Запах шел отвратительный.
- Завтра, - сказал он, повинуясь этой боли, что нарастала с каждым мгновением. – Завтра мы объявим народу о том, что боги сделали свой выбор.
Место Императора пустовало.
И взгляды всех устремились в эту пустоту. В них виделся еще не отживший страх. Робкая надежда. И что-то совсем иное, жадноватое, еще не оформившееся.
- Думаете, её? – поинтересовался Владыка Копий, вытирая жирные пальцы тканью.
- Есть варианты?
Верховный почти не ел. Боль в руке расползалась по телу, и желудок, еще недавно принявший пищу с благодарностью, теперь сжимался.
Молчание.
Его вопрос услышан. И Хранитель казны отводит взгляд. Его плечи сгибаются под невидимой тяжестью, а губы шевелятся, но слова остаются непроизнесенными.
- Она иной крови, пусть Император и принял её в свой род, - Советник Инауа смотрит поверх кубка. В кубке вино, алое и густое, словно кровь. Оно и называется – Кровь цапли. Редкое. Дорогое. Достойное того, чтобы оказаться на столе в подобный день.
И уже не удивляет, что тайное стало явным.
Возможно здесь, во дворце, никогда-то и не было тайн.
- Боги её признали, - задумчиво возражает Владыка Копий.
И взгляд его спокоен.
Это спокойствие раздражает Советника Инуа, и тот отставляет кубок, тянет шею, украшенную тремя нитями. На каждой – золотые бусины с гравировкой, восславляющей древность рода. Каждая бусина – имя. И собственная, Инуа, когда-нибудь появится на этой нити.
- Боги… ли? – озвучил он сомнение.
И прочие закивали.
Славные рода.
Древние.
И каждый древностью способен поспорить с иными. А ведь будут спорить. Дай шанс и вцепятся друг другу в глотки, пытаясь выдрать свой кусок власти.
Трона.
Верховный покачал головой. Плохо. Куда хуже, чем ему представлялось. Если начнется междоусобица, Империя падет.
- Боги, - он поднялся, опершись на плечо Владыки Копий. И плечо это, прикрытое лишь шкурой горного льва, было крепко, словно камень.
Это давало надежду.
- Если Боги признали эту… - Советник Кипактли осклабился. – Это дитя, они примут её. И благословят. Так, что благословение это будет понятно всем.
- А так не понятно? – Владыка Копий тоже встал, но поддержал Верховного. – Подательница Жизни не должна искать признания смертных.
- Ты просто хочешь пристроить сына поудобней.
- Мой сын нашел свое место. И счастлив.
- Чудесно, - вяло хлопнул Кипактли и обернулся. Он поднял руки, и браслеты из алых камней, камней цвета крови, носить которые было дозволено лишь тем, чьи предки смешали кровь с благословенной, вспыхнули. И свет их яркий заставил прочих замереть. – И сердце мое радуется за тебя и твоего сына, гордый Ицкоатль. Как и за твоего…
Он отвесил поклон в сторону Хранителя Казны, который вновь же нервно дернулся.
- Однако оно разрывается от боли и непонимания. Как получилось так, что тот, кто был полон сил, кто был подобен могучему древу, корни которого пронзили твердь земную, а ветви достигли небес, умер? И отчего случилось сие ночью? И как вышло, что никому-то из нас, достойных, не было дозволено омыть его тело? Нарядить в последний путь?
Голос до того тихий, загремел.
- Как вышло, что величайшая честь досталась ничтожным рабам? И где эти рабы ныне?
- Там, где и должно, согласно старому обычаю, - произнес Верховный. И от боли голос его сделался скрипуч. Но сил хватило, чтобы устоять. Пусть и с опорой. – Что до прочего, то боги и вправду сказали свое слово. А если у тебя, почтенный Кипактли, имеются сомнения, что ж…
В горле запершило.
И Верховному подали чашу с теплой водой. Вода пахла розовым маслом и горчила, но глотка было довольно, чтобы унять першение.
- Я дозволяю тебе подняться.
- Что?
- Когда-то давно, - Верховный говорил медленно, надеясь, что будет услышан. – Любой, в чьих жилах течет исконная кровь, мог подняться на вершину пирамиды и уже там принести богам дар. А с ним и задать вопрос. Или просьбу.
Только обычай этот исчез.
