— Кто здесь? — послышался дрожащий женский голос.
— Выпустите меня, пожалуйста, — со всей вежливостью сказал я, — я упал в подпол, а кто-то сверху сундук подвинул.
— Ты к-кто? — боязливо спросила она.
— Мы с вами недавно во дворе встречались, — напомнил я, — вы ставни ещё там снимали. Резные.
— Комсомолец, что ли? — охнула женщина, — погоди, я сейчас!
Послышался скрип, очевидно, она двигала сундук дальше. Затем крышка люка полностью открылась, и женщина сказала:
— Вылезай.
— Ох, спасибочки, — поблагодарил я и принялся выбираться наружу.
— Ма-а-а-атерь божья! — всплеснула руками крестьянка, когда я выбрался наружу полностью, — кто же тебя так?
Я машинально схватился за голову, вся задняя часть была в запёкшейся крови.
— Сам бы хотел знать, — пробормотал я, скривившись. — Кто-то по голове огрел и скинул меня туда.
— А я-то думаю, отчего ты помогать не спешишь, — молвила женщина, — ждала, ждала, да и сюда пошла.
— Я товарища своего искал, — пояснил я, — думал, что вдвоём мы быстрее справимся. А натомись ни товарища не нашел, и сам в яму эту попал.
— Да уж, дела творятся какие тут, — всплеснула руками женщина.
— Кстати, — сказал я, — вы случайно музыку здесь не слышали?
— Какую музыку? — с подозрением уставилась женщина на меня.
— Фокстрот, — ляпнул я, а Енох, который слабо мерцал неподалёку, стараясь не отсвечивать, сердито сплюнул, явно намекая на мою глупость.
Но женщина меня не поняла:
— Что за фокстрот? — удивилась она, — не знаю такое.
— Музыка такая, — пояснил я.
— Нету туточки никакой музыки, — удивлённо протянула крестьянка, ты, милок, видать сильно по голове ушиб получил, вот тебе и мерещится всякое. Но ты не переживай. Так иногда бывает. У нас на пятихатке Трифона, сына мельника, хлопцы отлупили, чтобы за чужими девками не бегал, и по голове попали. Так он потом долго звон в ушах после этого слышал. Пока совсем не оглох. Может, и у тебя также?
— Тьфу, баба дура! — зло выругался Енох, впрочем, не подлетая близко.
— Не знаю, — не стал отпираться я.
— Милок, не подсобишь полочку снять? — ласковым голосом спросила женщина, — а то высоко, да и прибита крепко. А в хозяйстве нынче всё сгодится. Я её на кухне у себя приспособлю под горшки. Хорошая полочка будет.
— Сейчас, — вздохнул я, голова после удара и сидения в замкнутом пространстве кружилась, в ушах звенело, но не помочь моей спасительнице было нельзя.
И я принялся отдирать полочку от стены.
— А в деревне вашей людей много? — спросил я, чтобы поддержать разговор, — я, кстати, вашего деда Христофора знаю.
— Какого деда Христофора? — удивлённо спросила крестьянка, — нету у нас никакого Христофора. И никогда не было.
— Как нету? — от неожиданности я чуть себе по пальцам обухом топора не влепил.
— Осторожнее, — заметила мою оплошность женщина и пояснила, — я на пятихатке почитай всю жизнь живу. Мои родители переселились туда из Хохотуя, когда мне три годка было. С тех пор я там живу и всех знаю. Нету там никакого деда Христофора.
— Врёт баба! — констатировал Енох, — Христофор тебе трупы в Хлябов отвозить помогал.
Да я и сам знал, что он помогал. Я лично видел Христофора, ездил на его телеге и беседовал с ним.
Но женщина сказала, что в пятихатке его никогда не было. У меня галлюцинации или она мне нагло врёт? Вот только зачем?
Я отложил данный вопрос и сказал:
— Пойду найду-таки Виктора. Снимем вам те ставни.
— Ой, спасибочки тебе! — обрадовалась женщина и торопливо добавила, — и еще на соседнем доме, на среднем окне тоже ставни снимите.
— Зачем?
— Пригодятся, — уклончиво ответила крестьянка, — я женщина одинокая, вдовица, мне каждая дощечка в хозяйстве надобна.
Пообещав снять ей все ставни, я вышел из избы во двор.
Пока я куковал в подполе, погода кардинально изменилась: вместо ласкового солнышка и овечьих облачков на небе, сейчас всё заволокло серой хмарью. Вот-вот пойдёт дождь.
