С этими мыслями он добрался до Юрьева, сгрузил боярышню в подклеть и велел хозяевам дома завтра баньку истопить. Те привычно поклонились, и оставив важному гостю девку в услужение, отправились с исполнять приказ.
Не в первый раз в подклети держат людей, бывает, и знатных. Опасно это, но коли найдутся жалобщики, то в Новгороде есть важные люди, которые помогут исчезнуть ищущим правды. И с этими важными людьми даже владыко ничего поделать не может!
***
Дуня очнулась в полной темноте и ужасно испугалась шороха.
«Крысы! Мыши! Змея!»
А потом что-то тяжёлое плюхнулось ей на грудь и начало топтаться, цепляя коготками.
— Ах ты, морда шерстяная, — облегченно выдохнула она и потянулась погладить нарушителя её спокойствия. — Как же ты тут оказался, зверь диковинный?
Вскоре темнота перестала казаться такой уж непроницаемой, и до Дуни дошло, что выхода в её новом узилище нет, но кот где-то всё же пролез и это ли не надежда.
— Дружочек! — заворковала она коту. — Назначаю тебя ответственным за наш выход отсюда.
Реакции не последовало, зато когти зацепились за вышивку и потянули за нитку.
— Давай, слезай с меня, — спихнула она вредителя, — и топай своими священными лапками на свободу!
Кот уходить не хотел и Дуне пришлось приподняться, чтобы блохастик не пытался устроиться на ней снова. Наконец она не выдержала и буркнула:
— Слушай, морда! Там куры со смеху дохнут над тобой! Иди покажи им, кто тут главный! А я посмотрю, как ты отсюда выбираешься.
— Он в продух лазает, — раздался в ответ срывающийся юношеский голос.
Глава 23.
— Ой, здрасьте! — ляпнула Дуня, пытаясь разглядеть того, кто сидел вместе с ней. — Ты кто таков?
— Гаврила, — прозвучало чуть растеряно. — Не узнала? — и столько было в этом вопросе безнадежности, что боярышня бросилась оправдываться:
— Так я тебя не вижу! Думала, что одна тут. Вот и… Гаврила! Как здорово, что я тебе нашла! Ну надо же! Все искали, а я нашла, — похвалилась Дуня.
— Так ты сюда попала потому, что искала меня? — наивно спросил боярич.
— А как же иначе? — уверенно сообщила боярышня и даже просияла от возникшей мысли, что всё происходящее — звенья одной цепи.
И как же она раньше не догадалась? Небось, лиходей тоже схватил Гаврилу из-за того, что испугался опознания! Вот ведь у неё интуиция! Захоти — и стала бы известным сыщиком, если бы обустройство быта всего княжества не забирало у неё кучу времени!
Дуня на миг почувствовала себя жертвой во имя всех людей на свете, но тут сообразила, что кот сбежал, а она не видела куда.
— Где наш мурлыка? — забеспокоилась она.
— Кур пошёл проведать, — хмыкнул Гаврила.
— Ах ты ж, задрыга! — возмущенно закрутилась вокруг себя Дуня, ища лазейку, через которую ходит кот.
— Вон она, — показал боярич.
— Где?
— Да вон!
— Да тьфу на тебя! — передразнила его Дуня и начала осторожно подходить на голос. — Я же тебя не вижу, — повторила она бояричу.
Подклеть оказалась просторной, и Дуня не сразу наткнулась на знакомца.
— А ты чего лежишь? — она спрашивала, хотя уже понимала, что Гаврила не от лени разлёгся. Он бы вскочил сразу, как увидел её.
— Побит я, — нехотя признался он и позвенел цепями.
— И прикован?! — обалдела Дуня. — Это ж как ты буянил, что на тебя железа не пожалели? — с неприкрытым уважением, спросила она.
— Я не… — признание в том, что боярич ничего не смог сделать, застряло в горле.
Евдокия-то совсем не испугалась плена и ведет себя так, как будто ничего страшного не случилось. А он… он уже к смерти готовился… о батюшке думал и о боярышне всякие сердешные глупости в голову лезли. Беспокоился, будет ли она его вспоминать?
— Сильно побит? Чего сломали? — не дожидаясь ответа, засуетилась она. — Слушай, а чего так воняет? — спросила и закрыла себе рот руками.
