Проводив взглядом Гришковца, я направился к тренерам. Мужчины, разговаривавшие о чем-то своем, вдруг обернулись. Оба посмотрели на меня.
— Простите, что беспокою, — сказал я приближаясь. — Но мы хотели поговорить про Рыкова.
— Ничего страшного, — улыбнулся Константин Викторович, а потом посмотрел на своего друга. — Мы уже обсудили все, что хотели.
Высокий Иващенко, скрестивший руки на груди, покивал. Вздохнул.
— Костя уже ввел меня в курс дела. Ситуация со всем этим метаном, конечно, неприятная. Ну ничего. Отпуска закончились. В конце месяца, после соревнований, будет первое собрание спортивного общества в новом учебном году. Я приеду к этому времени, чтобы выступить на нем. Буду ставить вопрос о дисциплинарном собрании по Рыкову.
— Максим говорит, если докажем, что Рыков пичкает детей таблетками с метаном, его могут снять с должности как человека, запятнавшего почетное звание тренера детско-юношеской спортивной школы. — Пояснил дядя Костя.
— Конечно, негативное влияние анаболических стероидов на спортсменов только изучается, — заговорил Иващенко. — Когда мы занимались, о таком и слыхом не слыхивали. Статей на эту тему сейчас раз два и обчелся. Однако есть опасения, относительно вреда для здоровья человека. А детей, наше будущее, вообще лучше от подобного поберечь.
— Тем более, не все ребята целят в спорт высоких достижений, — согласился Константин Викторович. — Но все равно могут пострадать, пока ведут занятия.
— А здоровье подорвать могут, — кивнул я.
— Да только нужны доказательства, — сказал Максим Валерьевич. — Доказательства очень убедительные. Я могу инициировать дисциплинарный совет. В этом вопросе ко мне прислушаются. Но доказать вину тренера — это дело другое. Надо чем-то вызвать подозрение у комиссии. У Рыкова там хорошие подвязки. Все же его тесть — зампредседателя. И он хорошо дружит с первым замом. Часть комиссии так и так отнесется к одним только обвинениям со скепсисом.
— А чтобы снять Рыкова, надо, чтобы вынесли решение о проверке в спортшколе, — сказал Константин Викторович.
— Верно, — кивнул Иващенко. — А ведь все усугубляется вашими плохими с ним отношениями. Рыков может ссылаться на конфликт с Костей. А теперь еще и на этот неприятный случай с Кайметовым. Говорить, что мы устроили все это не из-за метана, а только чтобы свести с ним счеты. Станет жертвой себя выставлять.
— Если будут нужны доказательства, — я посмотрел на Константина Викторовича. — Мы их достанем. Представим комиссии и пусть проводят свою проверку.
— Рыков не дурак, — вздохнул Константин Викторович. — Вряд ли теперь он станет пичкать подопечных сомнительными препаратами. Доказать это станет сложно. Таблетки у него теперь точно не найдешь.
— А как насчет свидетельских показаний? — Спросил я. — Все ребята знают, что он дает им таблетки. Наверняка кто-то понимает, какие именно.
— Я говорил с ними. Еще тогда, перед ссорой с Рыковым, — сказал Константин Викторович. — Конечно, не со всеми, но кое-с кем. Ребята Рыкова думают, что он дает им простые витамины.
— Надо выяснить, — сказал я. — Надо убедить ребят дать показания против Рыкова. Если мы выступим единым фронтом против тренера-мерзавца, его снимут.
— Это бы сработало, — задумчиво покивал Иващенко.
— Но как ты их убедишь, Вова? — С сомнением в голосе спросил дядя Костя. — Я же вижу, что с некоторыми у тебя и у самого отношения натянутые, как с Кайметовым.
— А это уже моя проблема, дядь Кость, — сказал я решительно. — Человек я общительный, умею дружить как надо. Путь я избрал для себя тяжелый. А на тяжелом пути без хороших друзей не обойтись.
Тренера переглянулись. Улыбнулись.
— Верно подмечено, — хмыкнул Иващенко.
— Значит, решили, — сказал я, — вы, Максим Валерьевич, инициируете дисциплинарный совет, а я пока ребят попробую убедить выступить против Рыкова. Заодно и подружусь с коллективом поближе. За лето у меня не вышло с ними особо-то сблизится. Времени не было.
