завтрашним концертом.
— Давай так, — он посмотрел на висящие на стене часы. — К пяти приноси фильм в ДК, посадим синхронистов тренироваться. Распорядок поменяем.
— Спасибо большое, Аркадий Петрович! — от души поблагодарил я, и мы пошли к корпусам, где живут «мои», ориентируясь по щитам с планом лагеря.
— Волнуешься? — спросил я немножко дергающегося Федю. — Семь тыщ человек — столько не каждый давно показываемый в телеке артист собирает.
— Врываться — так врываться! — гордо задрал он подбородок. — Если начать со стадиона, дальше стадионы и будут.
И ведь будут! Мне вот пока не дают — камерное мероприятие считается. Максимум на данный момент — концертный зал на две тысячи человек.
— Я себе наверно музыкантов найду, — предался я мечтам. — Чтобы полноценную песенно-просветительско-юмористическую программу часа на два с половиной показывать.
А еще можно нанимать местных прости-господи аниматоров и, пока меня нет, за час до начала выступления устраивать розыгрыши моих книжек — недавно допечатывали, и я выпросил себе сразу тысячу «Бимов» и тысячу «Зорь»+«В списках не значится». Не просто так, а выкупил по госцене!
Кто-то же в СССР должен реально отрабатывать заплаченные за билет пять рублей?
Девочки у нас живут в одной палате и числятся в одном отряде. Ну и что, что возраст разный? Бабушка на входе в корпус нейтрализована автографами, и вот мы уже стучим в потребную дверь.
Появилась маленькая щелочка, в ней мелькнул любопытный глаз…
— Сережка! — распахнув дверь на полную, с радостным, но приглушенным (тихий час же!) визгом повисла на моей шее одетая в рубашку и розовые трусики Таня.
Поцеловав в щеку, отпустила, обратила внимание на Федю, покраснела и сбежала обратно в палату.
— Двух живущих здесь дам не трогать, — предупредил я его.
Больно уж рожа подозрительно-задумчивая.
— Почему? — немножко бунтанул он.
— Потому что моё! — нагло заявил я.
— Тогда ладно, — смирился он с уважительной причиной. — Не больно-то и хотелось.
Вообще-то это оскорбление, но фиг с ним.
Дверь открылась, и в этот раз появились обе девушки, уже одетые. Еще один «чмок» от Тани, чмок новый от Нади, представил дамам музыканта и спросил:
— Купаться пойдете?
— Мы сейчас! — дверь снова закрылась.
— Ох уж эти девочки, — вздохнул я.
— А они тебе кто? — спросил Федя.
— Одна — сестра по документам, которая первая выходила, а вторая — хорошая подруга.
— Сестра хорошенькая, — вздохнул он.
— Да тут хорошеньких полно, — утешил я его.
Надевшие под форму купальники и вооружившиеся сумками со всем необходимым дамы появились через пару минут, и мы отправились к нашему корпусу. По пути рассказал про кино и дела — про концерты все знают, заранее согласовывали же — и поспрашивал в ответ.
— Надя всем портреты дарит — уже, наверное, тысячу раздала! — похвасталась Таня.
— А Таня отрядную стенгазету рисует, — похвасталась Надя.
Подружились, получается!
Когда мы, забежав за Вовкой, подошли к куску побережья у нашего корпуса, Виталина очень удачно выходила на берег, борясь с мокрыми волосами. Одета — облом! — в совершенно закрытый купальный костюм от локтей до голеней. Впрочем, все равно обтягивает и заставляет купающихся ребят из группы таращиться. Оставив ей на попечение девушек, сбегали переодеться, подхватили полотенца и побежали вниз — впитывать солнце и лето перед длинной прогулкой по Колыме.
Над головой — бездонное звездное небо и крупный осколок луны. Если бы не костер, в свете звезд можно было бы рассмотреть окружающие выбранную нами для ночевки поляну тщедушные сосны. Трещат! Костер — от жара, сосенки — от холода. Надо было ехать в июле, тогда, по словам прикрепленного к нам доктора геологических наук Чайкина Антипа Ивановича, ночью держался бы «плюс», а так — чуть ниже нуля. С утра снова под ногами будет хрустеть покрытый наледью жиденький подлесок. В качестве компенсации — значительно меньшее количество мошкары и прочего гнуса, от которого здесь в июле-августе не продохнуть. Буквально — нос и рот забивает. Доктор наук у нас колоритный — косая сажень в плечах, метр девяносто ростом, борода лопатой, а на голове — густые черные кудри. Разговаривает, как и положено, зычным басом. Ну геолог!
Скрипнув импортной водонепроницаемой курткой (у нас у всех такие — Антип Иванович материальную часть согласовывал, и полностью согласился с моим тезисом, что «когда в лесу плохо станет, будет очень неприятно вспоминать, как застеснялись выбрать лучшее»), принял из Вилкиных рук складной пластиковый стаканчик со щедро приправленным смородиной чаем.
— Спасибо.
— Угу! — с улыбкой кивнула очень потешно смотрящаяся в оранжевой куртке и красной шапке с помпоном Виталина, налила чайку себе и продолжила с вполне довольной мордашкой любоваться звездами.
А на ногах — штаны с начесом и НАТОвские армейские ботинки — тоже общая обувь. У них ведь и дамы служат. Ну прости, Родина.
Остальные уже спят в палатках за нашей спиной — кроме геолога с нами отправился «совершенно неожиданно» оказавшийся любителем многодневных экстрим-походов дядя Петя и «грузовой человек» — двадцатитрехлетний русый усатый аспирант доктора Чайкина, немного превосходит научного руководителя в физических параметрах и очень ценит в своей профессии возможность безнаказанно отращивать патлы любого размера — когда ты по восемь месяцев в тайге, какая разница? Ныне — до лопаток.
В Магадан ТУ-144 не полетел — снова пришлось пересаживаться в Новосибирске. Базовый самолет — это скучно и долго! Оставив ребят там и переночевав в пахнущей плесенью (просто как факт) гостинице, встретились с геологами, разобрали груз по рюкзакам — у меня мелкий, и в нем кроме шмоток ничего нет. Ну болею я! Никто, само собой, ни словом, ни видом своего недовольства таким положением вещей не показывал — тоже знают, что болею. Маршрут — два дня туда, два — обратно, плюс припасы на два «запасных» дня. Сегодня — вечер первого, сначала нас везли на вертолете, потом мы четыре часа сплавлялись по речке, пока она не обмелела. Сдув плот, сбегали в кустики — Вилка задержалась минут на десять, что вызвало интеллигентное покашливание и робкие вопросы в нужном направлении. Вернулась она с кроликом в руке — горло уже перерезано. Вот даже не удивился!
Похвалили двушку, развели костер, отварили гречки с крольчатиной, шкуру с сожалением выкинули — никто кожевенное дело не изучал — и пошли дальше, огибая
