытаясь вырваться.
— Он ранен! — пораженно воскликнула боярышня. — Куда ты меня тащишь… отпусти… — она упёрлась ногами, но тут её ловко втянули в закуток, ударили по голове и во что-то замотали. Дуня все равно попыталась выбраться, но руки были прижаты к телу, а в глазах ещё кружили звездочки и стало не хватать воздуха… она потеряла сознание.
Глава 22.
Семён Волк, как только получил послание от боярышни, сразу же направился к своему начальнику и покровителю Борису Лукичу Репешку. Вместе они судили-рядили, как лучше поступить и решили, что раз скраденный новик находился на службе у Ивана Васильевича, то необходимо поставить его в известность и спросить совета.
Князь оказался в курсе происходящего в Новгороде, более того, от него Борис Лукич узнал, что боярыню Кошкину травили. Князь же, расспросив у Репешка о том, как справляется с работой сын Григория Волчары, велел:
— Накажи ему ехать немедля и учинить поиск новика. Мне Славка Доронин докладывал, что Афонька Злато еле ноги из Новгорода унёс, когда тайну о руднике берег для меня. Иного интереса к его сыну не вижу.
Боярин Репешок пересказал Семену разговор с князем, и тот вспомнил о поездке в Псков. Боярич был свидетелем спасения Афанасия, но столько времени прошло с тех пор, столько всего произошло, что подзабыл. А оно вона как напомнило о себе!
— Значит, жив тот человек, что служил двум господам! Одного предал, другому не угодил, наведя татей и не проследив за ними, — сделал вывод Семён. — И раз Гаврила пропал, то этот человек до сих пор служит тому, кто охоч был до рудника.
— Похоже, что так, — согласился с ним Репешок. — Езжай, соколик, ищи сынка Афони. Людей не могу тебе выделить, но князь дал грамотку, чтобы группа Матвея Соловья тебе помогла. Да и Дуняшка наша там развернулась, заимела много знакомств в разных сословиях, так что поможет.
Тем же днём боярич выехал в дорогу и гнал лошадей, представляемых ему на постоялых дворах. Умаялся, похудел, спину разбередил, но добрался быстро и сразу же ринулся на двор к князю Михаилу Олельковичу.
Во дворе было пусто, а окна закрыты ставнями. Расстроившись, призадумался, где же искать Дуню с Кошкиной и вспомнил о родне боярыни. Туда и направил ямского коня, чтобы поспрашивать.
Новгород его поразил. На улицах было тихо и только песий лай подсказывал о том, что город не вымер.
— Куда все подевались, — пробормотал он, невольно хватаясь за оружие.
