царём Василием, а Адашев по распоряжению царя Ивана Васильевича уведомил о том, что присылают строительный лес, камень и людей, все городки и сёла Ямской пятины. Предупредил и о том, что руководить строительством станет боярин и царёв советник Александр Мокшевич Ракшай.
Санька о том не знал и, представившись по полному имени, удивился реакции старосты. Тот упал в ноги и запричитал, что-то типа «не вели казнить».
— Ты, Иван Кузьмич, можешь сколько угодно валяться в ногах, однако принимайся за работу. Никого я тут не знаю, а времени у нас с тобой всего ничего. До заморозков. Ибо по зиме сюда приедет государь, смотреть нашу с тобой работу.
Староста на слова Санькины не отреагировал, а продолжал валяться в пыли.
Жители села, видя, что, раз староста упал ниц перед гостем, то и самим тоже надо, сорвали шапки и повалились в пыль.
— Да что же это такое?! — Возмутился Ракшай и вернулся в хату Варвары.
Не заходя в светлицу он нашарил в темноте сеней жбан с квасом, зачерпнул едва ли не полный ковш и выпил не отрываясь. Потом прошёл в комнату. Варвара крутилась возле печи с квашнёй.
— Что вернулся? Али забыл, чего? — Спросила она.
— Понимаешь, Варюша. Я сюда приплыл не просто с лесом, но и по царёву делу.
Варвара подняла от бадьи голову и посмотрела на него светло-серыми глазами.
— Царёву делу? — Удивилась женщина. — Что же ты за человек такой особый? Что тебя сам царь послал по своему делу?
— Обычный я человек, но дело у меня сложное. Надо город построить на Луге за островом, а как начать не знаю.
— И что тебя держит? Чтобы строить, люди нужны, а староста о том строительстве заявил ещё по зиме. Только крикни, люди сами пойдут. Гонец приезжал из Яма. Камень везут из Ивангорода и из того же Яма. На остров и везут.
— Кроме камня и брёвен ещё железо нужно, а для того кузнецам задание надо дать, известь нажечь. Хотел старосту вашего напрячь, но он пока отойти не может от моих слов.
— Каких?
— Ну, что я советник царёв.
— Ты?! Советник?!
Варвара рассмеялась. Санька улыбнулся.
— И боярин.
Смех Варвары прекратился. Она посерьёзнела.
— Вот так раз! Сподобил Бог увидеть живого боярина. Конечно старосту удар хватил! Сейчас и мне житья не будет в посёлке. С поклонами пойдут.
— Зачем? — Удивился Санька.
— С просьбами.
— Какими просьбами? Ведь живут хорошо.
— А! Найдут, что спросить.
Варвара скривилась. Она так и стояла, погрузив руки в тесто и Санька понял, что и она бы бухнулась в ноги, если бы не оно.
— Ты помогла бы мне, Варюш?
— Как? — Удивилась она.
— Ты же вроде прав много больше обычных жонок имеешь: и слово своё на вече, и величают тебя на Варька, а Варвара Пельшина.
— Ну, да… То по мужу моему. Его права берегу.
Она поникла лицом.
— Ну, так с этими правами ты ведь и людьми командовать можешь! И меня представлять. Надо, чтобы ты в Ям съездила и заказала кузнецам скобь. Для царёва дела.
Варвара опешила. Она стояла и, молча хлопая ресницами, смотрела на Саньку.
— Ты слышишь меня? — Спросил он, вздыхая.
— Ты меня отправляешь по царёву делу?
— Да! Ты у меня станешь моим приказчиком. На службу тебя беру! Пойдёшь?
Варвара посмотрела на него с сомнением.
— И жалование платить станешь?
— Стану! Ежели на себя всё возьмёшь, что я скажу, двадцать рублей оклад положу.
Варвара постояла помолчала, потом усмехнулась.
— Говори, что делать, боярин!
* * *
Камня на острове лежало немного. Скорее всего, потому, что растащили. На месте видны были следы каменного скола и следы переката камней до реки.
Санька указал на следы преступления старосте.
— Передай всем. Если ещё застану кого за воровством, засеку плетью. Потом пусть не обижаются. А с знакомых будет особо тяжкий спрос.
Сегодня Санька сказал, сегодня Санька и застал троих на двух стругах. Положил он их всех троих там же на острове повязанных по рукам и ногам, а утром прибыла целая ватага из соседних Малых Кузёмок. Нахраписто прибыла. С претензией на геройство.
Пристали сразу четыре струга, из которых вылезли шестеро крепких мужиков. Чудь, проживавшая здесь, была высокоросла и кряжиста. У всех прибывших соломенные волосы спускались до плеч. Оружия у них Санька не заметил, но в длинных рукавах, прикрывших кисти рук, наверняка прятались кистени.
Два кистеня были и у Саньки. И тоже видно их не было. Однако молодцы, увидев Саньку, тоже высокого и плечистого, прикрывавшего телом пленников, остановились.
— Ты, паря, отошёл бы в сторону, от греха.
— Вы так уверены, что сможете отбить у меня воров?
— Уйди, паря. Мы не хотим брать грех на душу, — сказал первый крепыш.
— А я так с удовольствием возьму грех на свою душу. Мне царь-государь так и сказал: «Ежели убить кого доведётся за дело правое, я отмолю и патриарх грех отпустит». Так и сказал… А потому первому, кто сунется, голову раскромсаю без жалости.
— Всем не раскромсаешь!
— Может и не раскромсаю, а может и раскромсаю, но посмотрите вот сюда.
Санька показал на дерево под которым, тесно привязанные друг к другу, сидели пленники. На дереве висел чан.
— Вот я сейчас дёрнусь в сторону, и чан опрокинется на них, а в чане раскалённое масло. Кому они после этого будут нужны, калеки?
Санька показал на верёвку, привязанную одним концом к его ноге и другим накинутую на чан. Привязанную к ноге чисто символически очень хитрым само-развязывающимся узлом.
— Вот зверюга! — Сказал мужик постарше.
— Ты себе даже не представляешь, какой, — сказал Санька. — Моё прозвище Ракшай — это по-мокшански Зверь. Я в берлоге с медведицей вырос. Не пощажу никого, до кого достану. А достану я каждого.
— Ну смотри! Это мы тебя достанем! — Крикнул самый молодой.
— Кто у вас старший? Пусть подойдёт чуть ближе. Пока вы не понаделали глупостей. Нападёте на меня, я вас покалечу или поубиваю, это одно дело, но ваши семьи будут угнаны и станут невольными. Вы на царёво дело руку подняли. А убьёте меня — всё ваше село истребят. Вы этого хотите?
Мужики стояли молча насупясь. До них, вероятно, что-то доходило.
— Но ведь не по-людски так-то… С чаном-то… — Сказал старший.
— Подойди ко мне, скажу что-то, — буркнул Санька.
Мужик подошёл.
— Ты главное пойми, что вы сейчас на грани. Шагнёте вперёд и за грань заступите. А за гранью пропасть, в которую вы не только себя, но и ваши семьи потянете.
Санька сделал паузу, чтобы слова дошли до мужика.
— Там, — шепнул