Нет, никто не запрещал, просто цену боги брали немалую. Вот и научились люди сами жить, без божественной помощи.
- И раз уж душу твою терзают сомнения, раз уж веры боле не достаточно, как и слова моего, слов иных уважаемых людей, то поднимись. Поделись кровью своей. Поделись силой. И жизнью. И тогда ты получишь ответы.
- Я могу получить их здесь! – воскликнул Кипактли.
- Нет, - Хранитель Казны вставал медленно. Он был невысок и худощав, несмотря на округлый живот, который выделялся и под просторными одеждами. Живот служил неизменным источником насмешек. Вот только редко у кого хватало духу смеяться, глядя Хранителю в глаза. – Вы все тут…
Он обвел зал.
- Чего вы хотите? Власти? Но над чем? Над великой Империей, которая сильна своими копьями? Своими сыновьями? Или над развалинами её? Неужели не понимаете вы, неразумные, что там, - он взмахнул рукой, и серебряные браслеты зазвенели. Они были обыкновенными, простыми, без камней и гравировки, но никто-то и никогда не видел Хранителя без этих браслетов. – Там только того и ждут, когда мы устроим распрю. Когда ты, Кипактли, потрясая древностью рода, потребуешь трон себе. А ты, Ицауле, оспоришь это право. И ты, Тонауак, тоже поднимешь клинок, не удержишься. Не только ты. Кровавый вихрь затронет, если не всех, то многих. Или думаете, что не знаю я, какие заключаются союзы? Кто и кому обещает невозможное? И кто готов верить обещаниям, а то и вовсе рискнуть за крохотный шанс. Нет, - он покачал головой, этот тихий человек, который во времена прежние предпочитал держаться в тени. – Не бывать тому.
- Баронства, узнав о распрях, не удержатся. Ударят. И у нас не будет чем ответить на удар их, - тихо произнес Владыка Копий. – Ибо храбрейшие из храбрых вернутся в обитель предков.
- Маги тоже не останутся в стороне, - поднялся и советник Эзтли, в одеяниях алых, словно кровь. – Они выступят. Сперва за спинами баронств, а там, когда поймут, сколь слабы мы, то и сами. Они жадны и коварны. И сильны. Что мы противопоставим их силе? Твои сомнения, Кипактли? Или твою спесь, Ицауле? Или, быть может, ты, Тонауак, выведешь свои войска к границе? Хотя ты так давно откупался от всех бед золотом, что вряд ли твою люди помнят, как нужно воевать.
- Если нужно…
- Ты купишь людей, которые воевать умеют. Не сомневаюсь. Правда в том, что выбора у нас нет, - теперь голос Хранителя Казны звучал необычайно жестко. – Или мы все здесь признаем за этой девочкой право наследования, или начинается распря, каковой не было от сотворения мира. А с ней и гибель. Гибель всех.
Его взгляд скользил по людям.
Молчащим.
Преисполненным сомнений. Не готовым к ответу.
- Можно иначе, - заговорил Эзтли. – Дитя мало. Пусть и благословлена она богами, но одного благословения недостаточно. Она не сумеет править. Восседать на троне и радовать народ – вполне. Народ любит чудеса. И весть о том, что нам была явлена Подательница жизни, весьма взбодрит людей.
Кипактли поморщился.
- А весть о том, что кто-то желает ей зла, может этих же людей расстроить. Очень сильно.
Эзтли чуть склонил голову, пытаясь поймать взгляд.
- Чего ты хочешь?
- Совет, - Эзтли развел руки. – Как во времена давние, отдавая дань мудрости наших предков, мы возродим славный обычай. Мы признаем над собой власть той, чьего чела коснулась рука Богини. И поклонимся ей. И будем слушать, но править станет не она, а Совет, в который войдут все, кто готов служить Империи.
И сделал небольшую паузу, позволяя обдумать сказанное, а затем продолжил.
- Само собой, что это должны быть достойные люди. Древнего рода. Хорошей крови. Силы немалой. Совет изберет трех старейшин, которые и должны будут принимать решение.
Зал загудел.
И Верховный ощутил невероятнейшую усталость. Он бы ушел, но стоял, глядя на это бурлящее человеческое море, уже избавившееся от прочих страхов. Согласятся? Да. Несомненно. Совет был и при Императоре, но скорее обычая ради.
