ж строили…
— За то вам из казны было выдано… — Санька пролистнул гросбух, — Так… Тридцать… ещё тридцать… двадцать… Ага, всего два рубля и восемнадцать копеек. И вам выдано, господа. Всё! Свободны! На остров боле чтобы ни ногой. И ныне, и присно, и во веки веков… Вход только по пропускам. Тьфу ты… По членским билетам торговой гильдии.
Старосты и приехавшие работать мужики все разом чесали бороды.
— Так и Новгородские товары здеся будут торговаться? — Спросил дядька Игнат, староста Малых Кузёмок.
— Здеся, — передразнил его Санька. — Весь товар скупает гильдия. Иначе торговли вообще не будет.
— А как же мы?
— У меня покупать будете, а я уж вам задам цену! Вы у меня поплачете! — Санька погрозил кулаком. — А скоро войска московские и новгородские придут… Я всё вам вспомню!
Санька развернулся и зашагал на дальний край острова, где строители из лесорубов собирали очередной склад.
Горе-работнички потеребив бороды разъехались, оставив одного Ивана. Староста Больших Кузёмок был ближе всего к Саньке, ибо Санька сожительствовал у него в селе и не раз они вместе пивали горькую.
Однако Иван Кузьмич не скоро решился подойти к Саньке для разговора. Александр и сам был не прочь поработать топором, ибо считал эту работу лучшей тренировкой для воина. Он махал не только правой рукой, но и левой, специально нарабатывая для неё силу, точность и ловкость.
Иногда, он, чтобы перед кем-нибудь бахвальнуться, рубил двумя топорами сразу. Если к тому была нужда, конечно. У шведов они запросили топоры, пилы и иной плотницкий инструмент и вскоре ожидали прибытия негоциантов. Тут Александр старост не обманывал и даже собрал по лесам в долг остатки пушнины под будущий товар. Сейчас она висела в сараях, продуваемых летними ветрами.
Староста подошёл к Александру со стороны левого бока, где его не мог достать топор, тихо кашлянул и тут же начал быстро-быстро говорить.
— Ты, Александр Мокшевич, сам виноват, что не объяснил сразу правильно. Ежели бы ты всё сказал, так как сейчас сказал, то мы бы совсем не супротив были поработать на благое дело.
У них, как заметил Санька, всегда виноват кто-то, и переубедить в этом лесной народ было не возможно, поэтому он не стал даже пытаться, а просто ждал продолжения, прервав, естественно, работу.
— Вот сейчас сказал и всё стало понятно. Поехали старосты за народом, — продолжил Иван и замолк.
Санька посмотрел на старосту.
— Я же сказал, нет вам сюда доступа, — сказал он, сурово нахмурив брови. — И не нужны мне ваши работники. Проваливайте. Я сказал!
Санька снова принялся стучать топором по дереву.
— Ты, Александр Мокшевич, не серчай, — попросил староста. — Ведь сам виноват.
— А раз виноват, то сам и построю город. Уходи, Иван Кузьмич подобру-поздорову, не мешай дело делать.
Староста отошёл аж к самой своей лодке и долго сидел на одном из камней. Вскоре, действительно приехали мужики и держали с ним совет.
— Он вишь, осерчал, — сказал староста Иван. — Говорит, ежели не повинитесь, то и ступайте отсель. Дюже осерчал…
Селяне долго, но тихо переговаривались, потом пошли всем скопом и пали перед Санькой на колени.
— Прости нас грешных, Лександер Мокшевич, — сказал за всех самый старый работник из Малых Кузёмок. — Попутали бесы… Прости бога ради!
— Бог простит, — сказал Санька. — И как мне вам поверить?!
— Поверь, господарь. Не оставляй нас сиротинушек без ярмарки. Томительно в Ивангород хаживать.
— Сиротинушки?! — Переспросил Санька. — Перетянул бы каждого кнутом, да…
— А и перетяни, господарь!
Санька, не долго думая, взял кнут и перетянул чрез спину каждого, не особо удерживая руку. Только самых старых спины он поберёг.
— Всё! Мир! — Сказал он. — Приступайте к работе. — Отныне работаете не за деньги, а за участие в торговой гильдии. Сколько каждое село наработает, столько у него и будет пая в общем деле.
Мужики не особо поняли, но радостно закивали головами и разбрелись по бригадирам.
* * *
После разборок дело двинулось скоро. А когда Санька объяснил старостам про ярмарочный пай, работников сильно прибавилось не смотря на страдные дни. Взволновались малые селения, но Александр и их успокоил.
Выше по течению у острова поставили огромное водочерпальное колесо, поднимающее деревянные ковши с водой на высоту до десяти метров. На самой высоте в ковше сбоку открывалось отверстие, через которое вода вытекала в жёлоб, а по жёлобу в громадную, собранную из дубовых плах, стянутых пеньковыми канатами, бочку. Из бочки, с высоты примерно пять метров, вода растекалась к хозяйским постройкам по деревянным желобам.
Пока стояло лето и часть осени Санька приучил крестьян мыться под струями воды. Душем это назвать не поворачивался язык. Но смывать пот и грязь было удобней, чем в реке. В реке тоже было не плохо, но Санька считал, что с лейкой стало лучше. Да и стирать бабам стало сподручней.
Да, вслед за мужиками, на острове появились и бабы, которыми руководила Санькина Варвара. А вслед за бабами появилось и приличное жильё. Сначала землянки, а к холодам над ними поставили срубы.
Шведы до зимы приезжали неоднократно. Привозили запрошенные нами топоры и пилы, немного меди. С собой увозили солёно-копчёных лосося, угря и лес.
Открытие нового торгового порта шведы восприняли не однозначно. Ливонские рыцари чинили русичам экономическую блокаду и в Ивангород ни шведов, ни данов, ни ганзейских гостей орден не допускал. Именно поэтому Русские купцы, в основном Новгородские, торговали в Шведском Выборге. И шведские, и русские купцы приезжали в Выборг, и таможенные сборы оставались в Выборге.
Русские спускались в Ладожское озеро из Новгорода на маломерных судах, по сути больших лодках, из него по Неве в Финский залив. В устье реки лодки собирались в гурт и двигались вдоль берега на север. Во время морского перехода русских купцов иногда грабили. Те же шведские купцы и грабили.
Александр Ракшай, назначенный царём Иваном Васильевичем градоначальником им построенного города Усть-Луга, объявил о том, что в порту будет действовать особая таможенная зона, с фиксированными сборами: по десять копеек с рубля за продажу соли и по пять копеек с рубля со всех остальных товаров. Транзит во внутренние города России иностранным купцам был запрещён. К тому же, при поставках товаров на экспорт в Усть-Лугу товар от проезжих пошлин освобождался.
Санька в Коломенском поставил таможенный склад, в котором аккумулировался и опечатывался товар. Это были льняные и шёлковые ткани, вытканные по новой технологии, пенька. Здесь на берегах Луги Санька решил организовать канатные мастерские. Он вполне себе представлял как это сделать, так как сам порой плёл и канаты из верёвок, и