— Бойкий у тебя в подопечных паренек, — сдержанно рассмеялся Иващенко.
— А-то ж, — вздохнул Константин Викторович. — Если б не он, Максим, мы б тобой сегодня по душам не поговорили. Это он меня надоумил с тобой все обсудить. Я б не в жизни не подумал, что ты будешь только за. Мне казалось, ты на меня злишься до сих пор.
— Мы оба много ошибок в жизни совершили, — сказал Иващенко с доброй грустью в голосе. — Некоторые все еще можно поправить.
— Но теперь есть у нас еще одна проблема, — сказал я.
Оба тренера опустили ко мне свои взгляды. Судя по их глазам, они понимали, о чем я собираюсь им сказать.
— Гришковец пытался меня засудить.
Дядя Костя и Максим Валерьевич переглянулись.
— Есть у меня такое подозрение, — сказал Максим Валерьевич. — Да только чтобы это доказать, придется перелопатить весь протокол соревнований. Причем чуть ли не посекундно. И, если доказательства найдутся, если он действительно подсуживал, результаты соревнований аннулируют.
— Всех ребят из Надежды лишат их наград, Володя, — грустно сказал тренер. — Да и твой разряд тоже будет под вопросом.
— Никто не будет разбираться с каждым спортсменом в отдельности, — согласился Максим Валерьевич. — Это просто невозможно. Людей во всех потоках много. Так что, Костя дело говорит. Так все и будет.
— Я понимаю, — кивнул я, вспомнив о Сергее. — Видел я, как Гришковец с Рыковым ругаются. И после этого у меня появилась одна идея.
Оба тренера глянули на меня немножко удивленно. Видимо, думали они так:
«У этого тринадцатилетнего мальчика есть идея, как вывести судью-рефери, зампреда Машиностроителя на чистую воду? Да какая это может быть идея?»
— Идея? Это какая ж? — Подтверждая мои мысли, спросил Дядя Костя.
Глава 23
— Рискованно, — сказал Максим Валерьевич, нахмурив белесые от седины брови. — Очень рискованно. План у тебя, Вова, очень смелый. Ты сам, что ли, такой придумал?
Я вздохнул. Признаюсь, иногда немного раздражает, что окружающие относя ко мне как к ребенку. Понимаю, винить их в этом нельзя. Ведь телесно я и правда ребенок. В душу никто из них заглянуть мне не может. Вот и приходилось с терпением относиться к тому, что взрослые видят во мне ребенка.
— Сам придумал, — ответил я как ни в чем небывало.
— М-да… — Константин Викторович задумался. — Ты предлагаешь нам такое, Вова, что только в кинофильмах бывает.
— Я о том же, — покивал ему Иващенко.
— Иначе Гришковца на чистую воду не вывести, — сказал я. — Раз уж у моего отца так, нахрапом, не вышло, значит, он на хорошем счету в спортивном обществе.
— Он дружит с первым председателем, — согласился дядя Костя. — Конечно, на хорошем счету. По правде сказать, когда Серега Медведь на него стал наседать, большинство в руководстве общества восприняли это как личный конфликт.
— Как клевету со стороны моего отца, — сказал я начистоту.
Константин Викторович повременил с ответом. Поджал губы в нерешительности. Потом все же сказал:
— Да, Вова. Именно так. До этого момента у Гришковца была идеальная репутация. Его судейство не вызывало ни у кого сомнений.
— А он этой репутацией пользовался, — сказал я. — Вы, Максим Валерьевич, предлагаете заходить на него через соревновательную документацию. Но это сложно и долго. А еще — рискованно. Сами говорили про то, что результаты соревнований могут отменить.
— Но твой, Вова, план звучит так, будто ты его в шпионском романе вычитал, — с сомнением в голосе сказал Иващенко.
— Согласен, — я кивнул. — Да только это не значит, что он не сработает.
Друзья тренеры приглянулись. Видно было, что оба они сомневаются в моих словах.
— А знаешь, Максим, — вдруг сказал Константин Викторович. — А я Вове верю. Верю, что его задумка сработает.
— Это почему же?
— Он говорил мне как-то, — продолжил дядя Костя, — что зря я боюсь с тобой поговорить о наших прошлых бедах. Что ты не злишься на меня уже, а тоже чувствуешь вину за сказанное тобой в тот день.