— Дождь будет, — сказал я, глядя на небо, и поднял воротник.
— А Моня в кургузом пиджачке, — посетовал Енох, — совсем простудится.
— Если он ещё живой, — добавил уточнение я.
— Должен быть живой, — заволновался Енох, — это же Моня. Он неубиваемый.
Тем временем мы дошли до того места. Где я в последний раз видел спящего Моню. Сейчас здесь, конечно же, никого не было.
— Что делать будем? — деловито спросил Енох и сразу предупреждающе добавил, — я вокруг летал, смотрел. раза три подряд. И в нужник смотрел. И даже в собачью будку. Моня словно сквозь землю провалился…
— Точно! — вскинулся я, — сквозь землю провалился! Точно как я только что! Енох, я думаю, нужно искать такой же подпол. Он может быть сверху придавлен сундуком или лавкой.
— И то правда, — замерцал призрак скелета и сказал, — я в соседней избе как раз такой же примерно сундук видел. Надо там поискать.
— Енох, а ты можешь сквозь сундук пролететь, чтобы не двигать его туда-сюда?
— Могу только до пола, люк глянуть. А дальше не могу — землица не пускает, — вздохнул Енох.
— И этого достаточно, — обрадовался я, — выполняй.
Енох исчез, а я потихоньку направился к той избе.
— Нету, — отрывисто буркнул появившийся Енох, — но я ещё в одной избе сундук видел.
— Давай туда, — кивнул я, — обойдём все дома, может и получится его найти.
Енох полетел вперёд, я же ускорил шаг, но всё равно от призрака отставал довольно сильно. Пока я дошел до того дома, как Енох появился опять. На сей раз вид у него был взъерошенный. И я бы даже сказал: «придурковатый».
— Генка! — заверещал Енох, — он там! В подполе! Я его чую. Он мне постучал даже!
— Сейчас выпустим, — обрадовался я, но тут же уточнил, — а там ещё кто-то есть, в доме?
— Да никого нету… — неуверенно сказал Енох и добавил, — вроде.
— Ну так проверь! — рявкнул я и Енох испарился.
Эта изба не сильно отличалась от предыдущей. Разве что здесь пахло вареной свеклой и зверобоем. Такое впечатление, что все крестьяне Хохотуя жили как под копирку.
Я подошел к сунудуку и перво-наперво сказал:
— Моня, ты меня слышишь? Постучи.
Из-под пола послышался глухой звук.
— Там он! Там! — рядом крутился возбуждённый Енох.
— Стоишь на стрёме, — велел я, — чтобы меня опять кто-то по голове не огрел. А я буду вытаскивать Моню.
Енох кивнул и закружил вокруг сундука, а я же попытался его сдвинуть. Этот сундук, в отличие от предыдущего, поддавался с трудом. Но всё равно потихоньку поддавался. Я пыхтел, кряхтел, хекал, тяжело напрягался, но таки сдвинул проклятый сундук в сторону.
— Моня, выходи! — велел я и откинул крышку.
— Генка! В сторону! — вскричал Енох и я на автомате отпрянул в сторону.
Это меня и спасло. Моня. Который ринулся на меня, пролетел мимо и рухнул на пол.
— Моня, что с тобой? — спросил я, не решаясь, однако, подойти ближе.
— Ты на фон его погляди! — шикнул Енох, тоже находясь на отдалении.
Я присмотрелся, и правда — Моня-Зубатов был весь покрыт словно мутной плесенью.
— Какая-то хрень! — воскликнул Енох, а Моня поднял голову и посмотрел на меня мутным ничего не выражающим взглядом. Зрачки его сузились и стали размерами с маковое зёрнышко, отчего глаза казались белыми.
— Моню что-то поработило! — заверещал Енох, — Генка, не подходи к нему близко, вдруг оно на тебя перекинется! И Моня может броситься, будь осторожен!
— Не верещи, — отрывисто кинул я, — он же тебя прекрасно слышит.
— Что нам теперь делать⁈ — как-то совсем по бабьи взвыл Енох. — Что они сделали с Моней? И как его теперь обратно вернуть⁈
— В сказке царевич должен был поцеловать Белоснежку, — многозначительно сказал я и посмотрел на Еноха.
— Не буду я его целовать! — сплюнул Енох, — я противник всех видов мужеложества и прочих извращений!
— Но тогда он останется заколдованным! — хохотнул я.
— Это у тебя из-за нервов истерика начинается, — глубокомысленно констатировал Енох и посоветовал, — пырни его ножом Сафрония, посмотрим. Что получится.