Вопросы сыпались у неё сами по себе, потому что саму её потряхивало от волнения. В таком состоянии она начинала мельтешить, много говорить и, что самое ужасное, делать громкие заявления, которые потом приходилось стараться выполнять, чтобы не потерять авторитет. В общем, сама себе головная боль и лекарство…
Боярич молчал, и тишина стала неприятной, колючей.
— Извини, это от меня воняет… видно, пока была под дурманом, платье обмочила, — соврала Дуня и тут же подозрительно принюхалась к себе.
Может, и правда от неё тоже того этого? Но нет, немного потом фонит и всё… не успела. Зато сейчас хочется… ой, как хочется! Она закрутилась, ища укромный уголок, но тут же взяла себя в руки и перевела своё внимание на стоявшие в ряд кадки. Большие её не интересовали, как и средние, а вот маленькие…
— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас, — подскочила она к одной, ощупала, потом к другой, третьей… все были закупорены!
— Да что же это такое, весна же! Всё сожрать должны были! — искренне возмутилась она, но наконец-то натолкнулась в углу на пустую бадейку от которой характерно пахло. — Уф, кажется, я нашла отхожее место, — брезгливо морщась, пробормотала она и громче велела:
— Отвернись! Не подглядывай! И уши закрой!
— А уши-то зачем? — буркнул Гаврила.
— Надо! — командирски рявкнула она, услышав его.
Конечно, она понимала, что в их положении не до щепетильности, но так сразу позориться было стыдновато. Психику обожателя стоило поберечь: всё же первый и пока единственный на протяжении двух жизней!
Дуня хихикнула, ощущая себя сейчас взрослой и умудренной жизнью мадам. Она даже не заметила, как страх плена и перспективы гарема отошёл на задний план перед страхом разочаровать юношу. В его возрасте испытывать влюбленность очень важно, и на ней лежит огромная ответственность… Дуня осеклась.
Куда-то не туда увели её размышления. Надо найти продух и… опять не то. Надо проверить состояние Гаврилы! И? И что-то сделать! Ну-у, хотя бы пожалеть.
Разобравшись с ближайшим планом действий, Дуня вернулась к бояричу и начала ощупывать.
— Ты чего меня лапаешь? — возмутился он, отползая от неё.
— Проголодалась я.
— И чего?
— Ищу жирненькие кусочки…
Оба пыхтели. Гаврила зажимался, а Дуня проводила осмотр вслепую.
— Шуткуешь? — наконец спросил он.
— Ну, а что ты дурацкие вопросы задаешь? — возмутилась она. — Слышал же небось, что я несколько лет у лекарки училась?
Гаврила смутился. Об этом знала вся Москва и многие до сих пор не могли решить, надо ли включать лекарское дело в обучение боярышень или нет. Одни считали, что испокон веков женщинам заповедано следить за здоровьем семьи, а другие кричали, что срамно… всё срамно и негоже!
И учиться у лекарки, и знать о теле неприличное, и возиться с болячками, и кровь пускать…
Первых, по словам мачехи Гаврилы, было больше, но они не выпячивали своё мнение, зато вторые орали на каждом углу о непотребстве и осуждали, клеймили разными словами, прилюдно плевались.
Мачеха даже подозревала их в одержимости, но никто не брызгал на них святой водой и вообще связываться с ними не хотели. И всё же Евдокия гордилась своей учебой у Катерины и «одержимые» опасались плеваться в конкретно её сторону.
— Вроде побили тебя, — озвучила она итог осмотра и боярич хмыкнул, а потом захохотал. Дуня присоединилась к нему, поняв, что сказала. Отсмеявшись, она пояснила:
— Синяки есть, но вроде бы без внутренних опасных повреждений органов и переломов. Тебе бы отлежаться.
Боярич вновь хмыкнул, хотя понимал, что Евдокия имеет в виду лёжку в комфортных условиях с мазями и усиленным питанием. Во всяком случае так заботилась о нём мачеха Светлана…
Дуня вновь хихикнула, сообразив, что её высказывания неоднозначные. Но пациент взбодрился и поправлять саму себя она не стала.
— Слушай, а продух же выходит на улицу?
— Во двор.
— А почему его не видно? Ну, я имею в виду, почему через него не светит свет?
— Ночь.
— А-а-а, — глубокомысленно протянула Дуня. — Ну, тогда надо спать… наощупь не получается строить планы по освобождению.
